Ведьма. Эзотерическая книга, которая переворачивает представление о женщинах! - Коробенков Роман (книги без сокращений .txt) 📗
– В полнолуние? Неужели она?.. – перебил я Хорхе, больше для того, чтобы осмыслить услышанное.
– Нет, конечно. Но и так не легче, – засмеялся Хорхе, потягивая лампаду. – Просто она становится буйной, разносит все в щепки, громко разговаривает и колко судит. Тяга к разрушению обоих видов… И разрушения объясняет поиском голосов – или людей, или динамиков. Она каждый раз не верит, что голоса в ее голове. А вне полной луны она все понимает… Консуэлла – дочь богатых родителей, настолько богатых, что в разное время у нее появлялись самые неожиданные враги, притом большинство начинали вражду из зависти. Люди много раз подводили ее, в конце концов развилась агрессивная паранойя. Давно… – Мы выпили. – В такие дни даже я под подозрением. – Глаза испанца пытались быть грустными.
– Удивительное рядом, – сказал я фразу, услышанную чуть ли не по радио.
– Постоянно замечаю, – вторил Хорхе, густо багровея и почти светясь в полумраке рубашек. – А в остальном она замечательная. Наверное, у каждой женщины есть большой недостаток, с которым ее мужчине приходится мириться. Свою… я иногда связываю.
– Моя тоже часто нуждается в веревке. – Они переглянулись. – Порой даже чаще, чем в полнолуние. Бешеный темперамент, который утомительно обуздывать… – Поток нежных мыслей, коснувшись Несусветы, омыл мое сердце, живот и рассудок. – Но без которого тоскливо, все замедляется, включая дождь.
– Мальчики! – раздалось откуда-то, точно совсем издалека. – Кофе остывает!
Штоф звонко вернулся на место. Хорхе раздвинул пиджаки в одном ему известном месте, обнажив узкую полоску зеркала, в которое пристально осмотрелся, пригладил волосы на голове, нахмурился, нашел неведомо где расческу и тщательно зачесался назад.
Потом испанец хохотнул, будто вспомнил что-то. Обратил нетерпеливые руки к платяной балке подруги, раздвинул благоухающие платья, и на открывшемся месте нашлось еще одно зеркало, только широкое и высокое. Волей Хорхе мы встали между ними, и минуту таращились в занятный эффект «бесконечного тоннеля с нескончаемым тобой», известный всем, кто когда-либо стоял между двумя зеркалами и заглядывал себе зеркальному за плечо.
– Пора! – выдохнул испанец.
Мужчины с треском вывались из гардеробной прямо под ноги замечательно симметричной Консуэллы. Изящные руки ее, с оттопыренными веером нижними тремя пальцами, двумя верхними воздушно держали фарфоровые кольца миниатюрных ручек крохотных кофейных чашек. Если в этом жесте и была нарочитость, головы испанца и его гостя все равно основательно закружились.
– Любимая… – выдохнул Хорхе, принимая чашку из ее рук топорной лапой.
– Ты взял солнечные очки, милый? – спросила женщина.
Я так же осторожно забрал в свои грубые ладони дорогой фарфор.
Испанка добродушно улыбалась нам обоим.
– Да. И да поможет нам кофе! – с верой в благое вскричал Хорхе и испил залпом.
Я вторил ему.
Мы шумно благодарили испанку, рассыпаясь щедрыми и искренними, как исповедь, комплиментами, и начали передвижение домашних тел в космической зависимости друг от друга в сторону нижнего этажа. Кофе оказался крепким и выровнял предательскую дрожь седьмого чая.
– Два часа, – вкрадчиво ударилось в их затылки, когда Хорхе взялся за дверную ручку двери.
– Три, милая, – ни тихо, ни громко отозвался испанец.
Они вышли на крыльцо, где вдруг разлился дождь. Консуэлла провожала их. Она коротко помахала Жене, он ответил ей улыбкой.
Арсений с Хорхе переглянулись.
– Кажется, кто-то говорил о дожде недавно, – удивленно констатировал он. – Что бы это могло означать?
Лицо испанца было озабоченно. Он силился не глядеть в сторону Консуэллы, которая тем временем проткнула его острым сложенным черным зонтом прямо под мышкой свежей рубашки. По-прежнему в пиджаке дяди щурился от солнца и дождя Андреа.
– Ты не хочешь уезжать? – попытался я угадать его сомнения, что шевелились на рябоватом щетинистом лице.
– Хочу, – подумав, честно ответил он. – Но ненадолго. Я знаю, она против, поэтому не хочу, хотя и хочу. Она хочет, чтобы я был всегда рядом, как, впрочем, и любая женщина. Знаешь… – Казалось, он говорил это и себе, и мне, притом будто в первый раз. – С ней я хочу быть рядом все время…
Зонт с элегантным треском распахнулся над ними, и, больше не оборачиваясь, с крыльца они переместились в машину.
– И вам не скучно? – спросил я уже в салоне, где потрескивала музыка и пахло смесью мужских парфюмов.
– Нам не может быть скучно, – убежденно ответил Хорхе, – у нас же любовь. – И они помчались за Светланой.
Позже Арсений много об этом думал и даже завидовал. Его обычные взгляды украдкой на женщину рядом во время банальных занятий досуга или быта чаще сводились к отрицанию возможного совместного уравнения с заданным условием «целая жизнь». Он олицетворял человеческую особенность, когда хочется отсутствия, а при целеустремленном наличии пропадает магия предварительной жажды. Не хватало житейской мудрости или сама по себе кройка личности была такова – ответ на эти вопросы лишь неторопливо формировался в пылком и холодном рассудке. Ему вспомнился период полового созревания, когда мальчишечьи движения в пространстве продиктованы немыми командами просыпающегося либидо, когда позже других узнавший о сути человеческого воспроизводства Арсений долго не мог понять игр сверстников на тему слепых, часто коллективных и тогда еще грубых прикосновений к сверстницам. Не мог понять узкую направленность подобного озорства, чьи химические предпосылки стали ясны гораздо позже, когда уже приблизилась взрослость жизнь и познались ее составляющие. Может быть, те же запоздалые эффекты и сейчас ставили его в тупик там, где прочие мужчины давно обнаружили источник вечного вдохновения или тепло усталого преткновения. Разность лиц и образов в настоящем убеждала в возможности исключительного выбора в будущем. С исследовательским рвением он всматривался в очередные глаза, и пальцы рук его проникались разной температурой очередных и следующих тонких пальцев, уши голодно впитывали разную частоту трогательных мнений о всевозможном.
Светлана, давно пребывая в лобби отеля, источала прекрасные импульсы темпераментной молодости и одновременно пребывала в гневливом образе скучающей личности. Она погрузила смуглое тело в белый до боли в глазах сарафан пуританской длины, открывающий малую часть крепких ног с вишневыми кончиками пальцев. Аспидную массу волос она рассыпала по узким плечам, губы тревожно поблескивали сдерживаемой яростью, заражаясь таковой от глубоких, почти пылающих миндалевидных глаз.
Испанец почувствовал электричество, что сгущалось подле его новых друзей. Хорхе рассыпался в комплиментах на двух языках, но вел себя при этом предельно учтиво, представившись изначально и придерживая свое хмельное туловище чуть поодаль.
Вернувшийся Арсений попробовал объясниться, но тут уже его язык принялся заплетаться и городить нечто несвязное, отчего он покраснел и замолк на полуслове.
– Мы опаздываем, – помог Хорхе, повернув обратно на улицу и приглашая всех короткими взмахами на фоне уже удаляющейся полосатой спины. – Закат не имеет привычки ждать кого-то, guys! И не выносит чужих сцен, как и я. Подеретесь ночью…
Несусвета впрыгнула в кожаное лоно салона и, устраиваясь поудобнее, мелодично заскрипела теплой обивкой вопреки сухому инфантильному скрипу чресл Хорхе на той же плоскости, что переглянуло меня с самим собой, соприкасаясь в мысли, что скрип кожи рознь скрипу кожи в зависимости от телесной составляющей и полового наполнения скрипящего.
– Женя, – представился Женя, пока испанец заговорил с кем-то по телефону.
Машина рванулась вперед, мы промотали пятнадцать минут за семь и оказались возле еще одного белого дома в несколько этажей. Он хлопнул дверью нам почти сразу, и в салоне оказалась еще одна ладная фигура со свежевыкрашенной в слепяще-белое головой, с большими детскими черными глазами и в белом коротком платье, прячущем талию и незначительную часть груди и ног.
