Майами - Бут Пат (список книг txt) 📗
— Да, правда, я жду этого. Очень жду. Тебя не интересует, отчего?
— Ну?
— Оттого, что я буду делать это с тобой.
— Спасибо.
— Оттого что я влюбилась в тебя. — Она нарочно подняла ставку. Солнечные лучи падали ей на лицо. Она казалась богиней.
— Да нет, ты ошибаешься, Лайза. Ты просто… ты играешь людьми. Играешь сама с собой.
— Я не играю. В игры играют такие, как Мери. Я чувствую. Глубоко чувствую. Я эмоциональная и не страшусь эмоций. А ты?
— Не знаю, Лайза. Люди твоего склада совершенно чужды мне. Я не могу к тебе привыкнуть. Справиться с… интенсивностью всего этого. Скачки в настроении, драматичность, которая постоянно окружает тебя.
— Я знаю, что это тяжело. Я действительно немного чокнутая. Впрочем, как и все мы. Но глубоко внутри я хорошая, добрая. Я верю в Бога. Стараюсь поступать прилично.
Она придала своему лицу благочестивое, кающееся выражение. И сожалела, что у нее с собой нет на голове шарфа для вящей убедительности.
— О, Лайза, я знаю, что это так. Я чувствую это. Он протянул руку и взял ее ладонь в свою, тронутый признанием, что она глубоко чувствует. — Я ведь не критикую тебя. Я просто сказал, что мы совершенно разные, вот и все. Ты действительно мне нравишься. Правда.
— И ты находишь меня привлекательной? — спросила Лайза, беря быка за рога.
— Да разве кто-то может думать по-другому? — Ей не это хотелось услышать от него.
— Ты сам так считаешь?
— Да. — Это так. Он так считал. Ее красота казалась ему неземной. Она была пугающе красивой. Когда он занимался с ней любовью, она напугала его. Лайза умела быть соблазнительной. Он уже отведал ее запретного плода. Всегда будет помнить. А если ты хоть раз отведал от яблока по имени Лайза Родригес, то тебе уже никогда не забыть ее.
— Ну, тогда ладно, — промурлыкала она, сжимая его руку.
— Тебе, пожалуй, пригодится это при съемках, — заметил он с застенчивой улыбкой. — Ведь как известно, главные исполнители женской и мужской роли влюбляются друг в друга во время съемок. И от этого им бывает легче играть. А потом — гуд бай и прощай навеки.
— Значит, ты так думаешь?
— А я не знаю, как еще можно думать.
Лайза Родригес удивила самое себя. Внезапно она осознала, что сейчас произнесет, но остановиться уже не смогла.
— Я думаю, что хочу выйти за тебя замуж.
— Замуж за меня? — залепетал Роб.
Она не ответила. Она прожигала его взглядом. Их застилало туманом. Боже мой, она сказала это всерьез. А что же он на это ответит? Неужели и вправду она в него влюбилась?
— Ты что, серьезно? — спросил он.
— А какой я тебе кажусь, серьезной? О, да, действительно. — Чтобы подчеркнуть это, безупречная слеза выкатилась из безупречного глаза.
— Может, пойдем к морю, прогуляемся? — предложил он. Он бросил деньги на стол и поднялся. Подобный разговор не нуждался в свидетелях.
Она смиренно шла рядом с ним, следуя сценарию своей новой роли скромной, отвергнутой любовницы. Они перешли через дорогу и под пальмами прошли к берегу. Сквозь вершины пальм мерцало солнце, бросая вниз световые пятна. Над океаном висела дымка. День обещал быть жарким.
— Может, нам заняться подготовкой к завтрашнему дню? Как-нибудь потренироваться? — внезапно предложил Роб. Ему хотелось сменить тему. Слова «выйти замуж» все еще вибрировали у него в мозгу. К первоначальному шоку теперь примешивалось что-то еще. Трепетное. Лайза Родригес, идущая с ним рядом, хотела выйти за него замуж. Лайза Родригес, самая красивая девушка на всем белом свете.
— Мы можем потренироваться, конечно, — сказала Лайза. Теперь она улыбалась, а слезинка, как светящаяся памятка, виднелась на ее высокой скуле.
— Как? — спросил Роб.
— Мы можем поцеловаться. Нам предстоит это делать очень много.
— Здесь, на глазах у всех? — Впрочем, он не отказывался.
— Моделям приходится делать публично все, что угодно.
Она наклонилась к нему ближе, чтобы показать, что приходится делать моделям, и тут вдруг Роб почувствовал, что устал сопротивляться. Ее лицо находилось так близко. Губы казались такими милыми. Одного ее утреннего запаха было достаточно, чтобы заставить его захотеть ее. Он закрыл глаза, предоставляя ей сделать это. Она знала все такие вещи. Разбиралась в них гораздо лучше, чем он.
С закрытыми глазами, освещенный солнцем, он ощутил, как ее дыхание слилось с его. Она держала его крепко, пока целовала, словно не хотела отпускать, словно ее руки были цепями, чтобы удерживать его вечно. Она была немыслимо нежной. Это была не Лайза. Это была другая, красивая, маленькая девочка, в испуге прижавшая к себе ночью плюшевого медведя. Ее уста, казалось, умоляли. Забудь, кто я. Забудь, что я из себя представляю. Верь моему телу. Верь, что я люблю тебя. С ним так и нужно было себя вести. Его сопротивление таяло. Его изголодавшийся рот впился в нее. Она стискивала его с прежней силой, руки ее закутали его, он весь прижался к ней, и изгибы ее тела находились в созвучии с его невинностью, образуя тайную гармонию разумной страсти. Потом он наклонился к ней, по-прежнему ее пленник, и отведал еще раз ее опасной сладости. Она проникла в его сознание, как ее язычок проник в его рот. Он открыл глаза и увидел ее широко распахнутые глаза, наконец-то искренние, не играющие ни в какую игру, прямые дорожки в ее душу. Он мог видеть в них любовь. Она лежала в сияющем, мерцающем озере, а вокруг их обступала высокая листва ее ранимости. Эта девушка так много знала о том, как заниматься любовью, но так мало о самой любви. И этот парадокс читался в ее глазах. Она казалась испуганной, словно в чужой стране, языка которой не знала.
Роб почувствовал, как нежность волной нахлынула на него. Она пролилась из того же фонтана, что породил и его желание. Внезапно все показалось ему возможным. Он мог научиться любить эту девушку. Защитить ее от нее самой, от ее хрупкой, саморазрушительной силы. Научить ее чувствовать Бога, а еще бы она выучилась у него распознавать пути небесные, как он учится у нее распознавать пути земные. Они были ровней в своей юности.
За их плечами стоял разный опыт, но одинаковое его количество. Они будут дополнять друг друга, оберегать в войне с одиночеством, которое числилось под названием жизнь. И теперь, в лучах всей этой епифании, женитьба не казалась больше такой странной, далекой, невероятно эксцентричной. И он протянул руки и крепко прижал ее к себе, и их поцелуй обрел более глубокий смысл, а их тела запульсировали друг возле друга с новой силой.
— О, Роб, — шепнула она во влажное тепло, посылая свое дыхание в глубину его глотки. Она играла его губами, нежно покусывая их, проводя по ним языком, покрывая своей слюной. Ее руки крепко держали его поясницу, а рот ласково касался его рта. Она словно говорила ему, что знает, как быть нежной, и что ее голод направлялся скорее к его душе, чем к телу. Ее глаза отыскивали его глаза, искали в них утешение. В ответ он старался сообщить ей, что она теперь была ближе к нему, чем прежде, даже в тот момент, в самом начале, когда они оба кричали в сумерках о своей радости. Тогда это был экстаз, всепоглощающая страсть двух юных тел. Сейчас что-то иное, физическая интимность переросла во что-то гораздо большее. Оба знали это. Вопреки всему они стояли под сенью любви.
Внезапно она оторвалась от него и казалась ошеломленной.
— Роб, ты расскажешь мне? — спросила она. — Обещай, что расскажешь мне все, о чем бы я ни спросила.
Наступил момент для мужества.
— Обещаю.
Он не думал. Просто сказал. Утаить ему хотелось бы всего лишь одно.
Разумеется, именно про это она и хотела знать.
— Роб, что именно произошло между тобой и Мери Уитни вчера?
41
— Солдаты могут сражаться двое суток без сна, — сказал Питер Стайн. — На третьи сутки они падают без сил.
— Интересно, что они будут делать, если не поспят месяц, — улыбнулась Криста. — У меня такое предчувствие, что мы собираемся это проверить на себе!
