Две жизни. Том II. Части III-IV - Антарова Конкордия (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .txt, .fb2) 📗
Они переменят форму и снова рано или поздно встанут на твоём пути. Только сила любви может освободить внешний и внутренний путь человека, только одна она превратит унылый день в счастье сияющего творчества.
В начале духовного развития каждому человеку кажется, что талант творчества – это выявленное вовне могущество духа. Он не принимает в расчёт величайших неосязаемых даров: смирения, чистоты, любви и радостности, если они не звучат для него как полезная земная деятельность.
Только длинный путь труда в постоянном распознавании приводит к целеустремлённости Вечного, в каждом действии его духовного и материального творчества. Порядок внешний становится простым отражением порядка внутреннего, точно так же как каждое обдумывание нового творческого импульса не может выливаться в действие без наличия основы диалектического мышления. Если скульптор хочет отразить стремление к победе своего народа, он должен углубиться во всю его историю, должен духом прочесть невидимые страницы доблести и национальной мудрости своего народа. Он должен постичь сам, в собственном сердце, вековое самоотвержение народа, главные идеи, двигавшие его к совершенствованию, – тогда только он сможет уловить ту ноту, на которой звучит для его народа современная ему жизнь.
Лишь тогда скульптор сможет воссоздать в образах живой порыв, когда он пережил в своём сердце всю Голгофу, всю скорбь распятия, всё величие продвижения своего народа по этапам исторических мук и возвышений к тому кульминационному моменту духовной мощи нации, который он хочет отразить для истории.
Ни глина, ни полотно не выдержат экзамена и нескольких лет, если их творцы ухватили лозунг и пустили его в массу как ходкий и прибыльный товар. Их произведения займут место лишь плохой агитационной рекламы среди случайно выброшенного хлама.
В проявлениях творчества ученика, как у талантливого врача, всегда живёт меткость глаза духовного, ведущая непосредственно к интуиции. Но эта интуиция – не плод крохотного исследования, а синтез Мудрости, просыпающейся вовсе не в данный текущий момент; она – только видимое следствие многих невидимых творческих напряжений, имя которым Любовь.
Раскрепостить в себе Любовь и достичь возможности вносить её мирно и просто, как доброту, во все дела и встречи, нельзя одним лишь умственным напряжением. Свободно наблюдая свои импульсы, неустойчивость, скептицизм или жадность, можно лишь прокладывать мелкие тропки, по которым со временем двинется сила, как кровообращение нового организма.
Что такое духовное ученичество? Только путь освобождения. Можно ли считать ученичеством жизнь, если в ней нет основ гармонии? Такого ученичества быть не может. Сколько бы и какими бы путями ни искал человек Учителя, он не сможет его найти, если его мировоззрение полно легкомыслия и он наивно ожидает, что у него внутри что-то само по себе изменится, раскроется, лопнет, как гнойный нарыв, или, наоборот, расцветёт махровым цветом.
Скучнейшие «искатели» – это те, кто вечно оглядывается назад и ищет в настоящем оправдания или подтверждения тех бредней, что снились им в молодости. Величайший из путей труда – путь освобождения.
Нет ни одного мгновения, которое могло бы выпасть из цепи звеньев кармы без исполнения величайшей обязанности человека: подобрать это звено немедленно, ибо оно всегда – зов Вечности, всегда ведёт к освобождению, каким бы маловажным оно ни казалось легкомысленному человеку.
В ученике, оценившем путь не только свой, но и каждого другого, то есть понявшем важность воплощения, недопустимо легкомыслие. Это не значит, что надо идти по жизни с важной физиономией существа, выполняющего «миссию» и не умеющего смеяться. Это значит в каждое мгновенье знать ценность летящего «сейчас» и уметь его творчески принимать и отдавать.
Плоть и дух, как нераздельные клетки, не могут сочетать небо и землю иначе, как развиваясь параллельно. И чем больше раскрывается потенциал духа, тем шире освобождаются клетки тела для впитывания в себя светоносной солнечной материи.
Смерть для духовно свободного существа – только порыв движения величайшей радости. Смерть для человека, всю жизнь проведшего в плену предрассудков, – крёстный путь очищения, хотя бы человек был очень хорошим и добрым в своей обывательской жизни.
Быт, с его условностями, чаще всего скрывает собой те стены предрассудков, о которые разбивает себе лоб умирающий. Первая из заповедей твоего ученического поведения должна состоять в понимании трудового дня как сложного конгломерата духовного единения с живой жизнью каждого встречного. Для тебя «день» – это всегда и во всём участие тех невидимых помощников, которые окружают тебя, вне зависимости от места, времени и расстояния, во всех твоих делах и встречах. Ты никогда не бываешь один, ты всегда трудишься с ними.
Пока в ученике не разовьются его психические чувства, дающие ему возможность ясно ощущать присутствие высоких сил, верность его должна вырасти в огромную любовь. Любовь, к кому бы она ни была – к Богу, к Учителю, к любимому святому, – только тогда приведёт к желанному слиянию с теми, кому поклоняются и кого призывают, когда перейдёт в служение видимым окружающим людям, которым ученик научается нести поклон любви.
Путь ученичества для всех один: если несчастные стучатся в твою дверь – ты на правильном пути».
Здесь вторая запись обрывалась.
Я невольно закрыл лицо руками и погрузился в великие мысли, которые читал. Боже мой! Как далёк я был от всех тех этапов зрелого духа, о которых сейчас читал. Я невольно стал думать о дорогом брате-отце, двадцатичетырёхлетнем молодом офицере, почти ежедневно участвовавшем в стычках с горцами, постоянно жившем под угрозой ранения или смерти и при этом всегда имевшем для крошки брата-сына нежность и ласковую, спокойную улыбку.
Я вспоминал это постоянное спокойствие брата Николая, переосмысливая по-новому всю его жизнь. И жизнь эта казалась мне теперь подвигом. Я не мог вспомнить ни одного женского образа, пересекавшего жизненную дорогу брата Николая, а он ведь был бесспорным красавцем.
Теперь я по-новому понял его скорбное, до неузнаваемости изменившееся лицо, когда я увидел в первый раз, в аллее в К., Наль. Я понял и выражение муки во всей его фигуре в саду Али перед пиром. Я вспомнил и другого избранника духовного пути – Али-молодого. Слёзы полились из моих глаз, но это было не оплакивание смертных мук дорогих мне людей, а благоговение перед величием того, что только может вынести дух человека и каким примером сияющей помощи другим может стать такой человек. Моя мысль, моё сердце преклонились перед всеми, кого я встретил за последнее время. Я был не в состоянии выразить свою благодарность Иллофиллиону и Франциску, а только повторял первые слова записи брата Николая: «Слава Тем, Кто довёл меня до этого великого момента моей жизни. Слава тем, кто, как и я, дойдёт до него».
Внезапно я почувствовал, что Эта теребит меня за рукав. Я поднял мою чудесную птичку на руки, прильнул к его головке и не мог сдержать слёз. Эта охватил крыльями мою голову, точно разделял мои слёзы и утешал меня, и так застал нас Иллофиллион, вошедший в комнату.
Рука моего дорогого Учителя и друга нежно легла на мою голову, и неподражаемо ласковый голос ободрял меня:
– О чём же ты плачешь, мой милый друг? Ведь то, что тобой прочитано и так потрясает тебя в жизни дорогих тебе людей и высоких друзей, лишь тебе одному кажется героизмом самоотречения. Для них же это – героика творчества и созидания, героика величайшей, непобедимой творческой силы: Радости. Запомни то, что я тебе скажу сейчас, и постарайся ввести мои слова как действие, как заповедь в твою новую жизнь.
Нам с тобой приходилось уже не раз говорить о слезах. И я каждый раз объяснял тебе, что слёзы, всякие слёзы, расслабляют человека. Ты же, вступив на путь освобождения, взял на себя радостную деятельность становиться силой слабому, утешением горестному и помощью безнадёжному. Не задавайся сейчас задачей победить слёзы волевым давлением на самого себя. Но каждый раз, когда слеза готова скатиться из твоих глаз, поднимайся духом выше и вспоминай о всех несчастных, которых в мире – и без твоих слёз – так много. Во Вселенной так много плачущих, что ученик обязан осушать их слёзы, а не увеличивать их потоки. Как только мысль твоя поднимется выше твоих эгоистических чувств, ты увидишь, что всякая слеза – это всегда слеза о себе, как бы ты её ни расценивал.
