Покорители студеных морей. Ключи от заколдованного замка - Бадигин Константин Сергеевич (книги онлайн .txt) 📗
Выбирая нового генерал–прокурора, император прибегнул к своему любимому способу. Написав на бумажке имена намеченных кандидатов, он свернул их и положил под образом, помолился и, перемешав, вынул одну. На ней стояло: «Петр Хрисанфович Обольянинов». Верный «указанию свыше», Павел назначил Обольянинова генерал–прокурором.
Вызвав своего любимца из передней, он обнял его и сказал:
— Ты да я, я да ты будем все дела решать.
В тот же день при дворе была торжественно отпразднована свадьба камер–фрейлины Анны Петровны Лопухиной с князем генерал–адъютантом Павлом Гавриловичем Гагариным.
Лопухина была названа статс–дамой и получила в подарок Екатерингоф в вечное и потомственное владение.
Видясь ежедневно с Анной Петровной Лопухиной, император почитал ее своим другом и привык к ее обществу. После свадьбы император продолжал по–прежнему посещать княгиню Гагарину.
Императрица Мария Федоровна едва сдерживала себя от ярости. Она всей душой ненавидела соперницу. Основания были серьезные. При дворе появились слухи, что в Михайловском замке для княгини Гагариной отделывают покои рядом с покоями императора.
Однако вмешиваться в дела императора Мария Федоровна боялась. В 1798 году императрица попыталась воспрепятствовать приезду Анны Петровны в Петербург и написала ей угрожающее письмо. Попытка закончилась неудачей: письмо Марии Федоровны доставили императору, и он, войдя в ярость, жестоко обошелся со своей августейшей супругой.
* * *
Николая Петровича Резанова заботы окружили со всех сторон. Он понимал, что только самые сильные средства могут спасти компанию от распада. Привилегии, утвержденные императором в прошлом году, можно назвать только первыми шагами. Николай Петрович согласился стать уполномоченным компании в Петербурге потому, что знал: никто другой не может сдвинуть дело с мертвой точки.
По указу императора Павла на статского советника Резанова возлагалось «…во всем пространстве данной ему доверенности и высочайше дарованных нами привилегий ходатайствовать по делам компании во всем, что к пользе и сохранению общего доверия относиться может».
Николай Петрович был наделен высокими правами, и в его лице Российско–Американская компания приобрела умного и стойкого защитника ее интересов.
Еще в конце прошлого года Резанов просил приехать в Петербург для важных переговоров свояка, главного директора компании Михаила Матвеевича Булдакова. И вот, наконец, вчера Резанов получил из Москвы депешу: Михаил Матвеевич приезжает в столицу днем 8 марта.
«Может быть, он уже приехал», — думал Резанов, торопясь домой на Малую Морскую улицу.
Подымаясь вверх по Почтовой, он увидел ехавшего навстречу императора и с ним ненавистного графа Кутайсова. Желая избегнуть опасности, Резанов укрылся за деревянным забором, окружавшим Исаакиевскую церковь. Он ни в чем не чувствовал себя виноватым. Но разве нужно быть виноватым, чтобы разгневать императора!
У подъезда своего дома на Малой Морской Николай Петрович увидел возок, запряженный парой серых лошадок. Булдаков в огромном бараньем тулупе с мохнатым воротником, обутый в серые валенки, стоял на крыльце.
— Николай Петрович!
— Михаил Матвеевич!
Свояки обнялись и расцеловались.
— Точно подгадал! — смеялся Булдаков. — Будто чувствовал! И пяти минут не прошло, как приехал, только–только из саней.
Накормив гостя домашним обедом, Резанов пригласил его в кабинет. Горничная подала кофе, бутылку коньяка.
Свояки закурили сигары. Михаил Матвеевич курил первый раз и смешил Резанова. От крепкой сигары у Булдакова выступили слезы.
— Рассказывай, что слышно в Иркутске.
— Баранов укрепился на Ситке. Вернее, приступил к постройке крепости. Назвал ее именем архистратига Михаила. В прошлом году у острова было добыто две тысячи бобровых шкур и приобретено в Якутате триста…
— Превосходное начало, — отозвался Резанов. — Если променять бобров на чай и продать чай в Петербурге, можно заработать около миллиона.
— Ты прав… Александр Андреевич считает, что агличане стремятся к занятию тамошних мест. Французский переворот и война мешают осуществить эти планы. Иностранные корабельщики с завистью смотрят на успехи наших промыслов.
— Теперь сие не страшно. Компания находится под высочайшим покровительством русского императора… А что, — помолчав, сказал Резанов, — по–прежнему в директорате нет мира?
Михаил Матвеевич махнул рукой.
— Нет мира! Недавно Мыльников и его сторонники вовсе отстранили меня от дел, забрали контору в свои руки и не показывали мне производства дел. Пришлось объявить военному губернатору.
— Ты бы внушил им, Михаил Матвеевич, что ныне директора суть почтенные люди в государстве. И если они хотят, чтобы стулья под ними были крепкими, пусть прекращают тяжбы и ябеды и пекутся о пользах государственных.
— Внушал. Не приемлют.
— В чем же дело?
Булдаков ответил не сразу.
— Многие не согласны с новым уставом. Широко, дескать, мы ворота открыли. На что, говорят, нам благородные дворяне. Капиталу они не прибавят, а нос в дела совать будут. По–прежнему твердят: «Кто сколько имеет акций, тот столько и голосов в собрании и советах должен иметь». А если так, Николай Петрович, трудно нам будет. Прочие недовольны тем, что дотацию не утвердил государь: расходы, дескать, большие… Так многие говорят, а думают инако… Думают: ежели без компании, каждый по себе, доходы будут больше, и о пользах государственных не пекутся вовсе…
— Слушай, Михаил Матвеевич. Я придумал, каким образом можно изменить обстановку в компании, и, если ты меня поддержишь, буду хлопотать через генерал–прокурора Обольянинова.
— Что ты придумал?
— Перевести правление Российско–Американской компании в столицу, — торжественно сказал Резанов. — А в Иркутске оставить лишь главную контору. Если правление будет здесь, мы все возьмем в свои руки.
— Согласен. Поддерживаю и денег дам. В Петербурге иркутским купцам не разгуляться. Мигом приструнят. Хлопочи. Слово мое твердое.
Булдаков налил в маленькие рюмочки душистого коньяка.
— За успех нашего дела и пользы отечеству.
Свояки выпили коньяк, прихлебнули кофе.
— Но это не все. Я хочу осуществить замысел Григория Ивановича: направить в наши американские владения большие корабли из Петербурга. Надо открыть морскую дорогу. По морю доставка тяжелых грузов обойдется значительно дешевле.
— Во сколько пуд груза морем обойдется? — живо откликнулся Булдаков.
— Пока не подсчитывал.
— А зачем говоришь, дешевле. А может, и дороже встанет. Надо каждую копейку подсчитать и доказать, что сие предприятие прибыльно, инако акционеры не согласятся. Подготовь все расчеты, и я за тебя горой… Послушай, Николай Петрович, — прервал свои рассуждения Булдаков, — к твоему дому кто–то подъехал.
Резанов посмотрел в окно. У крыльца стояла карета, запряженная четвериком.
— Его превосходительство генерал–губернатор фон дер Пален, — услышал Николай Петрович голос своего камердинера и поспешил в переднюю. Гость был почтенный.
В нескольких кварталах от собственного дома Резанова, в особняк госпожи Жеребцовой, съезжались гости.
— Господин Витворт, кавалер ордена Бани, чрезвычайный и полномочный министр Великобритании, — доложил слуга.
Английский посол, пользуясь правом старого друга, приехал раньше всех. Часы только что отбили восемь.
Ольга Александровна встретила его с заплаканными глазами.
— Что с вами, моя дорогая? — спросил посол, целуя руки.
— Я беспокоюсь о моих ближних. Сегодня получила письмо от Платона.
— Что с ним?
— Платон страдает в изгнании. Ведь он так еще молод!
— Будем надеяться на лучшее. Муж дома?
— Нет, он сегодня ужинает в Аглицком клубе.
— Я так рад видеть вас, моя богиня.
Ольга Александровна отменно красива. Недавно ей исполнилось тридцать четыре года. Высокая, статная, золотистые волосы, словно корона, украшают ее голову. На ней атласное платье, шея без всяких украшений. Чарльз Витворт давний и верный ее поклонник и сегодня сделал ей приятный подарок. Поцеловав еще раз пахнувшую французской помадой руку, он, словно невзначай, надел на свободный палец золотое кольцо с огромным бриллиантом. Еще полчаса посланник разговаривал с мадам Жеребцовой, уединившись в малой гостиной.
