Волчий зал - Мантел Хилари (читать книги онлайн .TXT) 📗
— Либо то, либо другое, мадам.
— Стало быть, сегодня говорим по-английски? Встаньте, Кромвель. Не будем тратить ваше драгоценное время, выбирая язык, как в прошлый визит. Теперь вы занятой человек.
Покончив с формальностями, Екатерина объявляет:
— Во-первых, я не появлюсь на судилище в Данстебле. Вы ведь поэтому приехали? Я его не признаю. Моя тяжба в Риме, дожидается решения его святейшества.
— Стало быть, папа не торопится? — улыбается он Екатерине.
— Ничего, я подожду.
— Но король желает устроить свои дела.
— У него есть кому это поручить. Я не называю этого человека архиепископом.
— Климент подписал буллы.
— Папу ввели в заблуждение. Доктор Кранмер — еретик.
— Вы и короля считаете еретиком?
— Нет. Всего лишь схизматиком.
— Если созовут собор, король подчинится его решению.
— Будет поздно, если к тому времени его отлучат от церкви.
— Мы все — полагаю, и вы, мадам — верим, что до этого не дойдет.
— Nulla salus extra ecclesiam.Вне церкви нет спасения. Даже короли не избегнут высшего суда. Генрих знает это и страшится.
— Мадам, уступите ему. Возможно, завтра все изменится. Стоит ли окончательно разрывать отношения с королем?
— Говорят, дочь Томаса Болейна ждет ребенка.
— Это так, однако…
Ей ли не знать, что беременности заканчиваются по-разному. Екатерина угадывает, отчего он запнулся, размышляет над его словами, кивает.
— Я могу представить обстоятельства, в которых он ко мне вернется. Я имела возможность изучить ее характер: в ней нет ни терпения, ни доброты.
Неважно; главное, что нужно Анне, — везение.
— Думайте о дочери. На случай, если у них не будет детей. Умиротворите его, мадам. Возможно, он признает ее наследницей. Если вы отступитесь, король дарует вам любые почести.
— Почести! — Екатерина встает; вышивка соскальзывает с колен, молитвенник шлепается на пол с глухим кожаным стуком, а серебряный наперсток катится в угол. — Прежде чем вы изложите свои нелепые предложения, мастер Кромвель, позвольте мне предложить вам главу из моей истории. После смерти милорда Артура я пять лет бедствовала. Не могла заплатить слугам. Мы покупали самую дешевую, несвежую еду, черствый хлеб, вчерашнюю рыбу — любой завалящий торговец мог похвастать лучшим столом, чем дочь Испании. Покойный король Генрих не позволял мне вернуться к отцу, говорил, что тот ему должен — он торговался за меня, как те женщины, что продавали нам тухлые яйца. Я доверилась Божьей милости, я не отчаялась, но я познала всю бездну унижения.
— Так зачем вы хотите вновь его испытать?
Лицом к лицу. Пожирают друг друга глазами.
— Если только, — говорит Кромвель, — король ограничится унижением.
— Говорите яснее.
— Если вас обвинят в измене, то будут судить как любую из его подданных. Ваш племянник грозит нам вторжением.
— Этому не бывать.
— И я о том толкую, — его голос теплеет. — Император занят турками и, уж простите, мадам, не настолько привязан к своей тетке, чтобы собрать еще одну армию. Однако мне говорят: откуда вам знать, Кромвель? Надо укреплять гавани, собирать войска, готовить страну к войне. Шапюи, как вам известно, без устали уговаривает Карла объявить нам блокаду, задерживать наши товары и суда. В каждой депеше императорский посол призывает к войне.
— Я понятия не имею, о чем пишет Шапюи в своих депешах.
Ложь столь отчаянная, что он невольно восхищается, но, кажется, эта бравада забирает у Екатерины все силы. Она садится в кресло и, опередив его, нагибается за вышивкой. Пальцы у нее опухшие, от простого усилия перехватывает дух. Отдышавшись, она снова обращает к нему взвешенную и спокойную речь:
— Мастер Кромвель, я знаю, что разочаровала вас. То есть вашу страну, которая стала и моей страной. Король был мне хорошим мужем, а я не смогла исполнить первейший долг любой жены. Тем не менее я была, я есть его жена — неужели вы не понимаете, я не в силах признать, что двадцать лет состояла при нем шлюхой? И пусть я принесла Англии мало добра, но я не желаю ей зла.
— Однако сейчас вы несете ей зло помимо воли, мадам.
— Ложь не спасет Англию.
— Именно так считает доктор Кранмер. И именно поэтому он аннулирует ваш брак, в вашем присутствии или без вас.
— Доктор Кранмер тоже будет отлучен. Неужели это его не остановит? Неужели он так погряз в грехе?
— Сотни лет у церкви не было такого самоотверженного защитника, как новый архиепископ, мадам.
Он думает о словах Бейнхема перед казнью: восемь столетий лжи и только шесть лет правды и света; шесть лет, с тех пор как Писание на английском пришло в Англию.
— Кранмер не еретик. Он верит в то же, во что верит король. Реформирует лишь то, что нуждается в реформе.
— Я знаю, чем все кончится. Вы отберете земли у церкви и отдадите королю.
Екатерина смеется.
— Молчите? Я угадала! Именно так вы и поступите.
В ее тоне сквозит отчаянная беспечность умирающего.
— Мастер Кромвель, можете уверить короля, что я не приведу сюда армию. Скажите ему, что каждый день я за него молюсь. Те, кто не знает короля так, как знаю я, скажут: «Он добьется своего, чего бы это ни стоило». Но я-то вижу, Генриху важно быть на правой стороне. Он не похож на вас; вы набиваете своими грехами переметные сумы и кочуете из страны в страну, а когда устанете, наймете мулов, и скоро за вами кочует целый караван вместе с погонщиками. Генрих может ошибаться, однако ему необходимо прощение. Поэтому я всегда верила и продолжаю верить, что когда-нибудь он сойдет с неправедного пути и обретет душевный мир. А мир — это то, в чем все мы так нуждаемся.
— Как гладко у вас получается, мадам. Мир — это то, в чем все мы так нуждаемся. Чистая аббатиса. Вы никогда не задумывались над тем, чтобы принять постриг?
Улыбка, широкая улыбка в ответ.
— Мне будет жаль, если мы больше не увидимся. С вами куда занятнее беседовать, чем с герцогами.
— Придет черед и герцогов.
— Я готова. Есть вести о миледи Суффолк?
— Король сказал, что она умирает. Брэндон не находит себе места.
— Охотно верю, — бормочет она. — Ее вдовья доля французской королевы умрет вместе с нею, а это значительная часть его дохода. Впрочем, вы наверняка устроите ему заем под чудовищный процент.
Екатерина поднимает глаза.
— Моя дочь удивится вашему приезду. Ей кажется, что вы к ней добры.
Насколько он помнит, он лишь подал Марии табурет. Как уныла ее жизнь, если она способна оценить такую малость.
— Ей следовало стоять, пока я не разрешу сесть.
Ее изнемогающая от боли дочь. Екатерина может улыбаться, но не уступит ни дюйма. Юлий Цезарь, Ганнибал, и те были не так неумолимы.
— Скажите, — Екатерина осторожно прощупывает почву, — читает ли король мои письма?
Генрих рвет их или бросает в огонь, не вскрывая. Говорит, ее любовные признания вызывают в нем отвращение. Ему, Кромвелю, не хватает духу сказать Екатерине правду.
— В таком случае обождите час, пока я ему напишу. Или останетесь до утра? Отужинайте с нами.
— Благодарю вас, но я должен возвращаться. Завтра совет. Да и мулам тут негде приткнуться. Не говоря уже о погонщиках.
— О, мои стойла полупусты. Король об этом позаботился. Боится, что я обманом выберусь отсюда, доскачу до побережья и морем сбегу во Фландрию.
— А вы?
Он поднимает наперсток и подает хозяйке; она подкидывает наперсток на ладони, словно игральную кость.
— А я остаюсь здесь. Или там, куда меня отправят. Как пожелает король. Как надлежит жене.
Пока короля не отлучат от церкви, думает он. Это освободит вас от всех уз как жену, как подданную.
— Это тоже ваше, — говорит он.
Открывает ладонь, на ней игла, острым концом к Екатерине.
В городе судачат, будто Томас Мор впал в бедность. Они с королевским секретарем Гардинером смеются над слухами.
— Какая бедность? Алиса была богатой вдовой, когда он на ней женился, — говорит Гардинер. — А еще у него есть собственные земли. Да и дочери хорошо пристроены.
