Мистики и маги Тибета - Давид-Ниэль Александра (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
Некоторое время он возился в палатке – ему удалось вылезти; с лицом, искаженным гримасой, как у сумасшедшего, он дико кричал и жестикулировал, как будто все его тело болело.
Теперь я поняла, что такое обряд "тшед" для тех, кто подпадает под гипноз его ритуала. Не было ни малейшего сомнения, что несчастный действительно переживал все муки человека, раздираемого на части и пожираемого заживо страшными чудовищами. Дико озираясь по сторонам, трапа обращался к невидимым существам. Казалось, что его обступают целые толпы пришельцев из иных миров, и он созерцает страшные нездешние видения.
Зрелище было не лишено интереса, но я не могла наблюдать его хладнокровно. Несчастный безумец убивал сам себя. Вот в чем заключалась причина его недуга, почему он там упорно отказывался от моих бесполезных для него лекарств. Мне очень хотелось избавить юношу от терзавшего его кошмара, но я колебалась, зная, что всякое вмешательство означает нарушение установленного правила: начавший обряд "тшед" должен совершать его самостоятельно. Пока я пребывала в нерешительности, до меня опять донеслось рычание волка. Зверь стоял перед нами на вершине утеса и, застыв на месте и ощетинившись, вперил взгляд в сокрушенную палатку, будто и он видел там что-то страшное.
Молодой монах продолжал корчиться как бесноватый и издавать вопли мученика. Я больше не могла выдерживать и бросилась к нему. Но, едва я попала в поле его зрения, как он принялся призывать меня неистовыми жестами.
– О, приди, алчущий, – кричал он, – пожирай тело мое, пей кровь мою!…
Он принял меня за демона!… Как мне не было его жаль, я чуть не расхохоталась.
– Успокойтесь, – сказала я ему, – здесь нет никаких злых демонов. Перед вами преподобная женщина-лама. Вы меня знаете.
Он, очевидно, ничего не слышал, и продолжал предлагать мне себя на ужин.
Мне пришло в голову, что в лунном сиянии моя тога придает мне сходство с призраком. Скинув ее с плеч на землю, я тихо заговорила: Посмотрите на меня, теперь вы меня узнаете?
Напрасно. Несчастный мальчик бредил. Он простирал руки к моей недвижной тоге, взывая к ней, как к запоздавшему на пир демону.
Не нужно было вмешиваться. Я только еще больше взволновала этого несчастного. Пока я размышляла, что предпринять дальше, направлявшийся ко мне неверными шагами трапа, споткнувшись о колышек палатки, тяжело рухнул на землю и замер. Очевидно, он был в глубоком обмороке. Я следила издали, не поднимается ли он, но подойти к нему не решалась, чтобы не напугать его еще больше. Наконец, он зашевелился, и я сочла за лучшее удалиться.
Я решила рассказать ламе, что происходит с его учеником. Вероятно, юноша вообще подвержен припадкам, и не исключено, Рабджомс Гиатсо знает об этом. Но сегодня ночью его болезненное состояние, по-видимому, особенно обострилось. Может быть, учитель пошлет за ним другого трапа и избавит его от мучений. Я поспешила спуститься с горы вниз. Еще долго до меня доносились звуки канглинга, изредка сопровождаемые воем волка. Шум становился все глуше, пока окончательно не замер, и я снова с наслаждением погрузилась в безмятежную тишину пустыни. Крошечная звездочка в темной горной расселине – слабый свет маленького алтарного светильника – служила мне маяком. Я обошла палатку, где, по всей вероятности, уже спал второй ученик ламы, и быстро поднялась к пещере.
Рабджомс Гиатсо был погружен в медитацию. Когда я приподняла завесу у входа и заговорила с ним, он, не меняя позы, только поднял глаза на меня. Несколькими словами я рассказала ему, в каком состоянии я оставила его ученика.
Лама слабо улыбнулся:
– По-видимому, вы знакомы с обрядом "тшед", Жетсюнма,* (*Высокочтимая, чрезвычайно почтительное обращение к женщине, занимающей высокий сан в религиозном ордене ламаистов. – Прим.авт.) не правда ли, – спросил он спокойно.
– Да, я сама совершала этот обряд.
Он молчал.
Я подождала немного и, видя, что лама совсем забыл о моем существовании, снова попыталась воззвать к его состраданию.
– Римпотше (драгоценный; очень почтительное обращение), я серьезно предупреждаю вас. Я обладаю познаниями в медицине и знаю, что от испытываемого ужаса ваш ученик может серьезно заболеть или даже сойти с ума. Мне показалось, что он на самом деле чувствует, будто его пожирают заживо.
– Конечно, он чувствует это, – все так же невозмутимо ответил лама, – и не подозревает, что он пожирает сам себя. Может быть, когда-нибудь он это поймет…
Я было собралась возразить, что прежде чем бедняга что-нибудь поймет, он, вероятно, предоставит возможность другим совершить обряд "тшед" над собственным трупом. Но лама угадал мою мысль и, не дав мне вымолвить и слова, снова заговорил, слегка возвысив голос:
– Из ваших слов можно заключить, что вы избрали "прямой путь" (путь мистиков). Разве ваш духовный наставник не говорил о подстерегающих вас на этом пути опасностях, и разве не по доброй воле подверглись вы тройному риску: болезни, безумию и смерти? Трудно, – продолжал лама, – совершенно избавиться от иллюзий, рассеять мираж воображаемого мира и отрешиться от верований в химеры. Знание истины (буквально, лицезрение истины) драгоценная жемчужина, и за нее приходится дорого платить. Существует множество путей достигнуть "тхарпа" (высшее освобождение, духовное просветление). Может быть, ваш способ менее примитивен и жесток, чем путь того, кого вы жалеете, но я уверен, и ваш путь не сладок. В противном случае он ничего не стоит. Теперь идите в свою палатку. Если захотите меня видеть, можете придти днем.
Было бесполезно настаивать. Высказанные ламой мысли выражают мировоззрение почти всех тибетских мистиков. Я молча поклонилась и отправилась в свой лагерь.
Днем я опять навестила Рабджомса Гиатсо, и в течение нескольких дней мы подолгу с ним беседовали. Ламу едва ли можно было назвать ученым, но во многих вопросах его суждения отличались глубиной, и я считаю свою встречу с ним большой удачей для себя.
Разумеется, не следует принимать на веру все страшные россказни налджорпа об обряде "тшед". Тем не менее, ощущения пожираемого заживо у совершающих обряд молодых монахов и случаи их гибели далеко не редкость. Помимо только что рассказанного, мне известно еще два или три таких же случая, когда, совсем как Рабджомс Гиатсо, духовные наставники несчастных учеников-налджорпа отказывались открыть им глаза на субъективный характер их ощущений и таким образом избавить их от страданий. Кроме того, как я уже говорила, многие учителя-ламы сами убеждены, что далеко не все эти ужасные переживания вполне субъективны.
