В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора - Галкин Даниил Семенович (книги без регистрации txt) 📗
Через несколько дней разукрашенный во все цвета радуги автобус увозил нас в южном направлении. Плохая дорога, схожая с российскими, пролегала по плодородной долине. Площадку для строительства завода определили в Биргандже. Выбор был не случаен. Город удачно расположен по географическим, природным и транспортным признакам. В нем уже начал формироваться промышленный узел из различных предприятий. Рядом проходила граница с более развитой в экономическом отношении Индией. При проектировании завода очень жестко учитывалась специфика тропической зоны. С этой целью ориентация главного корпуса по странам света была выбрана с учетом наименьшего перегрева от солнечных лучей. В оконных проемах предусматривались солнцезащитные решетки, которые одновременно выполняли функцию украшения фасада. Кровля получила пилообразный силуэт за счет треугольных шедов[109]. Остекление в них ориентировалось на север. Это также позволяло до минимума уменьшить инсоляцию помещений. К торцу главного корпуса со стороны входа на территорию завода были пристроены двухэтажные административно-бытовые помещения.
Завод, благодаря щедротам наших правителей, был введен в эксплуатацию через год с небольшим. В эти же годы в Непале был выстроен сахарный завод, сигаретная фабрика, гидроэлектростанция и другие объекты. Прокладывались и дороги. И все это абсолютно безвозмездно.
Между собой с горькой иронией мы поговаривали:
– Эх, если бы для своего народа «мудрые» до беспредельной глупости правители хоть немного расщедрились! Сколько семей смогли бы переселиться в благоустроенные дома. Отпала бы необходимость, как у Ильфа и Петрова, «ударять по бездорожью и разгильдяйству».
В потоке быстротечных лет беспокойная судьба снова забросила меня в Непал. К этому времени наше белоснежное «детище» превратилось в солидное предприятие по изготовлению серьезной техники. Так совпало, что в Непал пожаловал с официальным визитом Н. В. Подгорный[110]. В политическом «болоте» брежневского периода он считался вторым лицом в государстве. Это был ответный визит по приглашению короля Махендры. Меня тоже пригласили на прием, устроенный в честь высокого гостя.
Подгорный нарочито официально и с явным украинским акцентом зачитал выступление по бумаге. За ним настал черед других членов советской делегации. Во время своих речей они часто поглядывали в сторону Подгорного. Но на его лице застыла маска высокомерия и важности. Когда-то Монтескье остроумно заметил: «Важность – это щит глупцов». Я бы уточнил: щит малокультурных и невоспитанных людей.
На фуршете мое первое впечатление несколько смягчилось. Подгорный довольно просто общался с присутствующими. Его простоватое, лишенное интеллигентного налета лицо стало улыбчивым. Хитрые, с куркульским выражением глаза светились лукавством и одновременно природным умом.
Один из работников посольства представил меня Подгорному в качестве архитектора – автора завода в Биргандже. Я знал, что он родом из поселка Карловка под Полтавой. Конечно же, похвастался, что мы – земляки. Подгорный с добродушным удивлением весело произнес под звон бокалов:
– Не ожидал, что две полтавские галушки в паре окажутся в Непале.
Хлопнув меня крепко по плечу, он перешел в окружение жаждущих общения дам.
Но вот канула в Лету непредсказуемо суматошная хрущевская эра. Ее мягко сменило более спокойное, а под конец – вялотекущее брежневское правление. Не обошла новая метла и наспех сколоченные проектные и научно-исследовательские объединения. Начался обратный процесс дробления по ведомствам. Жертвой оказался и мой новый институт, не успевший вырасти из коротких штанишек. У меня снова был выбор: куда идти или где остаться.
Конфликт с министром Ломако
После завершения проекта в Непале я принял предложение возглавить, в качестве главного архитектора, крупнейший ведомственный институт Гипроцветмет. Он не подвергся разрушительному натиску хрущевской реформации. Видимо, его не рискнули тронуть благодаря проблескам здравого смысла и из-за исключительной значимости. Он был единственным отраслевым институтом в стране, который занимался проектированием стратегически важных предприятий цветной металлургии. Размещался он на Смоленской площади, в старинном здании с классическим желто-белым фасадом. В нескольких десятках метров высилась вертикальная громада Министерства иностранных дел.
В Гипроцветмет меня привлекла крупномасштабная тематика огромных промышленных комплексов. Требовалось учитывать множество самых разнообразных факторов: технологических, экологических, санитарных и т. д. Эти сложности меня не пугали. Напротив, новизна творческого процесса вызывала большой интерес. Годы работы в Гипроцветмете стали одним из наиболее благополучных периодов моей жизни. Я оказался в эпицентре проектирования объектов, которые в те годы назывались народно-хозяйственными «ударными комсомольскими» стройками.
Самые крупные комбинаты цветной металлургии располагались в Казахстане и Узбекистане. Особо сложным оказался проект реконструкции «первенца сталинских пятилеток» в городе Балхаше. По официальной информации, его продукция была признана мировым эталоном чистой меди. Но состояние комбината при первом знакомстве повергло меня в ужас и шок. Увиденное вызвало страшную ассоциацию: «Если есть ад, так он здесь».
На огромной территории хаотически громоздились пропитанные копотью корпуса. Многие из них перевалили за все допустимые сроки эксплуатации. Высокая температура производственных выбросов создавала внутри помещений абсолютно дискомфортные условия искусственных тропиков. Больно было смотреть на грязного оттенка лица великомучеников, создающих дорогую, на вес золота, чистейшую медь.
По результатам всестороннего обследования больше года выполнялся комплексный проект реконструкции. Это была многотомная работа, подкрепленная красочными схемами, диаграммами, технико-экономическими расчетами. На больших подрамниках и в многоцветной графике мои талантливые помощники изобразили панорамное видение обновленного комбината после реконструкции.
В назначенный день проект был представлен на рассмотрение министру цветной металлургии Ломако[111]. Несколько раз пришлось присутствовать на совещаниях, которые он проводил в своем огромном кабинете. Чаще бывал на заседаниях возглавляемой им коллегии. У меня сложилось противоречивое впечатление. С одной стороны, это был очень знающий, образованный отраслевой лидер. С другой – нетерпимый, резкий, грубый типаж высокого руководителя эпохи сталинизма. Невзирая на лица, должности и пол, он мог публично унизить и оскорбить любого сотрудника министерства. В этом я убедился во время выступления. Как гром среди ясного неба, он обрушился на меня и всех участников проекта. Обвинения звучали бездоказательно и необоснованно. Незаслуженная обида всколыхнула мою природную вспыльчивость. Не думая о последствиях, я выкрикнул:
– Как можно втаптывать в грязь специалистов вашего головного института! Они, не считаясь со временем, вложили свои знания и душу в комплексный проект. Вы хотя и министр, но злой человек!..
Я направился к выходу из зала. Вслед успел расслышать слова:
– Ты еще щенок, чтобы так со мной разговаривать!
Ни в чем не повинная дверь резко и с грохотом захлопнулась. Весь свой гнев я вложил в движение моих, довольно сильных, рук.
Никогда не жаловался на бессонницу. Но в ночь после конфликта не мог заснуть. Утром положил на стол директору института заявление об уходе. Хотя делал это против собственной воли. Мне не хотелось расставаться ни с институтом, ни со своими сотрудниками. Со многими я успел подружиться. Удалось расширить и укрепить группу опытных архитекторов (кое-кого мы «переманили» из других организаций). Творческое содружество и профессиональный паритет установились с обаятельным и опытным главным конструктором Анатолием Фанталовым. Но я был твердо уверен, что злопамятный министр обязательно перекроет мне кислород. К счастью, я ошибся. Директор с улыбкой разорвал мое заявление:
