Тайны Лубянки - Хинштейн Александр Евсеевич (книги бесплатно читать без txt) 📗
И вот в эти черные дни советское правительство принимает решение: провести парад на Красной площади. Точно так же, перед своей гибелью, крейсер «Варяг» выбросил парадные флаги.
Трудно недооценить значение этой акции. Для многих она стала своеобразным «моментом истины»: доказательством того, что Москва все еще живет, сражается и сдаваться не собирается…
…Накануне ноябрьских праздников Агапкина вызвал командир дивизии им. Дзержинского Марченков23 (после спешной эвакуации Высшей школы он служил теперь здесь – начальником оркестров дивизии).
– Вот что, Василий Иванович, – комиссар затянулся беломори-ной. – Вам надлежит прибыть к коменданту города генералу Си-нилову24.
– Зачем? – Агапкин удивился.
– Там узнаете… Впрочем, вы, наверное, догадываетесь. Вряд ли разговор пойдет о чем-то другом, кроме музыки…
…Генерал Синилов был не менее краток. Слова он чеканил точно на плацу.
– 7 ноября на Красной площади состоится парад войск. Вам поручается им дирижировать. Подберите оркестры, которые находятся сейчас в Москве, и сформируйте сводный оркестр. Сколько вам нужно на это времени?
– Дня два, не меньше…
– Добро. Только предупреждаю сразу: о целях репетиции никто не должен знать. Мероприятие – секретное. За разглашение будете отвечать по законам военного времени…
Первую репетицию назначили на 4 ноября. В правительственном манеже, в Хамовниках, музыкантов собралось столько, что глазам больно было смотреть: человек двести. Многие, углядев в завесе таинственности особый знак, пришли во всеоружии: с винтовками, гранатами, противогазами.
– Это еще что такое? – зашумел маршал Буденный. Вместе с комендантом города он решил лично проинспектировать, как идет подготовка к параду. – Оружие оставить. Ваше оружие – музыкальные инструменты…
И пока музыканты строились, маршал отвел Агапкина в сторону.
– Что намерены играть?
Василий Иванович протянул ему репертуар: 10 заранее подобранных маршей. Бывший конник внимательно прочитал, шевеля губами, точно проговаривая названия про себя. Наконец сказал:
– Оставьте вот эти… Остальные не надо…
Выбор Буденного пал на четыре марша. Была среди них и «Славянка»…
…Парад проходил точно по намеченному плану. Под звуки маршей шагали по брусчатке колонны бойцов, громыхали расчехленные пушки. Приветственно махали с трибуны мавзолея вожди народа и лично Он – товарищ Сталин, в шапке с опущенными ушами. Седой снег падал на башни Кремля, на купола церквей, и была во всем этом великолепии такая торжественность, что даже холодно становилось внутри. И никто и не заметил, как едва не случился конфуз.
По сценарию после прохождения войск Агапкин должен был увести оркестр назад, к теремам ГУМа, чтобы освободить дорогу кавалерии, но…
«Пора мне сходить с подставки, – напишет он потом в своих воспоминаниях. – Хотел было сделать первый шаг, а ноги не идут. Сапоги примерзли к помосту. Я попытался шагнуть более решительно, но подставка затряслась и пошатнулась. Что делать? Я не могу даже выговорить слова, так как губы мои замерзли, не шевелятся».
На счастье один из подчиненных – полковой капельмейстер Стейскал – увидел гримасы на агапкинском лице. Подбежал, подставил плечо, подал руку. Еле-еле Василий Иванович спустился на землю. Ноги – точно два протеза…
И вот уже летит над Красной площадью «Славянка». Мог ли в далеком 1912 году представить он, что творению его уготована такая долгая жизнь.
Это, пожалуй, единственный случай в истории, когда один и тот же марш стал пусть и неофициальным, но общепризнанным гимном сразу двух величайших войн…
…Июнь 1945-го. Эпохальный Парад Победы. И снова Агапкин стоит на главной площади страны.
Такого размаха Красная площадь еще не видела. 1400 музыкантов играют для победителей. Дирижирует сводным оркестром генерал Чернецкий25 – его старый друг и соратник. В многоголосии звучит и оркестр Агапкина.
И в этом есть какая-то внутренняя, всепобеждающая логика: в ноябре 1941-го именно он провожал бойцов на передовую. И кому, как не Агапкину, встречать теперь победителей…
Остались за спиной четыре военных года. Это время Агапкин провел в Новосибирске: капельмейстером Военно-технического училища им. Менжинского26.
В Москву он вернулся осенью 1943-го. Вернулся в прямом смысле слова к пепелищу. Дом его в Большом Кисельном разбомбило. Многие из музыкантов – тех, с кем сыгрался, сроднился за эти годы – погибли. Оркестр приходится набирать заново. Но уже летом 1944-го Агапкин снова начинает играть в «Эрмитаже».
Это было последнее лето войны. Город постепенно залечивал раны, прихорашивался, возвращая себе столичный лоск. Вновь, как и прежде, на московских улицах появились мороженщики. Один за другим открывались кафе и коммерческие ночные рестораны, где писатели и артисты получали скидку в тридцать процентов, а старшие офицеры – в пятьдесят.
Москва жила предчувствием победы, и потому на концертах Агапкина зрителей никогда не убавлялось. Дирижерская палочка в руках Агапкина – точно волшебная. Достаточно одного ее взмаха, чтобы перенестись в прошлое: в довоенные счастливые дни.
Отныне с «Эрмитажем», его тополями и липами, с эстрадой-раковиной он не расстанется до самой своей отставки…
В августе 1951-го новым хозяином Лубянки стал некто Семен Денисович Игнатьев27. Когда-то, во время Гражданской, он служил на рядовых должностях в Бухарской ЧК, и этого факта биографии оказалось достаточно, чтобы вручить ему в руки самую мощную спецслужбу планеты.
Он был типичным партаппаратчиком послевоенной эпохи этот Игнатьев: пугливым, исполнительным, серым. (До такой степени пугливым, что даже когда в марте 1953-го охрана Ближней дачи доложила ему, что Сталин не выходит из своей комнаты и не подает никаких признаков жизни, глава МГБ не решился приехать на место и переадресовал подчиненных Лаврентию Павловичу. Эти трусливые часы ожидания стоили Сталину жизни.)
Такие, как он, и приходят теперь к власти. (А других и нет: всех инициативных и ярких сгноили еще в 37-м.)
Впрочем, не творческий подход нужен от Игнатьева: совсем другое. Новый министр должен «почистить» Лубянку, вымести поганой метлой окопавшихся там сионистов и врагов народа.
Его предшественник – Виктор Абакумов – уже сидит во внутренней тюрьме МГБ. Оказывается, он «помешал ЦК выявить законспирированную группу врачей, выполняющих задания иностранных агентов по террористической деятельности против руководителей партии и правительства»28. Вслед за министром в камеры переезжает и множество его соратников – заслуженных, увешанных орденами генералов.
«Пора снять белые перчатки», – буквально на первом же совещании заявляет Игнатьев. Это значит, что хватит миндальничать и играть в демократию: с врагами нужно и должно бороться их же, враждебными методами – бить, бить и еще раз бить. В помещении внутренней тюрьмы МГБ спешно оборудуют специальное помещение: пыточную. Из сотрудников тюрьмы формируют отдельную команду инквизиторов.
В декабре 1951-го Сталин возрождает особое совещание при министре: страшный орган, которому теперь, как и в 1937-м, дано право казнить без суда и следствия.
Забытое, казалось бы, ощущение всепоглощающего, липкого страха снова повисает в воздухе.
За годы войны страна хлебнула вольницы. Верилось, что вот теперь, после оглушающей победы, все пойдет по-новому. Но на смену морозному запаху фронтовой свободы пришел скрежет туго закручиваемых гаек.
Уже заклеймены позором «пошляки» Ахматова29 и Зощенко, «формалист» Шостакович30. Уже занимается «дело врачей». Уже отгремело дело «ленинградское»31, верстаются в Кремле сценарии заговоров новых, и даже верноподданнейшие Ворошилов и Молотов ждут со дня на день арестов.
Каждый день газеты бичуют презренных космополитов и низкопоклонников. Разоблачают происки заокеанских поджигателей войны. А тем временем советские соколы оттачивают свое мастерство на воздушных просторах братской Кореи…
