Надломленные. Хроники пикирующей Цивилизации - Ляпунов Кирилл (читать бесплатно полные книги txt, fb2) 📗

Глаза революционерки наконец-то загорелись искрами надежды. Она начинала понимать!

Остаток сеанса Аркадий Аркадьевич и его «новый удачный кейс» посвятили началу долгого и муторного процесса отделения зерен от плевел в многострадальном подсознании Натальи. Работы предстояло много, но она наконец-то обрела смысл.

Лоукост-тур

Вымотанный, но довольный Кузнецов вышел наконец на обеденный перерыв. Есть хотелось зверски! Но минута блаженства была все ближе и ближе. И это умиротворяло так же, как и яркое весеннее солнце, появляющееся только в самом начале весны, – оптимистичное, всеобъемлющее, вселяющее уверенность, что жизнь будет длиться вечно и при этом обязательно будет хороша! Подгоняемый светилом и разыгравшимся аппетитом, Аркадий довольно резво совершил привычный зигзаг по маршруту, состоящему из ветхих московских переулков, и выплыл по растекающимся весенним лужам на Чистопрудный бульвар, где в любимом ресторанчике на пруду его могли порадовать добротным стейком и морепродуктами. Действительно, почему бы не позволить себе маленький пир?

Кузнецов не был чревоугодником, но за свои сорок лет ему пришлось пройти довольно заковыристый гастрономический путь, начавшийся с классики советского общепита в уравненном с остальными гражданами детстве, продолжившийся в студенчестве жалким подобием кавказской кухни и нарождавшимся тогда американским фастфудом и достигший наконец той точки, когда ты понимаешь и можешь выбирать. И дело здесь не в желании пустить пыль в глаза «богатой» фоточкой своей трапезы в социальных сетях для поднятия собственного псевдостатуса (Аркадия бы перекосило даже от мысли такой). Вовсе нет! По его убеждению, хорошая кухня была чем-то сродни искусству, просвещающему не только желудочно-кишечный тракт, но и душу. И для достижения катарсиса требовались специальные условия.

Поэтому по большей части Аркадий вкушал пищу в одиночестве, чтобы никто не мешал во время этого интимного процесса восстанавливать гармонию, утраченную за время, проведенное с пациентами. И чтобы достичь сей непростой цели, его выбор обычно ложился на заведения, где априори не будет толкотни и разухабистой молодежи. Такая тактика помогала психологу регенерироваться максимально эффективно. А с годами он приобрел еще и изящный экспертный подход, отправлявший вкусовые рецепторы по волнам памяти, где они должны были найти застрявшие там вкусы осьминогов с сицилийского побережья или кебабов из грязноватых кафешек Иерусалима и сравнить их с произведениями, предлагающимися искушенными московскими шеф-поварами. И тем самым снова и снова переживать приятные жизненные моменты, становиться чуть моложе и немного счастливее. Такой вот завуалированный вариант отпуска.

А именно сейчас отпуск Аркадию был очень даже нужен: ежедневно общаясь со страждущими мира сего, он невольно пропитывался их фобиями и психологическими нарушениями. Кузнецов пробовал ставить барьеры, отстраняться. Этому его учили в университете и настоятельно советовали старшие коллеги. Но, несмотря на двадцатилетнюю практику, полностью освоить данный прием ему так и не удалось. Нет, у Аркадия, конечно, была определенная доля профессионального цинизма, но ровно в той пропорции, что не позволяла получить смертельно токсичную для собственной психики дозу сопереживания. В остальном же психологу удалось остаться человеком – сопереживающим боли, мыслящим, желающим найти выход в любой сложной ситуации и помочь до него добраться. Видимо, эта его черта отчасти способствовала успешности на непростом московском рынке – люди видели его неравнодушие и стремились к нему. Но она же постоянно оказывала отравляющее воздействие на самого Кузнецова. Весной и осенью было особенно тяжко. А сейчас как раз шло время пиковых нагрузок.

И если раньше – как называл их сам Аркадий, в «старорежимные времена» – внутренняя боль людская была более или менее «традиционной», то есть основанной на вековых чувствах любви, ненависти, зависти и их многочисленных комбинациях, то теперь психологу все чаще и чаще приходилось сталкиваться с ситуациями, когда причины саморазрушения оказывались настолько виртуальными и в прямом, и переносном смысле, что непонятно было, как же их вообще искоренять. Доступная публичность, как Кузнецов объяснял себе причину этого феномена, сыграла с человечеством злую шутку: то, что в эпоху традиционных коммуникаций воспринималось как незначительные неприятности, не тянущие даже на жизненный эпизод, в современном мире трансформировалось в нечто значительное и порою ужасающе разрушительное.

Например, еще каких-то двадцать лет назад пьяный танец на столе во время новогоднего корпоратива был всего лишь досадной оплошностью, которая оставалась внутри коллектива и быстро забывалась. Теперь же подобного рода выходка оборачивается злым вниманием тысяч или миллионов чужих и равнодушных глаз, тянущимися за ними издевательствами, узнаванием везде, где только можно, и, как следствие, крахом карьеры или личной жизни. В некоторых особенно запущенных случаях – самоубийством. И если верить заголовкам таблоидов в Сети, такое развитие событий далеко не единичный случай, а регулярно происходящий с разными несчастными по всему миру. Но и после смерти они остаются лишь объектами для насмешек, потоптаться на костях которых в эпоху виртуальной ненависти считается даже каким-то особенным шиком. Оставшиеся же наблюдают за этим и отчаянно не хотят занять освободившееся место. Но пустым оно, как того требуют законы жанра, быть не может. И все об этом знают. В результате – закрытость, неврозы, психозы. И все в причудливых формах. Те, кто слаб, но поумнее, идут к Кузнецову и его коллегам. Остальные справляются сами.

А дальше как снежный ком: ложное ощущение соприкосновения с миром, полная и бесповоротная интеграция в его виртуальную матрицу, стремление следовать всем новым веяниям, львиная доля которых базируется на дискредитации «обветшалых» табу, и апофеоз – колебания в унисон с остальными миллионами-миллиардами попавшихся. А там уж как пойдет. В зависимости от степени пропитки и интеллекта. Или ограничишься регулярным перекрашиванием аватарок в знак солидарности с погорельцами в какой-нибудь Франции, или вовсе пойдешь свергать правительство по примеру народов североафриканских стран. Тут уж на что стойкости хватит. Но никому (никому!) не удастся залезть внутрь безнаказанно.

В межсезонье же напитавшиеся начинают отжигать сразу во всех гранях реальности, распаляясь до неприличия. Искры от костров их амбиций поджигают несчастных клиентов Кузнецова, и ему приходится трудиться с удвоенной силой. Невольно загораясь вместе с ними, но не выгорая, а лишь обугливаясь по краям. Малоприятная и утомительная процедура, надо сказать. Но он не жаловался – беспокойство окупалось. В том числе и за счет простой возможности душевно поесть.

Поэтому Аркадий не спешил. Но и не рассиживался. Хотя атмосфера полупустого будничного ресторана грела и затягивала: негромкий лаунж, солнце, разбрасывающее яркие блики по еще ледяной поверхности пруда, приветливые официантки и, конечно, замечательный повар! К концу обеда психолог почти окончательно сбросил напряжение, которым его одарили утренние клиентки.

Не без сожаления покинув заведение, Аркадий направился в книжный магазин за учебниками, как и было задумано. Конечно, море под ногами не настраивало на длительные прогулки, но все, что было выше, вселяло благодушие и терпимость. Был обеденный перерыв. По бульвару сновали одуревшие от надвигающейся весны офисные работники. Тут же слонялись личности разной степени асоциальности – праздношатающиеся студенты, туристы, бомжи, полицейские. И все как-то уживались друг с другом. Даже неизменный во все сезоны Грибоедов зеленел бронзой как-то по-весеннему.