Обитель любви - Брискин Жаклин (книги txt) 📗
Кингдон прищурился.
— Вы пришли не к миссис Коди, — произнес он и добавил: — Дядя?
Бад прокашлялся.
— Да. Бад Ван Влит. А ты Чарли?
— Кингдон.
— Я хотел повидаться с тобой, Кингдон.
— Фальстарт, сэр. Разве Тесса не говорила, что я завтра собирался нанести вам визит?
Бад сделал шаг к нему навстречу.
— Лучше поговорить сегодня. Легче.
— Легче? — Кингдон взялся за ручку двери, словно желая захлопнуть ее. — Хотите отвадить меня от Тессы?
Бад глубоко вздохнул, пытаясь расслабиться и выйти из оцепенения.
— Мы... твоя тетушка и я... надеялись, что ты придешь. Ведь мы одна семья. Тессе ты приходишься двоюродным братом. Ваша дружба мне по душе.
— Забавно! А Тесса полагает, что вы меня недолюбливаете.
— Что ж мы через дверь-то разговариваем? — спохватился Бад. — Пойдем, Чарли. Чарли Кингдон. Выпьем чего-нибудь. Я приглашаю.
— Это в половине одиннадцатого?
— Мне казалось, что актеров всегда мучает жажда.
— Я летчик.
— Тогда как насчет чашечки кофе? — Бад улыбнулся.
Помедлив немного, Кингдон распахнул дверь шире.
— Лучше зайдите. Миссис Коди сейчас нет.
— Миссис... как?
— Я снимаю у нее комнату. Но она не будет возражать, если мы посидим в ее гостиной.
В комнате был беспорядок, валялось бесчисленное множество дешевых сувениров и фотографий ясного синего неба и темно-синих бухт. На атласных подушках были вышиты названия местных курортных отелей. Стояли разные гипсовые безделушки. «Господи, у него даже своего дома нет», — подумал Бад, и от этого юноша показался ему еще более беззащитным. Здесь он снова внимательно посмотрел на него. У Кингдона было меньше сходства с Три-Вэ, чем ему показалось вначале. В нем была какая-то внутренняя собранность, чего всегда недоставало Три-Вэ, крепкие мышцы, необузданность, какая Три-Вэ и не снилась... «Интересно, он уже переспал с ней?» — подумал Бад и поморщился, будто от удара плетью по лицу. Нахмурился.
— Насчет выпивки вы правы, сэр. Это нам не повредит. У меня есть немного виски. «Бурбон». Пойдет?
— Вполне.
Кингдон скрылся в маленьком коридорчике. Бад, проводив его взглядом, понял, что свободная походка дается племяннику не без труда. Тесса говорила, что у него постоянно болит нога. И душа... «Но он не вызывает жалости к себе», — подумал Бад и вдруг проникся к племяннику теплым чувством. Впрочем, предвзятость осталась, и о цели посещения он не забыл. Только сказал себе: «Ты помягче с пацаном».
Кингдон вернулся уже в полосатом галстуке, с двумя стаканчиками и пинтой «радости горца».
— Как там Три-Вэ, твой отец?
— Я не видел его почти восемь лет. Наверно, все такой же баклан.
— Баклан?
— Это такая морская птица. Китайцам удалось ее приручить. Птица-рыболов. Они перевязывают ей горло шелковой ниткой. А птица делает то, что определила ей природа. Она ныряет за рыбой, но нитка не дает ей проглотить добычу. Тогда баклан возвращается и изрыгает улов к ногам хозяина-китайца. Мой отец ищет месторождения нефти, но ему не по карману бурильное оборудование, поэтому свои нефтяные фонтаны он приносит в клюве к ногам «Юнион ойл». Он баклан и никем другим уже не станет. И знает об этом. Мать не дает ему забыть о том, что он неудачник. Вы это хотели узнать?
Бад покачал головой.
— Нет, такое не захочешь услышать даже о чужом человеке. Тем более о Три-Вэ. Говорят, со мной трудно спорить, но, насколько мне известно, Кингдон, никто никогда не упрекал меня в мстительности. Он мой младший брат, малыш... — Баду нелегко давались эти слова. — Кстати, именно так я называл его когда-то. Малыш.
Кингдон молча разлил виски. Он протянул стакан Баду, но тот поставил его на стол среди сувениров миссис Коди.
— Ну что, сэр, может быть, начнем? Я обещал Тессе, что заставлю вас отнестись ко мне с симпатией. Но пока что, похоже, не сумел втереться к вам в доверие, — сказал Кингдон.
При упоминании имени дочери Бад беспокойно заерзал. Теплое чувство к этому юноше росло в нем, несмотря на мысль: «Я не могу подпустить его к ней. Не могу!»
— Я хочу, чтобы мы были друзьями, — солгал он. — Говорят, в один прекрасный день аэропланы станут основными потребителями бензина. Я в это не верю, конечно. — Он рассмеялся. — Впрочем, когда мне говорили, что на смену экипажам и каретам придут двигатели внутреннего сгорания, я тоже не верил. В те времена бензин считали ненужной примесью. Мне нужен летчик, который введет меня в курс дела.
Кингдон не ответил. Он пристально смотрел на Бада, словно пытался научиться читать по губам, полагая, что вслух тот говорит одно, а его губы шепчут совершенно другое. Во дворе кто-то хлопнул дверью, закричал ребенок...
После долгой паузы Бад хрипло проговорил:
— Она мое единственное дитя, Кингдон. Я ее очень люблю. Хотя, кажется, совсем ее не знаю. Она не такая, как все. В ней нет жадности, зависти, гордыни... Она абсолютно лишена тщеславия. Как понять такого человека? Одним словом, я хочу сказать, что Тесса — сама невинность.
Кингдон выпил молча.
— Тогда как ты... Ты летчик, актер... Красивый молодой человек. А тут подвернулась хорошенькая девушка, открытая... Кто откажется? Только последний дурак или евнух. Но, насколько мне известно, сейчас у тебя уже есть одна.
У Кингдона нервно дернулась бровь, затем его лицо вновь окаменело.
Бад продолжал:
— Тесса была права. До сегодняшнего дня я недолюбливал тебя. Старался даже тебя возненавидеть... А теперь понимаю, что испытываю к тебе теплые чувства. Возможно, это, как раньше говорили, кровные узы. Сейчас так уже не говорят, да? Но я ощущаю эти узы, это родство. Тебе известно, что в нас есть индейская кровь? Впрочем, откуда тебе знать? Об этом до сих пор я рассказывал только жене. И вот теперь тебе. Амелия не придала этому никакого значения, но для меня... для всех коренных калифорнийцев всегда было очень важно считать себя стопроцентными испанцами. Впрочем, о чем это я? Ухожу от главного...
— А главное в том, что я должен сесть в кабину своего аэроплана, потребителя бензина, и упорхнуть на нем подальше?
— Тесса чиста, Кингдон. Сам не пойму, как она сумела до сих пор остаться невинной, но она такая. Я прошу тебя... Оставь ее. Вот так. Я открыл перед тобой свои карты.
— А я не шулер.
— Чем глубже она во всем этом увязнет, тем тяжелее ей придется.
— Так, так, продолжайте. Посмотрим, каким будет ваш следующий шаг, дядюшка. Может, вы еще попытаетесь дать мне отступного?
— Не надо корчить из себя циника и негодяя, ведь на самом деле ты не такой.
— А вы когда-нибудь допускали мысль о том, что я люблю ее?
— Это и есть мой главный козырь, — ответил Бад.
Кингдон допил остатки виски.
— Что-то я не пойму. Что же это за козырь?
— Ты католик, — сказал Бад. Теперь настала его очередь молча ждать и напряженно вглядываться в оппонента.
— Бывший, — поправил Кингдон.
— Значит, для тебя во всей этой истории нет никаких запретов?
— А с чего это я должен думать о них? — спросил Кингдон. — Религия ничем меня не связывает.
— Ничем?
— Ничем.
Повисла пауза. Затем Бад продолжил:
— Учти, я не собираюсь упоминать о разногласиях между мной и Три-Вэ. Не буду оскорблять предположением о твоем денежном интересе. Взываю только к вере. Пусть бывшей. Скажи мне, Кингдон: каково тебе будет взять в жены собственную сестру?
— Тесса не католичка.
— Это мне известно. К бракам между родственниками она относится спокойно.
— В таком случае, дядя, вы переоцениваете влияние, которое имеет на меня религия.
— Я знаю твою мать. Я знаю Юту. С раннего детства, с младенчества она вбивала в тебя чувство вины и представление о твоей греховной сущности. Это сидит в тебе, Кингдон, очень глубоко. Это как трясина: коготок увяз — всей птичке пропасть.
— Вы говорите, дядя, очень складно, но это еще не значит, что вы изрекаете истину.
— Я просто спрашиваю: честен ли ты по отношению к Тессе и к самому себе? — Бад выдержал паузу. — Нет. Я просто спрашиваю: справедлив ли ты по отношению к ней? Кингдон, она любит тебя, и ее любовь беспредельна. А что сказать о тебе? Способен ли ты открыть ей всю душу, как она того заслуживает? Или ты усиленно прячешь свои грехи и идешь напролом, потому что она тебе нужна?
