Дебютантка - Тессаро Кэтлин (полная версия книги TXT) 📗
Кейт вышла из комнаты и двинулась по коридору, одну за другой открывая двери и исследуя верхние помещения дома. Такие же просторные спальни, из которых открывался вид на море и на сад, с ванными комнатами, гардеробными; одни были декорированы растительными мотивами, другие – морскими… Она старалась двигаться бесшумно, понимая, что если Джек отдыхает, то не нужно ему мешать. Вдобавок Кейт хотелось самостоятельно понять дух этого дома: так животное осторожно осматривается в незнакомом месте. Повернув в противоположную сторону, она пошла по разделяющему два крыла здания длинному коридору второго этажа. Пятна солнечного света дрожали на ковровых дорожках с восточными узорами, полинявших и истершихся за долгие годы службы. Кейт обнаружила еще две гостевые спальни, большую семейную ванную и, в самом конце коридора, комнату, дверь в которую оказалась закрыта. Она повернула шарообразную ручку. Да, заперто. Но у Джека должен быть ключ.
Кейт наклонилась и пригляделась к старинному замку. Довольно простой. Справиться с ним будет нетрудно.
Она отправилась обратно к себе, выудила из сумочки пилочку для ногтей и кредитную карточку. Конечно, проще всего было бы дождаться Джека. Вряд ли он одобрит свою помощницу, если узнает, что она вскрыла замок подручными средствами. Но бес своенравия и упрямства оказался сильнее благоразумия. Такова уж Кейт была с детства: если что в голову втемяшится – вынь да положь, и все тут. И нет чтобы попросить в такие минуты помощи – какое там, ни за что! Трепеща от нетерпения, Кейт вернулась к запертой двери и ловким, быстрым движением открыла замок.
Этому искусству ее обучил отец, когда ей было всего одиннадцать лет. Он постоянно показывал дочери всякие любопытные штуки, называя их маленькими житейскими хитростями. Благодаря ему девочка умела быстро свернуть сигарету, соорудить безупречный бутерброд с ветчиной и так очаровать любого человека, чтобы без труда стрельнуть у него денег, не имея абсолютно никакой перспективы вернуть долг. После развода отец жил в крохотной квартирке неподалеку от станции метро «Бонд-стрит». В юности он был многообещающим гитаристом. Однако карьера музыканта не состоялась по многим причинам, не последней из которых стало пьянство. Когда-то он был писаным красавцем, но с годами поистаскался, красота его поблекла, он опустился, перестал следить за собой. Всякий раз, снова встречаясь с отцом, Кейт видела, что его ярко-рыжие волосы еще сильнее выцвели и поредели, некогда выразительные серо-зеленые глаза все больше утрачивают блеск, а гордая самоуверенность и легкость движений сменяются неуклюжестью и медлительностью, что всегда бывает с человеком, который находится в состоянии непрекращающегося похмелья. Кейт продолжала навещать отца, и, если заставала трезвым, он приглашал ее куда-нибудь позавтракать. Они могли часами сидеть вдвоем за столиком, а потом отправлялись на какой-нибудь дневной концерт, билеты на который продавали за полцены, или в кинотеатр «Одеон». В такие дни отец был искренне рад приходу дочери, курил сигарету за сигаретой, непрерывно, взахлеб говорил о том, куда они сегодня пойдут, разглагольствовал о том, что скоро у него будет работа, что с первой же получки они с Кейт отправятся путешествовать. Куда-нибудь на южное побережье, в Брайтон, или в Европу, или даже в Африку, на сафари. И каждый раз его планы были все красочней и очаровательней, а каждое новое обещание казалось более искренним и серьезным, чем предыдущее. Он улыбался, и Кейт считала, что мужчины красивее не было не только в заведении, где они сейчас сидели, но и в целом мире.
«Ну, уж эта новая работенка у меня совсем не то, что раньше, – говорил он. – На этот раз у нас все непременно наладится, вот увидишь».
И она ему верила.
Но постепенно, часам к трем дня, отец вдруг приходил в возбуждение, становился раздражительным. Кейт изо всех сил старалась завладеть его вниманием, рассказывала всякие смешные истории, но все без толку. И в конце концов – Кейт и сама не понимала, как это получалось, – они неизменно оказывались в пабе. Отец выпивал порцию, потом другую, третью, пятую, десятую. Лицо его мрачнело, язык начинал заплетаться, настроение менялось буквально на глазах. Отец ронял ключи, куда-то совал бумажник и потом долго не мог его найти, задирал незнакомых людей только потому, что якобы услышал что-то обидное. Вот тут маленькие житейские хитрости и служили ей добрую службу: когда, например, Кейт удавалось не позволить отцу совратить нелепую пожилую толстуху-барменшу, над которой он еще два часа назад вовсю потешался; или когда, выбиваясь из сил, она тащила его на себе домой, не давая упасть и защищая от кулаков обидчиков.
Они так никуда и не съездили: ни в Африку, ни даже в Брайтон. Всю жизнь отец только обещал, но обещанного, как говорится, надо ждать много лет, и Кейт так и не дождалась. И все-таки она любила его упрямой, болезненной, необъяснимой разумом любовью, которой все дети любят своих родителей. Несмотря на долгие годы вранья, она продолжала верить, что когда-нибудь, в самый последний момент, отец все-таки сдержит свое слово. Когда он умер, у нее было такое чувство, будто она всю жизнь простояла на перроне вокзала, то и дело поглядывая на часы и ожидая, когда же придет его поезд. Но отец, видимо, сел не в тот поезд и отправился совсем в другом направлении. И никто, ни одна живая душа не удосужилась сообщить ей об этом.
Вот если бы она была человеком более интересным, была умна и красива…
Похоже, Кейт унаследовала его моральную неприхотливость и гибкость, его мрачное, угрюмое беспокойство, порождаемое все тем же самым постоянно углубляющимся несоответствием между собственными словами и поступками. Теперь и она то и дело ловила себя на том, что только обещает, а сдержать обещаний, даже данных самой себе, не может.
В замке что-то щелкнуло.
Дверь тихо распахнулась.
Ослепленная ярким светом, Кейт сощурилась.
Перед ней открылась просторная квадратная комната с высоким потолком, окнами во всю стену и застекленной дверью на балкон, под которым располагался розарий. Повсюду сияла позолота: позолотой были покрыты и тончайшей работы лепнина, и декоративные карнизы, и изысканные венки, и вьющиеся по нежно-кремовым стенам гирлянды. Ну надо же, какая красота, какое ослепительное великолепие!
Кейт покинула прохладный полутемный коридор и шагнула в комнату. Там оказалось очень душно, даже трудно было дышать. Она распахнула застекленную дверь на балкон; петли ее ужасно скрипели, наверное, в последний раз эту дверь открывали очень давно. Внутрь ворвался свежий ветерок, и Кейт показалось, что комната словно бы облегченно вздохнула, глотнув свежего воздуха, словно человек, который был вынужден сдерживать дыхание. «Интересно, как долго эта комната была заперта?» – подумала Кейт.
Мраморный камин, украшенный сверху тонкой резьбой. На стене – обюссонский ковер, выцветший на солнце чуть не до белизны: пятна и кружочки, когда-то изображавшие цветочки и ягоды, теперь лишь едва видны. Вокруг потолочной розетки тоже вились позолоченные гирлянды, наполняя комнату мягким сиянием. Эта похожая на миниатюрный бальный зал, богато украшенная, невероятно гармоничных пропорций комната наверняка была самой красивой во всем доме.
Но почему же ее заперли на замок?
У стены односпальная кровать и комод с зеркалом. Повсюду толстый слой пыли. Когда Кейт выдвинула ящик комода, в воздухе повисло столь густое ее облако, что она закашлялась. Комод оказался пустым.
У противоположной стены книжные стеллажи. Кейт просмотрела корешки, все сплошь детские книги: «Ветер в ивах» Кеннета Грэма, «Дети вод» Чарльза Кингсли, «Неверный попугай» Чарльза Беннета, «Дети нового леса» Фредерика Марриета, сказки братьев Гримм и Ганса Христиана Андерсена, довольно много произведений Льюиса Кэрролла. Она вытащила «Ветер в ивах», открыла. Жесткий корешок поддался со скрипом. Книга оказалась новехонькой, если что и могло попортить ее, так только пыль и многолетнее стояние на полке.
