Две жизни. Том II. Части III-IV - Антарова Конкордия (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .txt, .fb2) 📗
– Я был только гонцом Али, приславшим тебе лекарство, мой друг. Называй меня на «ты» с этой минуты. Те, кто имел счастье стоять рядом в этой комнате, не могут общаться по правилам условной вежливости. Дружба наша – общий путь труда, где преданность не имеет границ. Я тебе слуга, и друг, и помощник во всём, в чём бы ты ни позвал меня участвовать.
– Я не знаю, Никито, как выразить словами всю благодарность тебе. Я могу только сказать, что в моём сердце нет предела для благоговейного чувства признательности за всю ласку, которую я получил от тебя. Нет больше провала в моей памяти, я снова стою перед тобой тем беспомощным ребёнком, о котором ты так много заботился и которого оберегал.
– Быть может, ты теперь узнаешь и меня, – взяв меня за руку, сказал Зейхед-оглы.
Как только он коснулся меня, я увидел ряд домов на бедной улице и стоящего у двери одного из них мальчика лет восьми. Навстречу ему по улице бежал карлик, дрожащий, в лохмотьях – он явно искал спасения от преследователей. Каким-то образом я понял, вернее, почувствовал, что мальчик этот – я сам, и тут же полностью перенёсся в прошлое. Я уже различал топот ног многих бегущих людей и понял, что карлик погибнет, если я его не спасу. Я схватил его за руку и втащил за собой в дверь дома, у которого стоял. Не успел я захлопнуть дверь дома, как топот ног бегущих преследователей пронёсся мимо него.
Я увидел сени, увидел, как осторожно веду своего спутника вверх по лестнице, сажаю его, дрожащего, в угол маленькой комнаты и закрываю его целым рядом колясок, лошадок и других игрушек…
– Теперь ты увидел одно из мгновений нашей прошлой жизни и знаешь, чем я тебе обязан. Прими же мою помощь как возврат моего долга.
Иллофиллион соединил наши руки, обнял нас всех троих и сказал:
– Пойдёмте все вместе трудиться для братьев. В беспрекословном повиновении Учителям и непоколебимой верности и радостности да соединит нас Любовь!
Мы вышли из зала, спустились вниз и прошли в комнату, которой я раньше не заметил. Здесь я снял то одеяние, которое на меня надели Никито и Зейхед, и переоделся в обычную свою одежду, в какой ходили все в Общине. Мои друзья и Иллофиллион также переоделись, и мы вышли из дома.
Внизу нас ждал слуга, который передал Иллофиллиону письмо, сказав, что за островком нас ждёт человек, принёсший это послание.
Когда мы встретились с подателем письма, Иллофиллион, ещё не вскрывая конверта, сказал человеку:
– Хорошо, передай Аннинову, что мы будем не сегодня, а завтра.
Повернувшись ко мне, улыбаясь, он сказал мне:
– Вот видишь, Лёвушка, как хорошо всё складывается. У Аннинова мигрень, он просит отложить музыку до завтра. Ведь ты всё равно не мог бы слушать её сегодня?
– Не мог бы и даже забыл бы о ней. Если бы играл или пел Ананда, это было бы счастьем, – и я перенёсся воспоминаниями в Константинополь, вновь переживая человеческий голос виолончели Ананды.
Состояние моё было необычайным. Я шёл, видел людей, деревья, облака, солнце, слышал щебетание птиц, но всё казалось мне нереальным, я как-то не мог уместиться весь во внешних формах жизни. Я всё ещё где-то летал и почти ничего не слышал из того, что говорили мои спутники. Какие-то слова долетали до моих ушей, но они проходили мимо моего внимания. Более или менее я пришёл в себя уже тогда, когда мы спустились с возвышенности вниз и, перейдя дорогу, вошли в бамбуковую рощу.
– Приди в себя, Лёвушка, – сказал мне ведший меня под руку Иллофиллион. – Сейчас ты войдёшь в парк и встретишь очень соскучившегося без тебя Бронского. В этот счастливейший для тебя день нельзя оставить друга без помощи. Светлое счастье, посетившее тебя сегодня, пусть будет счастьем и радостью и ему. То, чего ты не видел в человеке вчера, ты увидишь в нём сегодня. Отдай ему часть той Любви, которая была дана тебе сегодня так щедро. Важнее всего не личный твой путь во Вселенной, а ты как путь Света, путь труда и встреч с твоими Учителями. Перелей в страдающую душу Бронского часть своего мира и гармонии. Затем тебя ждут Франциск и карлики. Мы пойдём в больницу все вместе, возьми с собой и Бронского.
От слов Иллофиллиона лёгкое облачко сожаления как бы промелькнуло на миг в моей душе. Мне было слишком трудно переключиться с неба на землю. Но я тут же понял, как печальна была бы моя жизнь, если бы рядом со мною не шли люди, дающие мне помощь, в которой не было ни предела, ни отказа.
Точно какой-то руль мгновенно перевернулся во мне, и я ощутил счастье жить на земле, радуясь, что могу быть полезным помощником кому-то.
– Я готов, дорогой Иллофиллион. – Но всё же я остановился на минуту, прежде чем выйти из бамбуковых зарослей. – Я очень счастлив встретить Бронского в такой великий для меня день и передать ему первому всю чистоту моего духа и моего нового знания в эту минуту. Да будет благословенна наша встреча, да начну я её и закончу в радости, милосердии и доброте. – И я постарался собрать всё своё внимание и сосредоточиться на мысли о моём дорогом друге, печальном и страдающем.
Глава 5. Моё счастье нового знания и три встречи в нём
Мы сделали ещё несколько шагов вперёд и вышли на дорожку. Я сразу же издали увидел высокую фигуру Бронского, медленно шедшего навстречу мне. Его голова была опущена вниз, и чем ближе я подвигался к нему, тем яснее видел, какая печаль отражалась на всей фигуре моего друга.
Жалость сжала моё переполненное любовью и счастьем сердце. Я почувствовал такой прилив любви к этому человеку, какого ещё не испытывал ни разу ни к одному чужому человеку.
Я понёсся к нему навстречу, раскрыл широко руки и заключил не ожидавшего встречи со мной Бронского в объятия. Только сейчас я невольно заметил, как я вырос физически. Я уже не был тем маленьким щупленьким Лёвушкой, каким бежал с Флорентийцем из К. Обняв Бронского, человека высокого роста, я почувствовал свои плечи наравне с его плечами, и глаза мои приходились почти вровень с его глазами.
Мысль моя как-то скользнула, я немного удивился, когда это я успел так вырасти и возмужать, и радостно смеялся испугу Бронского, попавшего нежданно-негаданно в мои объятия.
– Лёвушка, милый друг, – говорил он своим очаровательным голосом, – с какого неба вы свалились? Я так счастлив, что встретил вас сию минуту. Бог мой! Да ведь вы и на самом деле имеете вид свалившегося с неба! Вы сияете, точно вас святым духом пронизало!
– О да, мой дорогой Станислав, – ответил я, счастливо смеясь, и в первый раз назвал моего друга без отчества, чего раньше никогда не делал, несмотря на все его просьбы об этом. Но сегодня мой язык сам мог выражать только ту любовь, которой горело всё моё существо. И я назвал его так, как говорило моё сердце. – Я действительно сейчас упал с неба. И ещё минуту назад я не понимал, какое великое счастье – перенести небо на землю и передать встретившемуся человеку всю его красоту, впитанную собственным сердцем. Я люблю вас, Станислав, в эту минуту той братской любовью, которая уже не нуждается в словах и объяснениях, чтобы не только разделить скорби друга, но и понести их вместе по трудной жизненной дороге.
– Лёвушка, Лёвушка, с вами, несомненно, случилось что-то необычайное, – прижимая к груди обе мои руки и глядя на меня своими прекрасными печальными глазами, тихо говорил Бронский. – Но что бы с вами ни случилось, как бы вы ни были сильны своим счастьем в эту минуту, воздержитесь обещать разделить мои страдания. Я, собственно, уже несколько дней решаю трудный для себя вопрос: имею ли я право подходить к вам близко, так близко, как мне этого хочется. Вся моя жизнь пронизана скорбью именно оттого, что где бы я ни появился, кого бы я ни полюбил, с кем бы ни подружился, – всем всегда и неизменно я приношу в конце концов горе и скорбь.
Сколько раз в моей жизни я захватывал своим искусством многих людей. Они добивались знакомства со мной, гордились нашей близкой дружбой – и всегда финал бывал один и тот же: их постигало горе и я оставался им утешителем. Приносил ли я им на самом деле утешение, не знаю. Но дата их встречи со мною всегда, решительно всегда, бывала преддверием горя. Моё одиночество – это следствие моих наблюдений над моими связями с людьми. Я стал бояться каких бы то ни было сближений с людьми. Я, как вечный жид, стал странствовать по всему миру, нигде не создавая себе счастливых оазисов личных чувств, какого бы то ни было характера. Я погрузился только в искусство и отдал ему всю жизнь без остатка. Но люди и при этой моей манере жить не оставляют меня в покое. Они – хочу я этого или не хочу – подходят ко мне через то же искусство, которое я им несу. Любовь к искусству – единственное, для чего я жил и живу и чем служил всегда моему Богу и общему благу, – заставляет людей сближаться со мной, а меня принуждает принимать их как учеников и сотрудников. И неизменно картина всюду была и есть всё та же: если я нёс людям восторг и откровение в искусстве, то так же непременно я приносил горе в их личную жизнь. Это до того стало меня подавлять, что я решил покончить свои счёты с жизнью, уйти с земли в Вечность, в которую я свято верю. Я уже собрался было выполнить моё решение, но внезапно встретился с тем великим человеком, письмо которого я привёз вашему не менее великому, как мне кажется, и обаятельному другу, Иллофиллиону.
