Пришествие фей - Дойл Артур Игнатиус Конан (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗

РИЧАРД ДОЙЛЬ. «МУХОМОРЫ И ХОРОВОДЫ ФЕЙ»

Эти предписания распространялись и на детей, которых, по мнению историка Филиппа Арьеса, еще недавно считали «маленькими взрослыми», отличными от своих родителей разве что ростом. Негативное отношение к роли сказок в воспитании юного поколения заметно, например, в трудах Марии Эджворт, писательницы конца XVIII-начала XIX века. В современной ей Англии влияние «низкой» культуры на элитную было по-прежнему сильно. Посредниками между селом и городом, между простонародьем и обособленным средним классом, являлись слуги. Няньки рассказывали детям сказки, которые сами когда-то слушали на коленях у матери — о фейри, о боггартах, о черных призрачных псах. Педагогов, даже таких либеральных, как Мэри Уолстонкрафт, смущала столь тесная близость прислуги к детям. Что если няньки и горничные привьют маленьким господам дурные, грязные привычки? Растление могло быть не только физическим, но и духовным. Сказки, по мнению просвещенных педагогов, будоражили детское воображение, не затрагивая интеллект. Позаимствовав метафору у Эджворт, их действие можно сравнить с ломтем хлеба, густо посыпанным сахаром, который нянька тайком приносит в детскую — пользы для организма никакой, только чувственное наслаждение. Для воспитания маленьких стоиков небылицы про фейри не годились, следовало заменить их более прагматичными историями. Так Мария Эджворт и поступила в сборнике рассказов «Помощник родителя» (1796). Традиционные сказочные мотивы здесь трактуются в более практичном ключе: фея-крестная не наградит сироток чудесным подарком, но научит их навыкам, необходимым, чтобы самостоятельно зарабатывать на жизнь. Суевериями же довольствуются только неудачники: «Тот, кто наименее уверен в собственных силах и не надеется добиться успеха своим трудом, всегда наиболее склонен верить гадалкам. Он рассчитывает не заработать, но получить даром. Не доверяя тем, чьими устами говорит здравый смысл, он полагается на тех, кто городит вздор».

Насмешливое отношение к суевериям сквозит в сборниках сказок конца XVIII — первой половины XIX века. Как образец жанра можно рассмотреть «Волшебные легенды и традиции юга Ирландии» Томаса Крофтона Крокера, опубликованные в 1825–1827 годах. В предисловии и комментариях Крокера встречаются сентенции вроде «Дайте ему [ирландцу] вдоволь спиртного, и он бросит вызов самому дьяволу!» или «на фейри частенько сваливают ответственность за последствия чрезмерно усердного служения Вакху». Создается впечатление, что комментатор едва сдерживает улыбку, пересказывая все эти странные байки своим высокообразованным читателям, которые тоже прыскают в кулак. Впоследствии Уильям Батлер Иейтс раскритиковал Крокера за излишнюю «юморизацию» собранного материала и отношение к ирландцам как к забавным, немного глуповатым, но в целом безобидным чужакам. Ирландская суеверность стала распространенным стереотипом, причем далеко не всегда ее воспринимали со снисходительной усмешкой. Из-за веры в чудеса ирландцев уподобляли детям или древним старикам — т. е. тем категориям населения, которые требуют заботы со стороны людей взрослых и рациональных. Следовательно, о независимости Ирландии не могло быть и речи. Как пишет Джозефина МакДонаг в исследовании «Детоубийство и британская культура», даже в конце XIX века вера в фейри считалась достаточным доводом для надзора за ирландцами: в противном случае, этот «суеверный» народ примется убивать собственных детей, принимая их за волшебных подменышей.

Немецкий социолог Макс Вебер связал рост капитализма с «протестантской этикой», частью которой стала рационализация жизни и упрощение религиозных ритуалов. Процесс, зародившийся во времена Реформации и ускорившийся в эпоху Просвещения, он называл «расколдовыванием мира». Как следствие, вера в сверхъестественное была ослаблена, а магия повсеместно утратила свое значение. Жизнь становилась все проще. Вечно занятым индивидам уже недосуг было гадать на чайных листьях, присматриваться к уголькам, выпавшим из камина или, дрожа от страха, вслушиваться в уханье филина. А в XX веке газовая плита вытеснила камин, да и филинов становилось все меньше. Природа, будь она зловещей или романтичной, отступала на задний план. Но грядущая эпоха машин пугала своей бездушностью. Так, в шуточном стихотворении сам дьявол приходит в ужас от угольной и сталелитейной промышленности Англии:

Рука об руку с «расколдовыванием» шло разочарование — одновременно избавление от чар и сожаление об их утрате. Чем меньше оставалось зеленого цвета, тем горше становилась тоска. В конце концов, прагматичные, трудолюбивые, затянутые в твид викторианцы спохватились и оглянулись по сторонам. Но фейри поблизости уже не было.

Было бы преувеличением утверждать, что положительное отношение к суевериям стало исключительно продуктом викторианской эпохи. Точно так же не стоит обобщать, утверждая, что до Реформации абсолютно все английские крестьяне верили в фей. Традиционная культура не монолитна, она включает в себя различные точки зрения. Кто-то верил в фей, кто-то нет. Кто-то совал в маслобойку раскаленную кочергу, чтобы отогнать сглазившую масло ведьму, а кто-то взбивал масло еще усерднее. То же касается отношения к фольклору в пост-реформационной Англии. Преподобный Роберт Кирк, автор «Тайного содружества эльфов, фавнов и фейри» (1691) — своего рода антропологического исследования фольклорных существ — был современником Исаака Ньютона и Джона Локка. В то время как Мария Эджворт порицала волшебные сказки, Уильям Блейк с полной серьезностью описывал похороны фей, которые подсмотрел в саду: «Я услышал тихие и приятные звуки, но не знал, откуда они доносились. Наконец широкий лист на цветочном стебле зашевелился, а под ним показалась процессия существ, размером и цветом похожих на зеленых и серых кузнечиков, которые принесли покойника на розовом лепестке, похоронили его с песнями и исчезли». Даже в ироничных комментариях Томаса Крофтона Крокера проскальзывает восхищение ирландским фольклором. Приманивая английских читателей экзотикой «живого анахронизма», Крокер вместе с тем доносил до них культурные ценности ирландских информантов. Даже в упоминании о том, что баньши оплакивают исключительно представителей ирландских семейств, слышны отзвуки национализма и сопротивления английской колониальной политике.

Хотя ответная реакция на «расколдовывание» протекала неравномерно и противоречиво, именно в викторианскую эпоху она достигла апогея. Помимо перечисленных выше причин, таких как стремительная индустриализация, этому способствовало множество других факторов. В их число входит «Оксфордское движение», члены которого выступали за возрождение традиционных литургических ритуалов. Католичество уже не казалось пережитком Темных веков и ассоциировалось скорее с эпохой рыцарства. Интерес к дореформационной культуре, к старинным обрядам и легендам был заметен и в области изящных искусств. Поэт-лауреат Альфред Теннисон написал «Королевские идиллии» по мотивам артурианских легенд. Члены «Братства прерафаэлитов» искали образ Прекрасной Дамы и стремились запечатлеть его на своих холстах.

Другой отличительной чертой эпохи было новое отношение к детству. Отныне дети уже не считались ни миниатюрными копиями взрослых, ни «сосудами греха», из которых нужно выколачивать злонравие. Идеализация затронула не только детей из среднего класса и выше, с их золотыми локонами и кружевными платьицами, но и маленьких тружеников. Веками дети надрывались в шахтах и на фермах, сновали с лотками по улицам, обслуживали клиентов в борделях, задыхались в каминных трубах. Теперь даже их, самых незаметных членов общества, стало жаль. В 1840 году Парламент запретил забираться в трубы лицам до 21 года, а в 1864 году штраф за эксплуатацию малолетних трубочистов повысили до 10 фунтов. В 1885 году, стараниями журналиста Уильяма Стеда, «возраст согласия» для девочек был поднят до 16 лет — затяжная борьба с детской проституцией увенчалась успехом.