В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора - Галкин Даниил Семенович (книги без регистрации txt) 📗
С возрастом меня потянуло к оседлой жизни в кругу семьи. Тем более что мы с женой пережили нелегкий кризис наших отношений, в котором до конца дней буду винить себя. К сожалению, покой мне только снился… По поручению директора срочно пришлось вылететь в Баку – в подведомственный «Азгоспроект». Им руководил Сардаров – родственник одного из революционных деятелей Азербайджана[123]. Все технические и организационные вопросы решал главный инженер Карелин. Он перешагнул семидесятилетний рубеж, но был энергичен, бодр, отличался аристократической внешностью и манерами. Сказывалась незаурядная родословная. Отец – генерал царской армии, мать – грузинская княжна. С его слов, она прожила сто два года и за малейшую провинность хлестала его по щекам.
Знакомство с Гейдаром Алиевым
Мой экстренный вылет был связан с необходимостью проведения технического совета по проекту первого в стране завода бытовых кондиционеров. Его начали строить в сентябре 1973 года, а пуск состоялся в декабре 1975-го. Он входил в перечень важных объектов, контролируемых строительным отделом Центрального комитета КПСС и лично первым секретарем ЦК КП Азербайджана Гейдаром Алиевым[124]. Проект представлял собой многоэтажный производственный комплекс. Площадку под строительство отвели недалеко от центральной части Баку, в сложившейся застройке. Поэтому к архитектурному облику предъявлялись повышенные требования. Потребовалась тщательная проработка. После выбора окончательного варианта и утверждения его на техническом совете с проектом захотел ознакомиться сам Гейдар Алиев. Он принял нас с истинно восточным гостеприимством. Проект произвел на него впечатление. Он как бы вскользь, с улыбкой сожаления, произнес:
– А ведь я сам когда-то мечтал стать архитектором! Это – одна из самых благородных профессий на земле. Но не довелось… Только год посчастливилось учиться в Азербайджанском индустриальном институте. Все прервала война. А жаль…
Возможно, он слегка лукавил. Кто знает? Позднее его официальное окружение повторяло: «У нас есть один бог, один пророк и один президент. И это Гейдар Алиев». Но это было двадцать лет спустя…
А тогда он, с нарочитой скромностью, говорил о себе тихим, ровным голосом, в котором, однако, чувствовался металл: «Народ меня очень любит, я ничего с этим не могу поделать». При этом взгляд чекистских, зорких глаз сочетался с по-восточному тонкой улыбкой. Складывалось ощущение, что Алиев, как рентген, пронизывал взглядом насквозь – и даже глубже, вплоть до чтения самых сокровенных мыслей. Впечатление от общения с Гейдаром Алиевым осталось у меня на всю жизнь. При встрече присутствовал и его сын – тогда еще школьник Ильхам[125]. Он производил впечатление любознательного, хорошо воспитанного юноши. Впоследствии отец передал ему свою, почти неограниченную, власть.
Незадолго до кончины завод посетил Леонид Брежнев. Вскоре после его высочайшего визита я в очередной раз прилетел в Баку. Очевидцы поведали мне про атмосферу встречи, которая не обошлась без мелких казусов. Психоз подхалимажа во время визита Брежнева проявился с особой силой. По пути движения его эскорта мостовые были усыпаны цветами. На центральной площади престарелого лидера ждали под проливным дождем жители города вместе с юными пионерами. Для нескольких дней проживания высокого гостя специально был выстроен шикарный дворец на склонах приморского бульвара. По возможному маршруту на заводе убрали все неровности, ступени, обновили покрытие[126]. На торжественном заседании Брежнев перепутал тексты речей приезда и отъезда…
Возвращаюсь назад, к памятной встрече с Алиевым. Закончив деловую часть, он попросил задержаться руководителей института, включая меня. В одной из комнат приемов его резиденции состоялся непринужденный разговор. Согласно восточной традиции он сопровождался обильным застольем. Среди национальных блюд не имели себе равных шашлыки из осетрины. Вся эта вкуснятина утопала в многоцветье овощей и фруктов.
Подытоживая наше общение, Гейдар Алиев мягко, с доброжелательной улыбкой проговорил:
– Я обещал моему лучшему другу, товарищу Леониду Ильичу Брежневу, что проектирование и строительство завода кондиционеров и уникального предприятия для морской добычи нефти будут выполнены в срок. Еще лучше, если досрочно. Не стесняйтесь, постоянно информируйте меня о состоянии дел, а также в случае каких-либо проволочек. Надеюсь, вы понимаете, что нужно оправдать наше доверие.
На следующий день с группой специалистов я осмотрел огромную площадку будущего строительства комплекса глубоководных оснований для нефтедобывающих платформ. Она находилась на пологом берегу Каспийского моря, где дуют невероятной силы ветры. Их «нежные» порывы буквально сшибали с ног. При этом обволакивали все тело, особенно лицо, песком и мелкими колючими камешками, которые проникали во все карманы и складки одежды.
Недалеко от площадки мне показали наскальные рисунки первобытного человека. Они как будто передавали нам эстафету развития человеческой цивилизации от древних обитателей планеты.
В Сумгаите, который в перестройку прославился страшной межнациональной резней, меня попросили встретиться с местным активом. Темой выступления предполагался нашумевший в те годы проект «Поворот северных рек»[127]. Я вежливо отказался от встречи, мотивируя тем, что не являюсь специалистом в области гидротехнических сооружений.
Накануне отлета в Москву коллеги устроили мне проводы в курортной зоне Апшеронского полуострова. В дачном поселке Мардакян, где Есенин написал знаменитые «Персидские мотивы», мы дружески пообщались в уютном ресторанчике с видом на Каспий. В Москве я с головой окунулся в громадье дел, объем которых, как обычно, был «вагон и маленькая тележка».
И среди них – уникальный проект невиданного по масштабу и сложности сооружения. Его должны были построить на базе отделения Высоковольтного научно-исследовательского центра ВЭИ имени Ленина[128], в подмосковном городе Истре. Отличительной особенностью этого сооружения было перекрытие не менее чем 150-метрового пространства без промежуточных опор. Это требовалось для свободного разгона каких-то частиц в гигантском реакторе, подлежащем подвеске к потолку наподобие люстры.
За этот архипрестижный проект в конкурсной борьбе соревновались крупнейшие институты. На финишной прямой остались два варианта проекта. Полусферу в виде купола предложил головной институт нашего объединения. Усеченную пирамиду («перевернутое ведро») представил ленинградский «Промстройпроект». Предпочтение по всем показателям получила полусфера. Аналогов возведения пространственных сооружений с пролетом более 100 метров в мировой практике нет. На языке профессионалов это называется «статистически неопределимая система»[129].
Мое открытие Америки
На старте лихорадочной работы над уникальным проектом, когда весь институт стоял на ушах, меня неожиданно пригласили на собеседование с заведующим строительным отделом ЦК КПСС Дмитриевым. В просторной приемной собралась группа маститых, известных в профессиональных кругах архитекторов. Некоторые представляли союзные республики. Истинную причину вызова мы не знали. Правда, кое-кто догадывался…
1970-е годы стали временем «разрядки» в отношениях между двумя сверхдержавами – СССР и США. Тогда оживились профессиональные и культурные контакты с внешним миром. Выезд делегаций и туристов в Европу уже никого не удивлял. Самой недоступной оставалась далекая по всем показателям Америка. Но именно туда около года назад начали формировать первую группу архитекторов для обмена опытом. В международном отделе Госстроя и Союза архитекторов состоялось собеседование. Я заполнил подробную анкету. И на прощание услышал:
