Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - Синицин Игорь Елисеевич (читать книги txt) 📗
Случай представился только через три года, когда генсек уже имел прочное большинство в политбюро. Дочь Иосифа Сталина Светлана Аллилуева получила официальное разрешение властей СССР на выезд в Индию для погребения по индийским обычаям праха своего третьего мужа, коммуниста и гражданина Индии, работавшего и умершего в Москве.
Ни советское посольство в Индии, включая посла, ни резидент КГБ и представители советских спецслужб в Индии не оказали дочери диктатора Светлане Аллилуевой достаточного человеческого внимания, хотя именно в те дни, в начале марта, исполнялась очередная годовщина смерти ее отца. Психика Светланы из-за перманентной кампании десталинизации в СССР была в возбуждении. Она выполнила свой долг по отношению к покойному мужу, хотела спокойно пожить в деревне, где было его поместье. Светлана попросила в советском посольстве продления визы на свое пребывание в Индии. Но партийные, кагэбэшные и дипломатические чиновники Страны Советов долго тянули с ответом. Тогда возмущенная хамским молчанием наследников Сталина дочь советского диктатора отправилась просить политического убежища в посольстве страны, которую Сталин считал своим злейшим врагом, – Соединенных Штатов Америки. Такое убежище она получила. Американцы немедленно переправили ее через Швейцарию в США.
В конце 90-х годов в книге «Возле вождей» писателя Сергея Красикова, бывшего офицера Управления правительственной охраны и знавшего много тайн Кремля, был обнародован малоизвестный, но совершенно убийственный факт.
«По мнению экспертов-финансистов, – пишет бывший телохранитель высших лиц Советского Союза, – в одном из швейцарских банков она получила довольно-таки значительную сумму, лежавшую с 1905 года…
Великий конспиратор И. В. Джугашвили-Сталин на всякий случай передал дочери свой партийный банковский шифр, который на этот раз ей очень пригодился. Без уверенности в получении этих денег она вряд ли рискнула бы эмигрировать. Этих денег вполне бы хватило беженке на безбедное существование, не будь она в Америке новичком и по-советски наивно-доверчивой. Большая часть их осела в руках домовладельцев, издателей и адвокатов» [14].
Именно побег Светланы Аллилуевой в США и боязнь членов политбюро того, что дочь диктатора разоблачит самые темные стороны жизни кремлевских обитателей, вызвали отставку молодого председателя КГБ, который не сумел предотвратить бегство. За это Семичастного сослали в Киев, на второстепенную должность заместителя Председателя Совета министров Украины. Брежнев еще долго опасался друга «железного Шурика». За ними обоими велась слежка, их телефонные разговоры прослушивались…
Леонид Ильич Брежнев со времен довоенной партийной работы в Днепропетровске развивал и обострял свой природный инстинкт на людей. Он сразу видел и чувствовал, как относится к нему человек, которого он встретил в первый раз. Затем у него складывалось мнение, которое под влиянием инстинкта самосохранения могло изменяться в широких пределах. Он опирался не только на собственное впечатление, но и на обширную информацию, которую, как высокий руководитель, получал по самым разным каналам. Он сделал безошибочный выбор, назначая Андропова председателем КГБ.
Брежнев точно знал, что Андропов, как секретарь ЦК, не входил в группу партийных и кагэбэшных деятелей, организовавшихся для свержения Хрущева. Но и сам Брежнев довольно долго был в стороне от заговора, колебался и только под сильным давлением Подгорного и других согласился стать новоизбранным лидером вместо Хрущева. Он оценил осторожность Андропова и его нежелание вступать в драку, а затем высокую работоспособность Юрия Владимировича и его организаторские способности, его преданность новому генсеку. Брежнев твердо знал о нежелании Андропова ввязываться в интриги, закрученные теперь Шелепиным и его сторонниками, хотя Юрий Владимирович и был человеком скорее их поколения, чем сверстником старших товарищей из верхушки политбюро. От своих людей в аппарате ЦК генсек получал информацию о личной психологической несовместимости интеллигента без высшего образования Андропова и имевшего диплом блестящего Института филологии и литературы, но хамоватого и агрессивного Шелепина. А так как главной опасностью для Брежнева были теперь Шелепин и Семичастный, их люди на ключевых постах в партии и государстве, то кабинет Семичастного на Лубянке занял Юрий Владимирович Андропов.
По крайней мере, четырнадцать с половиной из своих пятнадцати лет во главе КГБ Юрий Владимирович оставался верен Брежневу.
Как я понимаю, Андропов принял Комитет госбезопасности не в самом лучшем состоянии. Три реорганизации за двенадцать лет и трое председателей, из которых каждый по-своему громил весьма разветвленную спецслужбу, так что ее главный инструмент работы, агентура, сократился с 1951 года до середины 60-х годов в десять раз, привели к плачевным для тоталитарного государства результатам.
Как верный адепт системы, Андропов вынужден был исправлять положение и строить органы госбезопасности по-новому, хотя до начала 70-х годов он не был еще убежден до конца в том, что стране нужна огромная, единая спецслужба, а не несколько отдельных, строго специализированных и самостоятельных подразделений. Когда же он пришел к такому выводу, то со всей своей энергией взялся за восстановление утраченного при Хрущеве государства в государстве – КГБ. После того как в апреле 1973 года Андропов был избран членом политбюро и перед ним открылась сначала гипотетическая, а затем и вполне реальная дорога к вершине власти, процесс укрепления и расширения КГБ принял хотя и скрытый, но масштабный характер.
В конечном итоге к тому моменту, когда Андропов вернулся в ЦК КПСС и вплотную приблизился к заветной цели – креслу генерального секретаря, Комитет государственной безопасности достиг пика своего могущества и численности кадровых и внештатных сотрудников. Как подсчитала в начале 90-х годов Евгения Альбац и другие российские публицисты «демократической» волны, в КГБ служило чуть более полумиллиона сотрудников, из которых 220 тысяч человек составляли пограничные войска. К этой огромной силе следует присовокупить десятки, а может быть, и сотни тысяч офицеров так называемого действующего резерва, сидевших в первых отделах предприятий, научных и учебных институтов, министерств, ведомств, «под крышей» газет, журналов, издательств, внешнеполитических и внешнеторговых учреждений, – одним словом, там, где имелся хоть какой-нибудь завалящий секрет. А поскольку в Советском Союзе почти каждая цифра или факт, научная разработка или иностранные газеты и журналы в библиотеке считались секретными, то все эти сотни тысяч офицеров «оперативного резерва», или, проще говоря, кагэбэшников, «под крышей» имели неплохо оплачиваемую работу.
Кроме чекистов-профессионалов, рассчитала Е. Альбац, на КГБ работало 2,9 миллиона «добровольных помощников», многие из которых, как, например, содержатели явочных квартир или наиболее активные агенты, получали некоторую денежную оплату их услуг. Как это принято во всем мире, штатные работники спецслужб вербовали агентов самыми разнообразными способами. Большинству внушали, что они должны доносить КГБ о всех сомнительных личностях, или высказываниях, или нарушениях режима секретности и т. д. Считалось, что члены партии и беспартийные таким образом должны выполнять свой гражданский долг. Многим помогали в карьере, в переходе на лучше оплачиваемую или интересную работу, разумеется, если новое место службы агента создавало дополнительные возможности в оперативной деятельности КГБ. Иных привлекали к сотрудничеству, поймав на каком-либо криминале или мелких правонарушениях.
Движения человеческой психики поистине неисповедимы! Когда я занял кабинет на руководящем этаже Лубянки, ко мне вдруг стали захаживать без приглашения и без выписывания по их заявкам строго оформлявшихся пропусков в здание КГБ некоторые мои старые знакомые по Совинформбюро, агентству печати «Новости» и другим журналистским и научным организациям. Они бывали «по своим» делам у ведущих их офицеров и генералов и оказались высокопоставленными агентами КГБ, которые хотели «представиться» новому помощнику председателя. Они явно не знали, что я никакого отношения к КГБ не имею, а являюсь формально работником Общего отдела ЦК КПСС. К моему удивлению, среди них были мои приятели и сослуживцы. Я знал, что многие из них регулярно работали с иностранными делегациями, выезжали с журналистскими заданиями за границу, пробивались с низших ступенек к высоким редакционным должностям и гонорарам. Бог им судья, да многие из них и смущались своей тайной ролью, говорили о ней сквозь зубы, как будто я обязательно должен был знать или интересоваться их скрытой жизнью. Но особенно поразила меня одна дама, которую я к тому времени знал лет двадцать, еще со времен Советского информбюро. Она была дочкой высокопоставленных родителей, ей не надо было подличать, чтобы пробиться в жизни. Таких «персон» при всех правителях страны запрещалось вербовать. Она «стучала», видимо, только для удовольствия и от собственного змеиного характера. Естественно, советская система ее очень высоко подняла, и до сих пор ее утомленное жизнью лицо мелькает иногда в каких-то тусовках…
