Любовники и лжецы. Книга 2 - Боумен Салли (книги онлайн полные версии .TXT) 📗
Хор теперь пел «Санктус» Моцарта. Слушая музыку, Джини одновременно думала, что в результате этой истории они с Паскалем многому научились, прошли через сомнения и боль. Теперь Паскаль нашел в себе силы бросить ту работу, которой он посвящал себя на протяжении последних трех лет. Джини была уверена, что он никогда больше не возьмется за нее, она знала, что, подыскивая для себя какое-нибудь другое занятие, Паскаль обязательно вернется к тому, что у него всегда получалось лучше всего – военной фотожурналистике.
Она и сама многому научилась. В какой-то момент из тех трех недель она наконец стряхнула с себя свою прежнюю зависимость от отца. Глядя на Хоторна, она видела, каким разрушительным оказалось для него влияние отца, а ее последняя встреча с Сэмом стала последней каплей: ярмо, которое она так долго влачила на себе, наконец свалилось с нее. Она более не чувствовала себя дочкой, теперь она была женщиной. И у нее не было никакого желания видеться с отцом, а если бы такое случилось, то Джини знала, что уже не станет питать иллюзий и придумывать ему оправдания. «Все кончено, – думала она. – Я свободна».
После того, как «Санктус» подошел к концу, окончилась и заупокойная служба. Присутствующие поднялись с мест. Медленно проследовав по центральному проходу, родственники Хоторна вышли первыми. Когда С.С.Хоторн приблизился к Джини, она увидела, что прошедшие восемь недель и потеря старшего сына состарили его лет на двадцать. Он, сгорбившись, сидел в кресле, которое толкали сзади, руки его неудержимо тряслись. Сейчас он выглядел просто потерянным и испуганным стариком.
Лиз шла, крепко вцепившись в руку Прескотта. Взгляд ее был отсутствующим, словно она не понимала, где и зачем находится. Будто в трансе, двигалась она по проходу на негнущихся ногах, устремив невидящие глаза прямо перед собой. Двух ее маленьких сыновей оттеснили от нее, и, как подумала Джини, в скором времени это будет сделано уже официально, с соблюдением всех формальностей. Позади Лиз толпились родственники Хоторна. При взгляде на них в голову сразу приходила мысль о мощном семейном клане. Сыновья Хоторна шли рядом с его старшей сестрой, вместе с ее сыновьями. Джини поняла, что и отец, и вдова Хоторна уже стали для этих людей чужаками. Теперь остальные члены клана смотрели на них, как на аутсайдеров, сомкнув свои ряды и защищая репутацию покойного брата и его детей. Джини смотрела на бледные и вытянутые лица мальчиков. Они оба, особенно старший, были очень похожи на своего отца. Она отвернулась и постаралась успокоиться, вслушиваясь в органную музыку. Моцарт. Джини вспомнила, как Хоторн поставил ей Моцарта в своей машине. «Пока звучит музыка, во мне живет надежда», – сказал он тогда.
Она вспомнила неожиданную и острую симпатию, которую испытала вдруг к этому человеку, необъяснимую тягу к нему, пронзившую ее, когда они были той ночью одни в ее квартире. Теперь, когда она уже знала, каким жестоким и развращенным человеком был Джон, это воспоминание заставило ее испытать стыд. Но как бы ни было сейчас мучительно признавать это, от памяти отмахнуться нельзя, и такое чувство – невообразимое сейчас – тогда действительно посетило Джини. Она была уверена, что ни ей самой, ни Паскалю уже не удастся подойти к этой теме с той аналитической непредубежденностью, которая, по ее собственному мнению, является важнейшим элементом профессии журналиста. Теперь она уже не была уверена в том, что такая непредубежденность вообще возможна в данном случае. Журналистика базируется на фактах, а в этой история факты играли не главную роль. Пусть даже она и сможет написать статью обо всем произошедшем, размышляла Джини, снабдив ее убедительными доказательствами, она сама не знает, да, наверное, никогда и не узнает, ответа на главный вопрос: что являлось источником зла в Хоторне и как случилось, что это зло поселилось в сердце такого человека?
Музыка смолкла. Люди медленно потянулись к выходу. Джини взяла Мэри под руку. Мачеха утирала глаза. Джини обняла ее и сказала:
– Паскаль ждет нас, Мэри. Мы отвезем тебя домой.
– В чем я уверена, в чем я по-настоящему уверена, – проговорила Мэри чуть погодя, – так это в том, что во всем случившемся виноват отец Джона. Помнишь ту историю, которую я тебе однажды рассказала? О том, как Джон давно, еще будучи ребенком, ударил отца.
Мэри печально развела руками. Джини молчала. У той давнишней истории могло быть несколько объяснений, но ей не хотелось причинять Мэри боль и говорить об этом.
Мачеха вздохнула.
– Я всегда ненавидела его отца, – продолжала она. – Хотя… наверное, я не имею права судить его. Пусть он заставлял Джона страдать, но сейчас он страдает и сам.
Она наклонилась к огню в камине, погладила Пса и дала ему шоколадный бисквит. Паскаль и Джини молча обменялись взглядами. Мэри было кое-что известно, но, разумеется, далеко не все.
– Я знаю только одно, – продолжала она окрепшим голосом. – Я потеряла друга. Все те, кто и сейчас обвиняет Джона в холодности, высокомерии, – они все марионетки. Я знала другого Джона – хорошего, доброго, милого человека… – Она вздохнула. – Мне отвратительно видеть, как теперь мелкие недостойные людишки копошатся вокруг его души. А что касается этого Макмаллена… Наверное, так говорить нехорошо, но я рада, что полицейский-стрелок прикончил его. Он, конечно же, был сумасшедшим, но даже при этом, – что за чудовище! Еще тогда, Джини, когда здесь был Сэм, и Джон пытался объяснить нам, что стоит за всеми обвинениями, которые выдвигает Макмаллен, я поняла, до какой степени все извратил этот мерзавец! Джон был идеалистом. Он относился к себе строже, чем все, кого я знаю. Он был вне себя, если ему не удавалось соответствовать своим собственным идеалам, он страдал от этого. Как же мог этот Макмаллен распространять такие отвратительные слухи о женитьбе Джона, о его службе во Вьетнаме! – Мэри потрясла головой. – Это так несправедливо! Нынешнего американского президента позорят за то, что он не воевал во Вьетнаме и не верил в ту войну. Тогда возникает политик вроде Джона, который воевал, был награжден, чуть не погиб, и вот вам, пожалуйста, этот тоже не годится! Появляется какой-нибудь Макмаллен и начинает ковыряться в каждом инциденте. Так нельзя! Ясное дело, что на войне ни один солдат не может остаться чистеньким и безгрешным. Я права, Паскаль?
– Возможно, – осторожно ответил тот. – Человеку со стороны трудно судить об этом, в особенности через двадцать – двадцать пять лет.
– Наверное, наверное. – Мэри с горестным видом покачала головой, а затем попыталась отрешиться от грустной темы. Она вздохнула, посмотрела на часы и улыбнулась.
– Как бы то ни было, – продолжала она уже более беззаботно, – топтаться на прошлом не имеет смысла. Боюсь, что вы можете опоздать в аэропорт. Может быть, хотите заказать такси прямо отсюда?
– Нет, – поднялся Паскаль, – остановим прямо на улице. Так будет быстрее. – Он взглянул на Джини, и та едва заметно кивнула ему. – А вообще-то я, пожалуй, пойду на улицу и постараюсь найти такси прямо сейчас.
Он вышел из комнаты, а Мэри и Джини посмотрели друг на друга. Они некоторое время молчали, а затем встали. Мачеха заключила Джини в объятия.
– О, Джини, – сказала она, – не смотри на меня так. Он мне очень нравится, и я не сомневаюсь, что, когда узнаю его поближе, он понравится мне еще больше. Просто… Я пока не могу простить ему все, что связано с Джоном. Мне все еще кажется, что если бы он не оказывал на тебя влияния…
– Ты не права, Мэри, – посмотрела Джини в ее круглое доброе лицо и полные тревоги глаза. – Ты ошибаешься, уверяю тебя. С кем бы вместе я ни работала, я действовала бы точно так же. Это не имеет ничего общего с Паскалем. – Поколебавшись, она добавила: – Впрочем, он действительно оказывает на меня влияние… в этом ты права. И я надеюсь, что так будет и дальше. Когда ты узнаешь его поближе, ты сама увидишь, Мэри. Паскаль хороший, редкий человек.
– Ну ладно, милая, – улыбнулась Мэри. – Хорошо сказано, от сердца. Я пока воздержусь от оценок. Можешь передать своему Паскалю, что, когда вы вернетесь, я жду вас на ужин, но пусть он не думает, что я так легко сдаюсь. Меня не так просто победить, правда, милая?
