Первородный грех. Книга первая - Габриэль Мариус (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Мерседес принялась внимательно изучать полученную винтовку, которая оказалась настолько старой и ржавой, что даже не верилось, что из нее можно было стрелять. Ствол и штык были изъедены коррозией. Очевидно, эту винтовку изготовили где-то в конце прошлого века. У других новобранцев оружие было ничуть не лучше.
– Подумаешь, ржавые! – огрызнулся Мануель. – Просто их надо почистить.
– Их надо сдать в музей, – угрюмо проговорил Хосе Мария, вытирая от ржавчины руки.
Мануель Рибера показал, как надо приводить винтовки в порядок, прочищая ветошью ствол и смазывая маслом ударный механизм, а затем повел всех на ближайшее поле попрактиковаться в стрельбе. Он прикрепил к оливковому дереву мишень и объяснил, как правильно целиться. Вместе с другими ополченцами Мерседес распласталась на сухой траве и прижала приклад к щеке. Впервые, с тех пор как покинула Барселону, она почувствовала, что делает что-то нужное на войне, и ее охватило волнение.
Как учил Мануель, Мерседес прицелилась в мишень, которая казалась чрезвычайно маленькой, и нажала на курок. Раздался оглушительный выстрел, приклад неожиданно больно ударил в плечо, пуля явно прошла мимо цели.
– Ради Бога, – сдержанно произнес наблюдавший за ней Рибера, – не закрывай ты глаза, когда нажимаешь на курок. – Как и Хосе Мария, он в последнее время все больше покровительствовал ей и даже в некотором роде, по-своему, баловал ее.
Мерседес передернула затвор, прицелилась и, раскрыв глаза как можно шире, снова нажала на курок.
У нее перед глазами полыхнула ослепительная вспышка, и что-то больно ударило ее по лицу.
Придя в себя, она обнаружила, что лежит на спине… и ничего не видит. Правая рука онемела.
Совершенно ошеломленная, Мерседес поняла, что эта древняя винтовка разорвалась прямо возле ее лица. В глазах стояла невыносимая резь. В ужасе от мысли, что она теперь обезображенная и слепая, Мерседес стала кататься по траве.
Она почувствовала, как ее схватили сильные руки Мануеля, и сквозь невообразимый звон в ушах услышала его проклятия. Затем ее положили на носилки, и она потеряла сознание.
После нескольких часов наполненного страшным гулом забытья Мерседес очнулась и пересохшими губами прошептала:
– Воды!
Ее лицо было забинтовано, одна рука болезненно пульсировала. Кто-то поднес ей ко рту стакан воды. Она догадалась, что находится в полевом госпитале, и, замирая от ужаса, спросила:
– Я ослепла?
– Тебе еще повезло, – проговорил незнакомый голос. – Здесь у нас лежат раненые после таких же несчастных случаев, так у них руки и челюсти поотрывало. А одному чудаку затвор винтовки чуть башку не снес.
– В следующий раз, мать твою, чисть ствол как следует, – посоветовал другой голос. – Если эти сраные винтовки и дальше будут взрываться у вас в руках, нам эту долбанную войну не выиграть.
– Я ослепла? – взмолилась она. – Ответьте же!
Кто-то снял бинты, и чьи-то грубые пальцы разлепили ее опухшие веки. Слезящимися глазами Мерседес как в тумане смутно различила двух уставившихся на нее санитаров в белых халатах.
– Ну, теперь счастлива? – буркнул один из них.
– Д-да, – всхлипнула она. – А шрамов у меня много будет?
– Может, несколько и останется. Здесь… и вот еще здесь. Но ничего страшного. Все это ерунда. Ты девка симпатичная. И чего ты сюда приперлась?! Оставалась бы дома, в Барселоне, лежала бы себе в постельке с женишком.
– Точно! Вот ему бы и чистила ствол, – добавил другой санитар. – Зря они присылают сюда баб. Все равно пользы от них ни хрена нет.
– У тебя большой палец сломан, – опять заговорил первый мужчина. – Мы наложили повязку. А через несколько дней тебя выпишут. – Он снова стал забинтовывать ей лицо.
Измученная острой головной болью и ни на минуту не смолкавшим звенящим гулом в ушах, она снова провалилась в забытье.
Мерседес выписали, как только нормализовалось ее зрение. Опухоль спала, а на щеках осталось лишь два-три едва заметных шрама.
Но еще целую неделю у нее в ушах стоял противный гул. А через десять дней ей выдали новую винтовку, правда, такую же древнюю, как и первая. На этот раз, прежде чем решиться выстрелить, она в течение нескольких часов драила свое оружие, счистив с него целую кучу ржавчины.
Эта винтовка была исправной, однако нарезы в канале ее ствола почти полностью стерлись и кучность стрельбы из нее оставляла желать много лучшего. Во время выстрелов она издавала какой-то зловещий вой, в то время как траектория полета пуль была совершенно непредсказуема. А чаще всего винтовки, заряженные устаревшими патронами из двадцативосьмимиллионной партии, поставленной мексиканским правительством, вообще давали осечку.
Мануель также подарил Мерседес крупнокалиберный пистолет – грозное и куда более практичное, чем винтовка, оружие – и три ручные гранаты с трехсекундным запалом, один вид которых приводил ее в ужас. Гранаты она до поры до времени спрятала в свой спальный мешок.
Вернувшись на передовые рубежи, Мерседес нашла своих товарищей лежащими на бруствере и беспорядочно палящими в сторону противника. «Старики»-ополченцы снисходительно наблюдали за этим проявлением боевого духа.
По приказу Мануеля Риберы Мерседес присоединилась к новобранцам. После того как ее чуть не зашибла собственная винтовка, она горела желанием пальнуть-таки по врагу. Устроившись поудобнее между мешками с песком, Мерседес старательно прицелилась в маячившую вдалеке серую фигурку и выстрелила, однако человечек как ни в чем не бывало проворно добежал до своего окопа и скрылся из виду. Стоявший рядом Мануель весело рассмеялся.
И тут Мерседес осенило, что только что она сделала свой первый выстрел в защиту Испании.
И еще ей в голову пришла мысль, что в течение нескольких мгновений она держала в руках жизнь другого человека. И она вспомнила тот день на заброшенном карьере, когда разбила камнем голову Леонарду Корнадо. Как же просто убить человека!
Ее охватила дрожь. Она уткнулась лбом в холодный мешок с песком и, чувствуя, что ее вот-вот вырвет, закрыла глаза.
– Хорошо, хорошо. – Мануель похлопал ее по плечу. – Мы еще из тебя снайпера сделаем.
Приступ слабости длился недолго. Противник находился далеко за пределами прицельного огня, и для Мерседес единственным шансом подстрелить кого-нибудь из своей древней винтовки было, прежде чем нажать на курок, вставить ее дуло в ухо жертвы.
С тех пор, стреляя по врагу, она уже больше не испытывала ни сомнений, ни Приступов тошноты.
Это была война комариных укусов. Настоящие сражения происходили где-то далеко, на западе и на юге. Здесь же противники расположились на зиму и до весны не собирались предпринимать никаких активных действий, а лишь разыгрывали «комедию».
– По сравнению с прошлым летом – это пикник, – весело заметил как-то Мануель. – Пока зима не кончится, все так и будет продолжаться. Но, по крайней мере, мы сдерживаем их дальнейшее продвижение.
«Если бы только фашисты знали, – подумала Мерседес, – в каком плачевном состоянии находится наша армия…»
Но смерть была рядом. Первым из их группы погиб Игнасио Перес. Случайно разорвавшийся неподалеку от него минометный снаряд разворотил ему бедро. Они подобрали Игнасио визжащим от боли и пытающимся пальцами остановить хлещущую из разорванных артерий кровь. Его тут же отправили в полевой госпиталь, но некоторое время спустя пришла весть, что он умер от потери крови.
Все случившееся казалось каким-то дурным сном. Никто не хотел верить в это.
Да еще погода испортилась. Днем шли дожди, а ночью ударял мороз, поэтому добыча пищи и дров превратилась в задачу первостепенной важности. Так что смерть Игнасио Переса скоро забылась; он отошел в другой мир, как печально заметил Хосе Мария, «чтобы убирать мусор в раю, или орудовать штыком в аду».
В течение двух дней они находились под огнем засевшего в кустах на противоположном берегу снайпера. И, хотя все старались ползать на животе, низко пригнув голову, троих он все же убил.
