Ведьма. Эзотерическая книга, которая переворачивает представление о женщинах! - Коробенков Роман (книги без сокращений .txt) 📗
– Ты о чем? – млея от очередного глотка «Журналиста», спросил я. Коктейль был настроен так, что совесть любого из самых конченых воинов пера обязана была просыпаться или засыпать.
– Жизнь! – утвердил болгарин, сверкая в полумраке крапчатыми голубыми глазами.
– Без белья сходи куда-нибудь, – посоветовала Ракель Светлане. Сказано это было вполголоса, но втиснулось в случайно образовавшуюся паузу. Уши каждого напряглись, а рты замерли посреди беседы. – Когда идешь без белья, глаза горят иначе… – Хорхе, казалось, позабыл все слова, и в горле его пересохло, он вобрал в свое внимание собственную спутницу другими глазами. Та неукротимо разминулась с ним взорами и, поняв, что услышали все, вспыхнула, а потом рассмеялась, выпуская на волю самый свой удивительный контраст.
Светлана осеклась, но кровь, неутомимо бившаяся в проводах вен, раскачала ее, точно кораблик в шторм.
– Был эпизод в моей жизни… – Она лукаво стрельнула в мою сторону взглядом, но тут же потерялась для невербального общения.
Все это навело на мысли о сговоре двух участниц ради совместно заваренной мести.
– Поговорим о том, о чем не говорят, – загадочно спряталась лицом в свои волосы Лаура.
– Так можно дойти туда, куда не ходят, – сосредоточенно изрек Мигель, скребя бороду.
Коктейльные рюмки опустели, лишившись и жидкости, и конфеты, и шоколадной пыли, только остатки льда догорали в стекле.
«…одиночество льда…»
– Ага, и целовать туда, куда обычно не целуют, – прыснул Хорхе в остатки своего «Негрони», слегка его разбрызгав.
– Глупо! – фыркнула Ракель, демонстративно смерив Хорхе взглядом, а затем отерла плечо, хотя на него не попало ни капли.
– Да, – согласился Хорхе миролюбиво, помогая ей отирать чистое плечо. – Чаще всего смешна именно глупость. – И замешал в свою мимику нечто дурашливое, игнорируя провокации.
– Я тоже заметила, – бросилась срезать угол Несусвета. – «Глупо» и «смешно» часто идут рука об руку.
– Еще со времен Чарли Чаплина, – высказался и я, ранее думавший о том же.
– Я в туалет, – поставил точку Хорхе и попытался поймать ладошку Ракель, но она увернулась, сделав это так, точно он сам промахнулся. Проводить в шкаф дрожащий силуэт испанца молча собрался его болгарский друг.
Потом все так же попарно сходили в шкаф, где, если поискать, были отдельные кабинки, и крохотные раковины смуглого металла, и фаянсовые табуреты, облитые цветной краской, и куски ароматного мыла, и ворсистые полотенца, и мелкие полочки отчетливой прозрачности.
Когда я вернулся, опять приморозив высокую алкогольную волну, что медленно, но верно начала расти над головой еще в офисе общительного испанца, готовясь когда-нибудь рухнуть на крепкие плечи, то услышал:
– Я точечный приобретатель, – разболтался посвежевший Хорхе, захватив эфир. – Прихожу, чтобы купить что-то определенное, знаю, за чем прихожу, и всегда вижу почти сразу, за чем пришел. Мой шопинг – пятнадцать минут.
Разговорились все.
Каждому хотелось поведать свое. Беседа пылала так, что Лаура уронила сетчатые плечи на пол и не заметила этого. Веснушки задорно прыгали по крылышкам ее носа, а Мигель истрепал свою бородку, жарко рассказывая о жизни в Барселоне. Несусвета забавлялась с подолом платья, перебрасывая его слева направо, тыкая почти каждого едва заточенными шпильками, а я больше кивал всем, допивая третий коктейль, с которыми непозволительно было повториться, так как каждый из них уникален. Хорхе поддерживал любую тему, иногда, не в силах собрать фразы воедино, он перебивал, но никто не обижался. Волосы его сбились вперед, показав наметившуюся лысину, запонки опять исчезли. Ракель намеренно не замечала его. Женя подхватывал то, что понимал из бесед, языки смешивались, недосказанность была не про сегодняшний вечер. Цвета поплыли, тоже смешиваясь, сторонняя компания, пившая пиво, случайно попробовав коктейли, эволюционировала на глазах. Мы перестали коситься на них, и добро заполнило славный «Бар Баров» до краев.
– Я полюбил «Негрони» не сразу, раза с третьего, – клокотал Хорхе в мое уже раненное им ухо. – Он так понравился, что захотелось узнать состав, научиться его делать. Потом я разочаровался. Когда знаешь, из чего состоит волшебный вкус или послевкусие его, магия пропадает. Сам знаешь… – Он орал мне в ухо, опахивая его пламенем в десятки градусов. – Нет изюминки… Все становится просто, понятно. И банально. Так везде и во всем. Даже с женщинами… Неправильно погружаться во все слишком глубоко, тогда становится неинтересно, мы осознаем, что все сложное – просто. Смешай простое с простым, и появится сложное… Вот! – Он тряхнул головой, собираясь с мыслями, и опять неуверенной походкой уклонился в шкаф, притянув за собой Евгенио. Напоследок испанец сказал: – Хороший пример этого – набор музыкальных нот!
– …ужасно! – громче, чем обычно или нужно, вещала Лаура. – Нарезанный микс адовой попсы растерзал мои уши. И это «Pacha», заведение, о котором я так много слышала? Которое принадлежит Питу Тонгу. И куда – послушайте! – смотрит этот Пит Тонг? Это же провал провалов! – Странным образом территория карих глаз ее разрасталась, занимая все больше места на продолговатом лице.
– Милая, – обнимал Мигель ее за плечи. – Ты была в плохом настроении. Оно все и определило. Еда в тот день тоже была невкусной, вода грязной, а люди – глупыми…
– Люди делятся на тех, кто вначале перчит и солит еду, а затем пробует, другие – сперва пробуют, а потом солят и перчат, – лепетал на русском женский голос, забывшись, а далее пытался перевести. – Так говорил мой преподаватель философии в институте… Кто из вас кто?
– Я сперва пробую, – отозвался я, сосредоточив чувства в коктейльной рюмке, откуда лилось в меня ледяное снаружи и горячее внутри волшебство.
– Я сперва перчу-солю, – оформили секундное мое пробуждение несколько голосов на испанском.
– Я только перчу, – сказал Евгенио, победоносно оглядевшись. – Но сперва пробую.
– Солю или перчу – это как да и нет. У кого-то только да, у кого-то только нет, а кто-то весь набор – и да и нет. А главное тут, конечно, – пробую. Но – до или после? То есть поняв настоящий вкус или сразу его изменив… Тот же преподаватель говорил, что норма – самая обобщенная форма патологии, – вещал мятный голос. – А здесь – что норма?
– Главное в искусстве делать коктейли – тщательно замаскировать алкоголь. Чтобы ты пил симфонию, а градусную нотку не чувствовал. Чтобы ты пьянел, а от чего – не понимал. Прекрасная женщина рядом в такой момент… – это говорил вернувшийся Хорхе. Сквозь вялое сопротивление он грубо прижал к себе Ракель и обращался только к ней с вполне смежной темой. – Не этот ли миг назовется совершенным? А не похоже ли это на женщин самих? Пьешь радугу, а градусную нотку до определенного момента не чувствуешь. Потом – на! И влюблен!
– Моя очередь снести тебе голову, – выкручиваясь из объятий, предупредила Ракель. Лицо ее было злым, отчего казалось поразительно красивым. Это в который раз заставило меня выглянуть из коктейльной рюмки. – Знаешь, как мы видим жизнь на самом деле? Так, как мы сами рисуем ее в голове, притом чужой. Когда мы вместе являемся объектами одной эмоциональной вселенной, я смотрю на все, что нас окружает, из твоих глаз. Так же как ты видишь все из моих. И чувствуешь… Вкус твоего коктейля сейчас такой прекрасный потому, что мой привкус почти пресный. Знаешь почему?
– Подожди… – попытался собраться с мыслями Хорхе. – Что за ерунда?! Тогда бы я сейчас на языке чувствовал твой напиток, а ты мой… Разве нет?
– Необязательно, – с вызовом выпалила Ракель ему в лицо. – Это лишь при верхних уровнях биполярной связи. На низших каждый слышит свое, но органами чувств другого, если есть, конечно, связь.
– А если нет? – вникал испанец, погрузившись в неповоротливую задумчивость.
– Тогда каждый слышит свое, – заключила Ракель и жутковато улыбнулась. – Тогда неудивительно, что мне пресно. Что-то изменилось во мне… к тебе… совсем недавно… – Она отвернулась к Несусвете, продемонстрировав Хорхе две чудесные живые лопатки, шагнувшие друг к другу, отчего испанцу показалось, будто закрылась неведомая двустворчатая дверь, больно прищемив ту самую биполярную связь.
