Хроники Раздолбая - Санаев Павел Владимирович (читать книги txt) 📗
— А к чему еще? Больше не к чему.
— Мне тебя очень жаль, если ты так думаешь.
На глазах мамы заблестели слезы, подбородок ее задрожал, и она прожгла Раздолбая взглядом, который хорошо смотрелся бы в старом советском фильме, но в новой соленой жизни выглядел смехотворным.
— Мам, только не надо сейчас про высокие духовные ценности, ладно? — усмехнулся Раздолбай. — Курицу я на них не куплю. Ты когда-то требовала, чтобы я в комсомол вступал. Тебе подарить мой билет на память?
— Ты как разговариваешь? — возмутился дядя Володя.
— А чего, нормально. Кстати, делать издательство собственностью — это не спекуляция? А то кассеты писать нехорошо, а документы на себя оформлять — отличненько?
— А пошел-ка ты вон! — вспыхнул вдруг отчим, превращаясь в прежнего громогласного дядю Володю.
Раздолбай осадил назад, уверяя, что «не хотел ничего такого сказать», но вечер был испорчен. Мама плакала, что воспитала помешанного на деньгах урода, дядя Володя говорил, что не позволит глумиться в лицо, и, высидев с родителями еще двадцать минут, чтобы не быть выгнанным, Раздолбай ушел. В глубине души он понимал, что перегнул палку, но так приятно было отомстить отчиму за презрение к своим кассетным занятиям.
«Думали, что самые умные? — злился на родителей Раздолбай, шагая к метро. — Не будь спекулянтом, нетрудовые доходы… Был бы я спекулянтом, заработал бы на десять магнитофонов, сейчас перепродал бы что-нибудь. Ну да, мог бы вляпаться, как Сергей. Так он за валюту попал, а я бы валютой не занимался. И его скоро выпустят, наверное. Валюту разрешили, вон даже обменники появились. «Помешанный на день гах урод» — спасибо, мамочка! Если бы деньги у меня были, я бы не был на них помешанным!»
О деньгах Раздолбай думал постоянно, словно голодный о пище. Белочка-металлистка каждую неделю давала ему три кассеты на запись и такими темпами должна была к лету переписать всю его музыку. К тому же возле каждой станции метро стали появляться палатки звукозаписи, из которых благодушные до идиотии «Скарпы» все время ныли про «Ветер перемен». «Вас бы в такие перемены, придурки!» — злился Раздолбай, слыша эту песню. Цена в палатках была высокой, зато список новинок был огромным. Вдруг Белочка предпочтет записывать свежие вещи, а не «въезжать в рок от истоков»? Деньги, где же брать деньги?
Каждый день он пытался придумать, как зарабатывать, и упирался в тупик. Открыть свою палатку звукозаписи — негде брать новую музыку. Работать на автосервисе — надо уметь крутить гайки, а не водить кисточкой. Выращивать в подвале шампиньоны — нет подвала и хлопотно. Заняться извозом — нет прав, нет машины. Рисовать на Арбате — это презирала мама… Единственный раз ему показалось, что он на верном пути, когда его посетила идея написать книгу. Возле станций метро появились книжные развалы, и торговля шла бойко. Лещи и Карпы, объевшись в школах классиками с их «терзаниями маленького человека», с жадностью набрасывались на яркие глянцевые книжки с названиями вроде «Сто шагов к аду» или «Уйти от возмездия». Ради интереса Раздолбай взял полистать с прилавка одну из таких книг. «Тим вскинул бластер, и струя плазмы аккуратно снесла крышку с черепа Стивенсона, — прочитал он. — Обмякшее тело бывшего начальника экспедиции рухнуло на цветы радустилуса, и с этого момента судьба Акмилонцев находилась в руках бывшего Гарнейского каторжника».
— Скоро новый Гари Гаррисон будет, если интересует, — подсказал услужливый продавец, похожий на сотрудника НИИ, с которого сняли белый халат и выгнали на мороз прямо из-под теплого нейтронного ускорителя. — Вот еще хорошая книга, могу порекомендовать.
Раздолбай открыл предложенный томик на последней странице и прочитал: «Пока сдавали карты, Хопкинс нежно поглаживал во внутреннем кармане рукоять «браунинга». «Туз пик», — хрипло провозгласил крупье. Шлепок карты слился с выстрелом, и девятимиллиметровая пуля отправила в полет субстанцию, бывшую секунду назад самым гениальным мозгом Чикагского Спрута».
— Ну зачем же вы сразу конец открыли? — огорчился продавец. — Теперь вам будет неинтересно читать, раз финал знаете.
— Ничего, теперь я знаю кое-что более важное, — многозначительно ответил Раздолбай.
В тот же день он бросился писать книгу. Ему казалось, что тексты про мозги и черепа он сможет выдавать килограммами, а перспектива превращения издательства дяди Володи в семейное предприятие обещала золотое дно.
— Уж дядя Володя-то гонорарами не обидит, — предвкушал он, разглаживая ладонью первую страницу общей тетради.
Прежде чем выдумывать с нуля собственную историю, он решил потренироваться на готовом сюжете и написать книгу по фильму «Терминатор». Хотя бы одну главу — убедиться, что у него получается. Вдохновленный видением глянцевых корешков со своим именем, он моментально сочинил первую фразу: «Я суперкомпьютер Скайнет. Пока вы дремлете в своих постелях в глубине ночи, мой электронный мозг уже спланировал ваше порабощение и начал связываться с миллионом дронов, созданных вами для порабощения ваших ближних».
Казалось, дело и дальше пойдет так быстро, но, перечитав свой текст, Раздолбай сморщился, как от кислятины.
«Почему «дремлете в глубине ночи»? — засомневался он. — Дремлют вечером или утром, а ночью спят. Но «спите в глубине ночи» — слишком буднично. Может быть «дремлете в предрассветной дымке» или «дремлете в вечернем сумраке»? Вариантов множество, какой выбрать и как точно знать, что он лучший? «Пока вы дремлете в своих постелях, окутанные предрассветной дымкой…» Черт, что за бред! «Пока вы дремлете в своих постелях, а солнце медленно встает, разгоняя предрассветную дымку…», «Пока ваши постели, окутанные предрассветной дымкой, стерегут вашу ночную дрему…», «Пока вечерний сумрак окутывает ваши постели, настраивая на глубокий сон…», «Пока мрак ночи подкрадывается, чтобы сменить вечерний сумрак…», «Пока ваши постели, окутанные вечерним сумраком, настраивают вас на дрему…» Проклятье! К тому же плохо два раза «порабощение». И как это: «пока вы дремлете, мой мозг спланировал»? Разве не правильнее сказать: «пока вы дремлете, мой мозг планирует» или «мой мозг спланировал, пока вы дремали»? Миллион дронов — слишком много, лучше тысяча. Нет, тысяча — слишком мало…»
Удачная на первый взгляд фраза посыпалась, как песок между пальцами, и бесконечное перебирание слов казалось Раздолбаю утомительным жонглированием песчинками. К вечеру он отвалился от письменного стола, устав так, словно разгрузил целый вагон с песком. Дрема, дымка и вечерний сумрак играли у него в голове в салочки. Пол был усеян скомканными листами с отбракованными вариантами, а в похудевшей тетради было наконец выведено: «Я суперкомпьютер Скайнет. Пока мрак ночи стерег сегодня ваш глубокий сон, мой электронный мозг спланировал ваше порабощение и подключился к сотням тысяч дронов, которых вы сами собирались применить для обращения ваших ближних в рабство». Он несколько раз перечитал родившуюся в муках фразу и даже залюбовался ею, как хорошим рисунком. Но рисунок получался у него за полчаса, а здесь пришлось возиться целый день ради одного предложения, при том что в книге таких предложений должна быть не одна тысяча.
«Нет, это не мое! — ужаснулся Раздолбай, представив тысячедневное перелопачивание словесного песка. — Да и не хотел я никогда писать книг, так просто решил попробовать. Все-таки рисование мне, наверное, ближе. Может, нет ничего зазорного в том, чтобы рисовать на Арбате? Мама, конечно, относилась к этому так, словно это «дно жизни», но то было до падения плотины, а сейчас мы все немножко на дне, даже дядя Володя. Надо сходить разведать, сколько стоит на Арбате портрет и сколько в день можно получить заказов».
Старый Арбат с уличными торговцами, художниками и рассказчиками анекдотов тоже захлестнула соленая волна. На улице стало больше мусора, возле коммерческих палаток кучковались малолетние Барракуды, но благодаря туристам, которые то и дело проплывали по променаду, хлопая глазами, словно стаи каких-нибудь экзотических рыб из чужого моря, атмосфера здесь была самой мирной в городе. Раздолбай прогулялся, присматриваясь к этюдникам вероятных коллег.
