Жемчужина Санкт-Петербурга - Фернивалл (Фурнивэлл) Кейт (мир книг .txt) 📗
Она оказалась права. Он действительно, как она и говорила тогда, во дворе госпиталя, вспоминал о ней каждый день. Но самым неожиданным было то, что, если бы не покалеченное колено, он бы, вероятнее всего, давно уже погиб. Валентина спасла ему жизнь, потому что благодаря ей его не одели в форму и не отправили в качестве пушечного мяса на никому не нужную войну с Германией. Если бы это случилось, Валентина навсегда избавилась бы от него. Но не от ребенка, его ребенка. Эта его часть всегда будет с ней. Разумеется, если это его ребенок, в чем он никогда не был уверен полностью.
Он провел ладонью по лицу, успокаивая привычную дрожь внутри, которая начиналась каждый раз, когда он думал о ребенке. Накатила усталость. Сегодня он не спал — слишком тревожными были мысли о предстоящей ночи и о том, какого удара в спину от прежних товарищей ему придется ждать теперь, когда он получил определенную власть.
Аркин сел за стол и крикнул дежурному за дверью:
— Давай следующих заключенных!
Аркин не встал, хотя, увидев ее, с трудом удержался от этого.
— Заключенный Иванов, — произнес он, — вас будет судить трибунал как изменника Родины. Я отдал соответствующее распоряжение.
— Ты, сопливое ничтожество, что ты и такие, как ты, знаете о моей Родине? Я отдал служению ей…
Аркин кивнул охраннику, и удар прикладом винтовки в лицо заставил министра замолчать. Руки заключенного были связаны за спиной, поэтому он не мог вытереть кровь, закапавшую изо рта.
— Нет! — закричала Елизавета, которая до сих пор стояла молча. — Не надо, я прошу вас!
Он позволил себе задержать на ней взгляд, запечатлеть в памяти золотистый оттенок ее волос, гладкость кожи у нее на щеках, на горле.
— Госпожа Иванова. — Аркин чувствовал, что в его голосе слышится уважение, но ничего не мог с этим поделать. Он сосредоточился на двух листах бумаги на столе. На одном значилось имя Николай Иванов, на другом — Елизавета Иванова. Он взял перо и прикоснулся кончиками пальцев к ее имени. Если бы только он мог прикоснуться к ней самой! — Вас также будут судить за измену, потому что вы помогали своему мужу эксплуатировать пролетариев ради обогащения семьи Романовых.
Она ничего не сказала, и он не смог себя заставить посмотреть на нее.
— Увести!
— Слушаюсь, товарищ Ериков.
Когда охранник грубо схватил за руку ее мужа, Елизавета воскликнула:
— Подождите!
Охранник заколебался — сработала привычка подчиняться. Женщина со связанными за спиной руками повернулась к мужу и поцеловала его в щеку.
— Прощай, Николай. В этом мире мы уже не увидимся. Благослови тебя Господь.
— Лиза, я должен…
— Увести его. Она пусть остается, — приказал Аркин.
— Лиза! — закричал министр, когда его потащили из кабинета. — Я люблю…
Охранник захлопнул дверь. Оставшись в кабинете одни, Аркин и Елизавета долго смотрели друг на друга.
— Я не могу тебя спасти, — наконец произнес он.
— Я знаю.
Она улыбнулась ему той же нежной улыбкой, какой улыбалась на роскошной кровати в номере отеля «Де Русси». Она стояла перед ним совершенно спокойно, и ни сожаления, ни грусти не было заметно в улыбке ее полных губ.
— Черт! — Он бросил на стол перо и подошел к ней так близко, что мог бы притронуться к ней. Но руки его были опущены. — Елизавета, если бы мог, я бы сделал это, но ты — жена министра. Бог свидетель, если бы была хоть какаято возможность, я бы спас тебя.
Ее голубые глаза засверкали от удовольствия.
— Я знаю. Не волнуйся обо мне. — Ее элегантное платье было испачкано грязью, один рукав разорван. — Я хочу посмотреть на тебя последний раз, — спокойно произнесла она.
И тогда он поднял руку и провел пальцами по ее бледной щеке. Она наклонила голову и прижалась к его ладони.
— Будь осторожен, Виктор. Сейчас такое опасное время, и я хочу, чтобы с тобой… — Она сглотнула и чуть повернула голову, чтобы поцеловать его пальцы. — Ничего не случилось. Я ненавижу идеи, за которые ты стоишь, я ненавижу то, что вы, большевики, делаете с моей страной. — Она подняла голову. — Но я не могу ненавидеть тебя.
— Елизавета, я сделаю все, что в моих силах, чтобы повлиять на трибунал, но…
— Нет, Виктор, ничего не делай ради меня, я прошу. — Она говорила медленно и вдумчиво, как будто боялась, что он может не уловить истинного смысла ее слов. — Несколько последних лет я жила понастоящему. Жила и любила. Мне этого достаточно. Благодаря тебе я познала счастье, которого и представить себе не могла. Спасибо.
Он горько улыбнулся, не пытаясь скрыть боли, которая пронзила его сердце в эту секунду.
— Спасибо, — эхом отозвался он.
— Храни тебя Господь, — негромко произнесла она и пошла к двери.
Когда Валентина вернулась домой, Лида сидела на коленках наверху лестницы и бросала в двух оборванных мальчишек в прихожей изюминки. Валентина не стала бранить дочку, а взяла ее за руку, завела в комнату и присела перед ней, чтобы их глаза оказались на одном уровне.
— Лида, я должна встретиться с одним человеком, и я хочу, чтобы ты пошла со мной.
— Это папа?
— Нет, доченька. Но не расстраивайся. Если мы все сделаем правильно, то скоро увидим папу.
— Ты каждый день так говоришь.
— Сегодня это правда.
Она одела дочку и сама оделась в простое платье и пальто, никаких оборок или мехов. Лидины огненные кудри она спрятала под коричневый платок, а сверху надела шапку.
— Сегодня ты должна выглядеть, как дочь рабочего.
Закончив переодевание, они подошли к зеркалу.
— Мам, а ты красивая. А я — уродина.
Валентина обняла Лиду и поцеловала в лоб.
— Ангелочек, ты самая красивая девочка на свете. А теперь послушай. Я хочу, чтобы ты коечто запомнила и, когда будет нужно, сказала.
— Я думала, вы умерли, — сказала Валентина.
Зайдя в кабинет товарища Ерикова, она остановилась и стала рассматривать лицо Аркина, его серую форму, увидела недавно появившееся высокомерие в его глазах и в тысячный раз пожалела, что тогда на Пистолетной горке воткнула скальпель ему в бок, а не в горло.
— Я думала, у вас начнется гангрена, — добавила она.
— Меня не такто просто убить. — Взгляд его был обращен не на нее, а на ребенка.
— Виктор, это ваша дочь, Лида.
Лицо Аркина осталось непроницаемым. Он даже не улыбнулся девочке.
Валентину охватила дрожь, когда она отпустила маленькую руку дочери и Лида храбро подбежала к столу. Девочка остановилась, как гном, перед возвышавшейся за столом фигурой, и у Валентины сжалось сердце.
— Добрый день, папа.
На горле Аркина запульсировала жилка. Он неуверенно прикоснулся к маленькой детской голове.
— Откуда мне знать, что она моя?
— Я клянусь, что это так. За Йенса я выходила уже беременной. — Валентина про себя поблагодарила Господа, что Аркин не мог знать, когда родилась ее дочь.
Он опустил руку, но Лида продолжала смотреть на него во все глаза.
— Это ничего не значит, — произнес он механическим голосом. — Она может быть ребенком Фрииса.
— Нет. — Валентина отвернулась, изображая смущение. — Мы с Йенсом всегда следили, чтобы я не забеременела.
— Почему я должен этому верить?
— Это правда. Я клянусь жизнью ребенка. Посмотрите, у нее ваш рот. А подбородок! Точно такой же формы, как у вас. — На самом деле никакого сходства не было, но Валентина чувствовала, как Аркину хотелось, чтобы это было правдой.
— А волосы? — Его рука потянулась к шапке.
Валентина предупредила Лиду, что шапка должна все время оставаться у нее на голове. Девочка, не задумываясь, схватила руку мужчины, крепко прижалась к ней щекой. Она посмотрела на Аркина трогательным взглядом, который бывает только у детей.
Виктор не отдернул руку.
— У нее не мои глаза, — сказал он, внимательно разглядывая девочку. — Кстати, и не ваши.
— Глаза у нее исключительно свои. У Лиды много такого, исключительного.
