Биография Мигеля Серрано: И будет сказание вечным (ЛП) - Салазар Крис (мир книг TXT) 📗
«И теперь мы, жители Южной Америки, смешанные расы, принадлежащие к, как говорит перуанский писатель Антенор Оррего, “подмышке мира” на земной поверхности, впаханные вглубь — то есть, нордические люди Юга, Великого Юга — какое отношение мы имеем ко всему этому, какую часть мы представляем в Великой игре?
…Ответ лежит в признании того, что раса, о которой говорит космическая игра — это раса духа и легенды. Здесь нет никакой биологии, никаких вещественных наук внешней земли. Миф и легенда неразделимы, как и архетип. Нельзя сказать что они присущи одним точкам планеты в большей степени, нежели другим — разве только на малый момент, и только для того, чтобы войти и выйти в тот же Unus Mundus. Только в определенные моменты истории миф и легенда восседают в некоем центре живого тела Земли, и, действуют оттуда, воплощаясь в людях, чтобы донести послание от предопределения, — как тот белый дух, призрак, которого видел мой наставник: он покидал Германию, до конца исполнив некоторую часть драмы».
Годы в Европе принесли Серрано некоторые личные достижения, малые и великие. Он встретился с философом Юлиусом Эволой, а также с поэтом Эзрой Паундом — который в своем жанре, наверное, был величайшим в двадцатом веке, но по окончании Второй мировой понес жесточайшую кару за преданность феномену нацизма, фашизма. По инициативе Серрано в 1973 году в испанском Мединачели был возведен единственный существующий в мире памятник Паунду. Многие годы спустя, в номере «Эль Меркурио» за 2 ноября 2002, в день 30–летия со смерти Паунда, Серрано говорит так:
«Чего большего может желать поэт, когда вещи начинают говорить его стихами? Чего еще ему желать, если в его честь поёт скворец? Какого еще подтверждения величию человека, поэта, можно искать, если небо, природа, проявляют себя так, будто подтверждают его правоту? В Мединачели всё так же поет скворец, и он поет для Эзры Паунда».
Лишь гораздо позднее труды Паунда, уже несколько высвобожденные от демонизирующих политиканских предрассудков, стали вновь открывать и спасать от забвения, однажды им намеренно отведенного — и Серрано, вероятно, был первым, кто выступил в защиту памяти поэта.
Возвращение в Сантьяго–де–Нуэва Эстремадура
Не зная о глубоких политических конфликтах, разрывающих его страну, в 1980 году Серрано возвращается в Чили. Родной край разделен, и сам он временами оказывается чужаком: нет ни старых друзей, ни встреч в привычных местах. Исчезли огни, тени, цвета. Осталась любовь к Сантьяго, реке Мапочо, холму Санта Лусия, Аламеде. С ними он не может расстаться.
Продолжая разрабатывать ницшеанские и индуистские сюжеты, в этом же году он публикует «Ницше и танец Шивы». Становится понятно, что Серрано жертвует поэзией ради сочинений идеологической направленности, — и это решение многие из ближайших союзников осыпают упреками.
Серрано переезжает в прекрасный пригород Санта Лусия (сегодня Баррио Боз Ар), где поселяется в «Лодке» архитектора Сержио Ларрэйна, здании в стиле баухаус. Стены в его апартаментах на шестом этаже выкрашены в зеленый; здесь возникает музей его жизни: воспоминания, приключения, завидный опыт в далеких краях. Сюда часто приходят посетители. Серрано с равным радушием принимает всех. Позже он чередует пребывание здесь с жизнью в Вальпараисо — на Авенида Алемания он растит пастушьих собак и также хранит многие воспоминания.
Вопреки всему, связь со Старым светом не прерывается. Например, в 1984 Серрано едет в Мадрид, и, встретившись с бельгийским героем Второй мировой Леоном Дегреллем, заводит с ним дружбу на всю жизнь. Как и Дегрелль, Серрано совершает паломничество в город Сантьяго–де–Компостелла — один из могущественных символов гиперборейской эмиграции, которую Серрано считывает с карт допотопного мира. Он убежден, что связь между двумя городами намного глубже обычной геральдики: чилийский и испанский Сантьяго входят в тело некоторой неуловимой Родины.
В родном Сантьяго Серрано замечают за ежедневными прогулками: его глаза, два ярких изумруда, наблюдают трансформации города. Люди узнают и приветствуют его. Он рад соседям и владельцам лавок, водителям и официантам многочисленных баров и ресторанов. Люди, живущие и работающие здесь, постоянно видят его кружащим у холма. Изящно одетый, с тростью, умеющий сопереживать мужчина со славным характером, — столь отличный от мультяшного чудовища, каким пытались изобразить его многочисленные враги. С его лица не сходит ясная открытая улыбка.
Далее мы узнаем, как его короткие заметки о наследственной ценности Сантьяго соотносятся с энергичной деятельностью, развитой спустя десять лет по возвращении на родину — незадолго до того, как угроза территориальной целостности поставила его страну в щекотливую дипломатическую ситуацию. Серрано организовывал бесчисленные встречи и лекции, писал статьи в прессу, горячо защищая Чили в спорах с Аргентиной с позиций национализма и эзотерического предания. В том возрасте, когда другие мужчины предпочитают покой и безмятежность, Серрано неустанно сражался за свою страну.
Доктринальные и идеологические сочинения
После издания «Золотой цепи» не было смысла скрывать пламенного сочувствия Третьему райху и участия в Чилийских нацистских движениях. Серрано публикует ряд идеологических книг и мгновенно получает клеймо «бесноватого антисемита и расиста».
В 1981 выходит неоднозначная работа «Протоколы сионских мудрецов и их применение в Чили». Развивая тему текстов, ставших одним из важнейших истоков мирового неприятия иудаизма, сам Серрано при попытке навесить на него любой ярлык заявляет о своём «непротивостоянии ничему». На следующий год появляется второй том трилогии эзотерического гитлеризма, доходчиво названный «Адольф Гитлер: последний аватара», рассматривающий в ретроспективе и с точки зрения эзотерического предания германский нацизм и связь Чили с этим международным явлением. Книга прямо называет фюрера десятой аватарой, то есть — последним воплощением бога Вишну, которого Серрано отождествляет с Вотаном, Одином, одновременно подчеркивая эзотерические корни арийской Индии.
Люциферианское мировоззрение автора пессимистично: согласно индуизму, текущее время — Темнейший век Кали–юги. В народах латинской Америки Серрано находит бациллу саморазрушения; опустошенные декадентством, развращаемые собственными пороками, они вымирают в играх глобалистских сил. В «Чилийском расовом цикле» (1982) он говорит, что однажды превознесенная Николасом Палациосом чилийская раса уже вступила в фазу неизбежного самоуничтожения. Отчасти защищая предложенный Палациосом концепт чилийских метисов (и даже оказав помощь в переиздании его «Чилийской расы»), Серрано дает неутешительные прогнозы. Позже, в 1986 он расширяет критический взгляд до масштабов континента в книге «Национал–социализм — единственный выход для народов Южной Америки». Эти книги с наибольшей ясностью выражают суждения Серрано о предметах расы, этнической принадлежности и человеческой культуры, основанные в том числе на штудиях Жака де Майе:
«Мы не будем подробно описывать здесь те обстоятельные исследования и находки, касающиеся доисторического прошлого Америки, населенной расой белых гигантов, полубогов, легенда о которых к прибытию Колумба и иезуитов всё еще сохранялась в традициях и документах. Местные, цветные народы континента, называют их “Белыми богами”, то есть, Weisegoten — это визиготы».
Серрано не теряет ни корней эзотерического кристианства, ни страстного отношения к мифу. В том же году выходит «Воскрешение героя», одна из самых глубоких философских работ:
«Алхимия дает возможность герою, то есть, заключенному в нём богу, сбежать из тюрьмы, взяв с собой некоторых товарищей (подобных факелоносцам Кауту и Каутопату). И даже, через жертву кровного смешения, искупить горстку существ, для которых этот концлагерь Другой вселенной является родным миром. “Расовое грехопадение” становится военной стратегией — вот что такое “схождение Криста в Ад”. И наградой герою будет именно протяженность земного Я: он добывает бессмертность сознания, возможность наделить лицом недифференцированную Монаду. Герой–человек наделяет лицом Звезду, чтобы стать ею. Таким образом, он становится более великим, нежели боги. Более великим, чем тот Бог, что вошел сюда и разделился на множество равенств. Потому что из этого множества добудет бессмертие только один, обретя Я, став Собой».
