Счастливые сны. Толкование и заказ (СИ) - Цветков Евгений (книги полностью .TXT) 📗
Темный проход, проулок узенький. Ни одной лампочки. Скорей, скорей...
Не увидел, почувствовал, как подвинулась темная стена к нему. Приземистая фигура, за ней еще. Едва удалось ему перехватить руку с ножом... Рванул ее, вывернул и с хрустом, от которого заныли зубы, вошел нож в чужую спину. Тело сразу обмякло. Остальные с шорохом ушли, снова вжались в стену, и он почувствовал — путь свободен. Рванули и понесли ноги, но не от страха. Страха вообще не было. Он сразу как-то позабыл о страшном происшествии. Не упустить провожатую — вот главное!
Выскочил в конец переулка. Куда? Вроде мелькнул кто-то и скрылся за углом. Туда! Поворот. Другой, третий... Улица... Перед ним дверь старой церкви. Опять кто-то шепнул внутри: "Сюда". И не раздумывая, он вошел и рванулся по невидной под ногами лестнице. Вверх, вверх, на колокольню! Лестница давно истлела, и только чудом угадывал он, поднимаясь скачками, пустоту под ногами. Как он не провалился — неизвестно. Но обошлось. Вот и добрался до самого верха, туда, где должен висеть колокол...
Лунный свет еле видной кисеей затягивал здесь все внутри. Далекая всходила луна. Сквозь окна-бойницы тянуло ночной прохладой. Чуть долетал шум деревьев.
Резко темнело в углу. А повыше как будто облачко серебрилось.
— То самое, — он, безошибочно угадав, повернулся к огромной, размазанной в черной тени фигуре. И не ошибся.
— Ты пришел,— сказал тихий, очень внушительный и ясный голос.
И ему показалось, что резче стал лунный свет, как полоснуло...
Но, как и раньше, тщетно старался он разглядеть лицо в том месте, где парило облачко. Как будто и выглядывали черты, а стоило приглядеться, исчезали. Одно он понял очень отчетливо и точно: все, что происходило с ним и происходит сейчас — не игра воображения. И хоть во сне дело, а чувства самые настоящие, почище, чем наяву.
Через одно из окошек-бойниц опять потянуло ночным холодом. Зазнобило неожиданно. Как будто лед приложили к сердцу.
— Не бойся,— голос звучал по-прежнему тихо.— Я объясню тебе, зачем ты здесь и почему. Узнал меня?!
Узнал, узнал он, и сердце, этот жалкий кусок сырого мяса, задрожало. "Дьявол!" — беззвучно прошептал он, не в силах поверить, и понял, что прав. От этой правоты ноги стали деревянными. Ни сдвинуться, ни шагнуть... Ужас заледенил теперь все тело. И этот-то ужас окончательно подсказал ему, кто перед ним... Какое там "перед ним"! Это он, его жалкая фигура и все его существование были выставлены перед... даже назвать не смог — такой почувствовал он дикий страх, какого никогда и вообразить не мог. Сердце, захлебываясь и булькая, подступило к самому горлу. Он беззвучно разевал рот, пытаясь закричать, а не издавал ни звука.
Луна встала прямо в окне, жарко и страшно плеснула всем своим светом...
"...Вот какой он, ужас, перед всем этим,— мелькнула наконец в отдалении мысль. — Пока не знаешь — думаешь, что все эти черти, дьяволы! А встретишь...".
Мысль приблизилась, заполнила перекошенный страхом мозг и вытеснила ужас. Он вдруг успокоился.
Перед ним был сам Дьявол, он говорил с Дьяволом. Он понял, поверил, принял и успокоился. Только задеревенел весь.
От тихого голоса немела душа. Но страх исчез.
— Видишь, люди пугаются меня, бегут меня, потому что я темная сила (иронически), которая искушает, чтобы погубить. Бес рад несчастью — такое на мне клеймо! — а я скорблю! Я к человеку льну, смиренно сношу хулу и поношения. Я искушаю, чтоб в стойкости укрепить и вере пустынника грязного. Я и Он созидаем человека, но способ разнится. К Нему надо идти, Я появляюсь сам. Он требует отречения, Я — напротив, искушаю, маню прелестью этой жизни. Затем, чтоб искусив, мог выбрать я того, над кем не властно искушение. Выбрать того, кто, сладости не отринув, последует искушению, узнает все, попробует и выйдет с незапятнанной душой... Не всех я искушаю, лишь некоторых... Лучших, самых сильных, кто может убить, украсть, по-настоящему любить и ненавидеть — все сможет, все испытает и сохранит себя и душу.
"К чему он все это говорит?" — вяло шевелилась мысль.
Спящий смотрел не отрываясь в черноту, окутавшую, как мантия угол. Призрачное, белое облачко парило там, где быть должно лицо. А не мог рассмотреть подробности.
— Как мало тех, кто проходит испытание! Очень мало. Остальные, поскользнувшись, скользят и катятся вниз и не могут остановиться. Но проклинают меня. Не слабость свою, а Беса казнят. Попутал, мол, нечистый. Не ведая замысел, порочат меня и средство. И каются, называя неудачу в испытании — пороком.
"К чему он все это говорит? — не отставая крутилась мысль. — Если ему кто-то нужен, то разве мало вокруг. Но по его словам выходит,
что люди порочные не нужны ему. Они — издержки его отбора. А отношение остальных к пороку — отношение к невыдержавшим экзамен. Но зачем? Зачем этот экзамен дьявола?"
Луна шевельнулась и сдвинулась. Косо протянула сквозь пыль холодный луч. Подуло холодом и сыростью по ногам. Он переступил ногами, поежился...
— ...Зачем? — ты спрашиваешь. Затем, чтобы тому, кто сквозь осуществление всех соблазнов прошел и чист остался, вручить единственное, главное, чем живы души людей — истину. Чтоб нес ее в мирском, в жизни, изнутри мира светил вокруг себя, и люди не забывали о ней, о высшей истине...
"Врет! Врет!! — резануло в голове.— Дьявол! О, как хитер и как мудр. Так оправдаться — блестяще. Так объяснить всю кровь, насилие, всю гадость пороков. Все мерзкое, что было. Пороки — неизбежны! Ради самой главной цели! Истины!!.." — ему стало жарко. Из-за ушей потекли капельки пота за воротник. Луна совсем ушла вправо и теперь чуть-чуть высвечивала угол л очень ярко сторону каменного оконца.
— Ты глуп,— властно и спокойно произ .'*••; голос. И эти два слова упали тяжелыми камнями в сырую глину его мыслей и разом их смяли... — Зачем мне перед людьми оправдываться? додумай!
— Как зачем? — вскрикнула его душа. — Чтобы соблазнить.
— Дурак! — тихо сказало в углу и смолкло.
Он ждал. И в тот момент, когда уже отчаялся, вновь услыхал слова...
— Истина — сила того, кто ею владеет. Он разом становится сродни и Мне, и Ему... Нельзя дать силу в руки живущему в миру, если не будет самой жестокой и твердой подписи, что ею он не воспользуется. Никогда! Ни при каких условиях!.. Те, что прошли мое испытание, душой своей и сердцем подписывают такой договор. Условие неиспользования силы единой истины, высшего знания... и получают его. Им открывается...
Голос стал громче, и стоявшему под мутным лучом человеку показалось, что шевельнулась громадина угла и зашумело вокруг колокольни. Луна теперь, как красна девица, подбоченясь и сияя, стояла в другом окне...
"Фауст, — устало думал стоявший. — Дьявол ищет, испытывает и находит Фаустов, чтобы те несли дальше среди людей его дьявольскую истину... И Фауст — это не продавший душу... Наоборот — сохранивший ее... Но как же так?.."
Мысли закружились в хороводе слов, быстрей, быстрей, быстрей! Кружись, каруселька! И резко остановились. Тихо. Свет бил теперь прямо в тот угол, где был Тот. Но, странно, черной громады как будто он не касался, обтекал, рассеивался, не доходя до стен. Только облачко серебрилось, сильней и отчетливей звучали свинцовые, тяжелые слова:
— Нет дьявольской истины или божественной. Истина — одна. Только Ему досталась работа почище, а мне самая черная и грязная. Его все восхваляют, ему строят храмы, жгут фимиам. А меня проклинают. Он любит всех, потому что истинно бесстрастен, и к нему идут. Я сострадаю всем, но вынужден исполнять предписанное мне, и меня ненавидят...
"Кем предписанное? — человек мучительно напрягся.— Ему! Кем? О каком он говорит сострадании?"
— Он и Я — две стороны одной медали. Суть неразменная и нераздельная. Лишь человек нас делит и, поместив Его на небо, Меня в глубинах мглы, Нас тщетно там ищет. Нас нет там. Мы едины, хотя и не одно.
