Биплан «С 666». Из записок летчика на Западном фронте - Гейдемарк Георг (читать бесплатно полные книги .txt) 📗

Но, вот, мы выбираемся из сферы действия зенитных орудий, и холод снова проникает в мое тело… Я встаю, осторожно топаю ногами и хлопаю себя руками но туловищу… Это помогает, хотя на очень короткое время. При этом я смотрю направо и налево, чтобы не прерывать свои наблюдения. Потом я перегибаюсь через борт и ищу в пространстве неприятельских летчиков. Но их нет: куда их понесет в эту чортову погоду… Я вижу на железнодорожной линии серебристо-белую и резко-очерченную в морозном воздухе дымовую завесу. Руками в двойных перчатках я вытаскиваю кое-как карандаш из кожаного футляра, зажимаю его между пальцами, как длинную сигару, и царапаю им на карте. Затем я опять переступаю с ноги на ногу, хлопаю руками и прижимаю уши к голове…

Вокзал в Сероне. Мне надо его сфотографировать. С трудом я вытаскиваю камеру из гнезда. Она заряжена. Остается только поднять штору у кассеты. Но как это сделать? Моими медвежьими лапами мне никак не ухватить маленькое кольцо. Я быстро отрываю зубами кнопки на правой перчатке, зажимаю руку между коленями и срываю обе перчатки – меховую и шелковую. Потом я перегибаюсь через борт и делаю – снимок. Это отнимает у меня не больше трех секунд. Но снова опустить штору кассеты у меня уже не хватает сил… Рука окоченела, как ледяная сосулька. Я отодвигаю камеру в сторону и растираю свои скрюченные, совсем посиневшие пальцы между коленями. Но это помогает мало… Тогда я отпускаю конец шарфа, который крепко держал зубами, и стараюсь теплым дыханием снова согреть руку…

Вдруг я испуганно вздрагиваю.

Тррах! тррах!

Гранатный огонь! Я быстро оглядываюсь в воздухе и перегибаюсь через борт, – нигде не видно дыма от разрыва. Странно! Вот опять: тррах! И совсем близко…

Внезапно я начинаю смеяться… Ну, и глуп же я! Да. ведь это не орудийные выстрелы, а просто конец шарфа, который я держал во рту! Он намок от моего дыхания и на морозном воздухе моментально обледенел. Ветер от пропеллера стал раскачивать его затвердевший конец и ударять им по моему пробковому шлему с такой силой, что меня оглушало точно огнем зенитных орудий…

Я вдуваю жизнь в мою окоченевшую правую руку. Постепенно кровь в ней согревается… Я быстро надеваю перчатку, чтобы холод снова не въелся мне в пальцы. Поток я опять захватываю зубами конец шарфа, достаю камеру – и опускаю, наконец, штору кассеты.

Я делаю еще пять снимков. Едва покончив с последним, я замечаю вдруг в поле моего зрения, далеко подо мною, что-то блестящее. Я впиваюсь глазами в подозрительный предмет. Ага!… Француз… Биплан Спада. [5]

Только этого недоставало!

И удивительное дело! – я снова переживаю самообман. Вместо холода, теплая волна разливается по всему моему телу…

В одно мгновение я поворачиваю пулемет. Но что это? Противник, по-видимому, еще не желает встречи с нами: он летит дальше, в противоположном направлении… Впрочем, нет… Он делает вдруг крутой вираж и оказывается на одинаковой с нами высоте… Потом поднимается выше и летит на нас. Между нами расстояние в высоту около 800 метров: значит, надо выждать, пока он подлетит ближе. Стрелять, немедленно было бы лишь бесцельной тратой патронов.

Я навожу пулемет на Спаду. Он находится как раз на пересечении нитей моего прицела, – значит, в 400 метрах. Он все еще не стреляет. Верно, думает застать нас врасплох… Посмотрим!…

«Так-так-так-так!» – трещит ему навстречу мой град пуль. Он невольно делает легкий вираж. Теперь мне удобно опять прицелиться в него. Я нажимаю спуск, – но выстрела нет…

Заряд застрял… Я быстро заряжаю опять и натягиваю ленту. А с противоположной стороны уже несутся веером пули. Энгман делает быстрые и крутые виражи, чтобы затруднить противнику прицел.

В это мгновенье я вижу, что мне удобно стрелять в француза… «Так-так-так!… » Три выстрела – стоп! Опять заело! Рычажок поднят кверху и не откинут назад.

Я тотчас же смекаю, в чем дело. Бросаю взгляд на ленту: ну, да, конечно! Она замерзла и висит как твердая доска, вместо того, чтобы упруго входить в отверстие…

Я еще раз откидываю назад рычажок и подтягиваю ленту…

Шесть, семь, восемь выстрелов – и опять задержка! А между тем, таканье француза, который придвигается все ближе, болезненно поражает мой слух…

Уф! Наконец-то я наладил свой пулемет! Я закатываю врагу двадцать выстрелов подряд. На это он делает несколько легких виражей и снова нависает над нами… Я опять начинаю стрелять…

Так!…

На этот раз я выжимаю только один выстрел. С ума сойти! К счастью, Энгман быстро схватывает положение и производит дьявольские повороты во все стороны. И спасает нас, ибо француз ни разу не попадает в наш самолет. Я крепко держусь правой ногой за железную подставку сиденья, чтобы меня не вышвырнуло при крутых виражах, и указываю Энгману в зеркале: домой!

Я пробую отвести назад рычажок, чтобы устранить задержку пуль. Не помогает… Тогда я быстро сдергиваю перчатку с правой руки и пробую еще раз. Я срываю себе при этом кожу, но зато рычажок отходит, и я получаю возможность влепить вновь приблизившемуся Спаде несколько выстрелов. Тут, француз, наконец, недоумевает. Он уже полагал, что раз пули застревают у меня в пулемете, победа окажется легкой. А тут мой «стрекотун» опять затакал… Неприятельский самолет делает резкий вираж вправо и быстро улетает…

Мне это приятно, ибо в то же мгновенье моя пуля опять застряла… в восьмой раз!

Когда, после возвращения, я снял с лица, перед зеркалом, лежавший на нем толстый слой жира, то под ним показалась дышавшая здоровьем физиономия…

«Ну, слава богу, – подумал я, – кажется, ничего не отморозил…

Но уже после обеда лицо мое пылало, как красный мак. А когда я пошел ужинать, то имел вид цветущей весенней розы: мой подбородок и обе щеки были все-таки отморожены…

У нас, на фронте, кто получает, повреждение, подвергается насмешкам… Таков обычай…

Когда я вошел в столовую, надо мной начали потешаться. Все решительно: от начальника авио-отряда до маленького Германа, которого за два дня до того произвели в лейтенанты.

– Если бы я был вашим командиром, я возбудил бы против вас преследование за самоувечье, – съязвил один из летчиков.

А начальник отряда отвернулся от меня и, с притворным сожалением, произнес:

– Да, красавцем вас назвать нельзя.

Вот и вся благодарность за труды и страдания!…

Ночной полет

Ясная, звездная ночь…

Энгман поворачивается на своем месте, насколько ему позволяет ремень, которым он привязан к самолету.

– Готово?

Я киваю головой.

– Да!

– Берегись! – кричит он обоим дежурным, которые, слева и справа, держат аппарат за крылья.

В ту же секунду гул мотора переходит в мощный рев, и мы несемся к старту. В те мгновенья, когда неистовый пропеллер ведет себя слишком бурно, Энгман передвигает рычажок на несколько зубцов назад и укрощает его пылкий нрав…

Я наклоняюсь вперед и всматриваюсь в слабо освещенное сиденье пилота. Который, собственно, час? Маленький циферблат на борту показывает 3.10. Значит, до подъема еще пять минут времени.

Мы медленно едем на край аэродрома, где горит разведенный костер…

Еще раз я освещаю своим карманным фонарем внутренность сиденья.

Четыре бомбы, которые сегодня ночью должны быть сброшены в Ланселе, мирно висят в своих ящиках. Здесь все в порядке.

До подъема еще одна минута…

Я нащупываю концы широкого пенькового пояса, которым я привязан: ведь, никогда нельзя знать, что случится, стартуя в такой темноте…

Наш мотор гудит на позднем зажигании, при 400 оборотах в минуту, и выбрасывает, от поры до времени большую искру из глушителя.

Четверть четвертого…

– Отпускай! – кричит нам начальник авио-отряда, поднимая руку.

Раннее зажигание… рычажок газа передвигается дальше на два-три зубца… потом полный газ!

Мотор испускает рев…

Хвост нашей птицы поднимается все выше и выше… Еще один последний прыжок – и мы парим в воздухе…