Облачный атлас - Митчелл Дэвид Стивен (читать книги онлайн без .TXT) 📗
Наступила ночь, и мы разошлис' по своим складам, вытянули жребий, когда кому стоять на страже, а потом началис' гуляния в особых жилищах, к'торые наз'ваются барами. Я свою стражу отстоял рано, потом вместе с Уолтом и дядюшкой Бизом показал Мероним кое-какие места, а потом музыкары призвали нас обратно в церковь. Там были волынки, банджо, скрипки со струнами из кишков зубатки, и оч' редкая, драгоценная гитара со стальными струнами, а еще бочонки с крепкими напитками, по одному из к'торых привезло с собой каждое племя, шоб похвалиться своим достатком, и мешки с травой блаженства, пот'му шо там, где есть Хило, там, о, есть и трава блаженства. Я сделал глубокую затяжку из трубки Уолта, и четыре дня, требуемые для п'рехода из свободной Наветренной ст'роны в Подветренную, где хозяйничали Коны, стали казаться четырьмя мильонами, ей, усыпальницы травы блаженства баюкали меня той ночью, потом начался б'рабанный бой, вишь, у каждого племени были свои собственные б'рабаны. Фодей из жилища Лотосового Пруда и еще двое-трое жителей Долин стучали по тамтамам из козьих шкур и гудящего дерева, бородачи из Хило топотали по своим глухо-глухо стучащим б'рабанам, семья из Хонокаа колотила по натянутой на раму парусине, а народ Хоному прыгал со своими погремушками из раковин, и это чудное состязание б'рабанов задевало в молодых струны радости, ей, и во мне тож', а трава блаженства вела нас между звоном-треском, буханьем-стуканьем и дробными россыпями, пока мы, танцоры, не превращалис' в одни то'ко топочущие копыта, биение крови и летящие годы, и с каждым б'рабанным ударом еще одна жизнь спадала с меня, ей, я мельком видел все жизни, к'торые прожила моя душа, вплоть до времен, далеких-далеких от Падения, ей, видел их с лошади, несущейся галопом среди урагана, но описать их не мог, пот'му шо больш' не было слов, но хорошо помню ту темную де'ушку из Колеколе с тату ее племени, ей, она была склоняющимся деревцем, а я был ураганом, я дул, и она склонялас', дул сильнее, и она склонялас' ниже и ближе, потом я был бьющими по воздуху крыльями Ворона, а она была лижущими языками пламени, и 'гда деревце Колеколе обвила свои ивовые пальцы вокруг моей шеи, глаза ее сверкали шо твой кварц, и она шептала мне в ухо: Ей, я хочу, еще, и ей, мы хотим, еще.
Вставай, парень, 'стревоженно теребил меня мой Па, не то это утро, шоб мож' было валяться в постели, леж'бока ты этакий. Пузырь этого сновидения лопнул, и я пробудился по-настоящему под колючими одеялами Колеколе. Мы с темной де'ушкой были п'реплетены, шо твои маслянистые ящерицы, заглатывающие друг друга. Он нее пахло лозами и вулканическим пеплом, ее оливковые груди поднималис' и опадали, и я, глядя на нее, ощутил такую нежность, к'буто она была моим собственным бебенем, прикорнувшим 'коло меня. Трава блаженства все еще затуманивала мне мозги, и я слышал далекие-близкие крики гуляний, хоть уже занимался туманный рассвет, ей, на обмене в луну урожая это случается, время такое. Я, значит, зевнул-потянулся, ей, чу'с'вуя, шо все у меня болит и шо весь я опустошен, вы знаете, каково это бывает, когда заохотишь красивую де'ушку. Судя по дыму, неподалеку готовили утрики, так шо я натянул свои портки и куртку, а глаза у де'ушки Колеколе, открывшис', так и лучилис' призна'льностью, и она промурлыкала: Добр' утро, коз 'пас, а я засмеялся и сказал: Сейчас принесу чего погрызть, и видно было, шо она мне не верит, так я постановил себе док'зать, шо она не права, и увидеть ее улыбку, когда я принесу ей утрик. Возле склада Колеколе была мощеная д'рога, шедшая вдоль городской стены, но я не мог понять, на север она ведет аль на юг, и, значит, гадал, куда мне направиться, как вдруг страж Хонокаа грохнулся с крепостного вала наземь в нескольких от меня дюймах, то есть едва меня не убив.
Внутренности мои подпрыгнули и упали.
Древко 'рбалетной стрелы торчало у него из носа, а острие выходило из затылка. Железное это острие мгновенно обратило и утро, и все остальное, о, в обиталище ужаса.
Эти далекие-близкие вопли разнузданного гулянья были, ей, звуками битвы-сраженья! Дым от готовящихся утриков, ей, был дымом пожаров! Мысли мои сразу же обратилис' к моим людям, так шо я крадучис' побежал к складу жителей
Долин среди городского гвалта-гомона, Коны! Коны! Ей, темные крылья этого страшного слова яростно билис' надо всем Хонокаа, а когда я услышал громоподобные звуки расщепляющегося дерева и врывающийся прилив страшных криков, то понял, шо городские в'рота были проломлены. Я к тому времени добрался до площади, но звенящая-рокочущая паника преградила мне путь, и страх, ей, страх и горячее его зловоние заставило меня повернуть обратно. Я сновал туда и сюда по узким дорогам, но рев Конов, ржание и стук копыт их лошадей и щелканье бычьих кнутов — все это становилос' все ближе и ближе, заполняя туманные и пылающие п'реулки, к'буто цунами, и я не знал, ни откуда, ни куда я иду, как вдруг, хоп! меня столкнула в канаву какая-то старушка с бельмами на глазах, молотя воздух скалкой и вопя, шо привидение: Ты больш' не прикоснешься ко мне своими грязными лапами, но когда я встал, то она была бледной-неподвижной, вишь, на груди у ней расцвела стрела 'рбалета, а потом, шшшууу, кнут охлестнул мне ноги, шшшууу, и я полетел, шшшууу, и упал головой вниз, айййеее, и камни мостовой размозжили мне череп, ей, яростней, чем удар зубилом.
Когда я снова пришел в себя, мое м'лодое тело было старым ведром с болью, ей, к'лени у меня были разбиты, один локоть распух-онемел, ребра треснули, двух зубов не хватало, челюсти как следует не смыкалис', а эта шишка на г'лове была шо вторая г'лова. На обе эти г'ловы напялен был мешок, шо на козла п'ред забоем, а руки-ноги были жестоко связаны, и я лежал, с обеих сторон сплющенный такими же жалкими телами. Скрипели тележные колеса, цокали подковы, и при каждом толчке-покачивании череп мне оп'ласкивало болью.
Ну шо ж, таинственного в этом ничего не было. Нас поработили и везли в стойбище Конов, в точности как моего потерянного братея Адама. Я не особо рад был тому, шо все еще жив, не, я чу'с'вовал то'ко боль и беспомощность, к'буто связанный жав'ронок, истекающий кровью от раны, причиненной крючком. Чья-то протиснувшаяся нога уперлас' мне прям' в яйца, и я тихонько спросил: Здесь есть еще кто-ни'удь в сознании? Вишь, я думал, шо мне еще удастся как-ни'удь выбраться из этой дыры, но грубый-грачиный голос Кона проорал всего в нескольких дюймах: Заткнитес', вы, повязанные, а не то, клянус' своим лезвием, я вырежу ваши собачьи-сраные языки, ей, всем до единого! Кто-то из лежавших сверху обмочился, и в руку мне ударила струя теплой влаги, к'торая мало помалу остыла, сделавшис' влагой холодной. Я насчитал пятерых разг'варивавших Конов, трех лошадей и одну клеть с цыплятами. Наши поработители обсуждали де'ушек, к'торых они вскрыли-пронзили во время набега на Хонокаа, и так я узнал, шо мешок на меня напялен вот уже полдня аль больше. Голода я не чу'с'вовал, но, ей, жажда была, шо у горячей золы. Голос одного из Конов я узнал, но не мог понять, откуда. Каждый долгий такт приносил грохот боевых копыт по дороге, и тогда доносилос': Как оно, Капитан? и Ей, сэр! и Сражение идет успешно! Так я узнал, шо Коны не прост' наудачу совершили набег на Хонокаа, но захватывали всю северную часть Большого острова, ей, а значит, и Долины. Мои Девять Долин. Сонми, молился я, Мил'сердная Сонми, позаботься о моей семье и обо всех родичах.
Наконец меня сморил сон, и приснилас' мне де'ушка Колеколе, но ее груди-бока были из снега и застывшей лавы, и когда я снова проснулся в телеге, то обнаружил, шо умерший раб подо мной вытягивает из м'я все тепло. Я крикнул: Эй, Коны, у вас тут один мертвый, и, может, ваша лошадь скажет вам спасибо, если вы избавите ее от лишней тяжести. Парень, лежавший п'верх меня, завопил, когда возчик-Кон стегнул его кнутом в награду за мою столь любезную заботу, возможно, это он меня обмочил. По веселому пению птиц я 'пределил, шо близится вечер, ей, нас везли целый день напролет.
