Меч и корона - О’Брайен Анна (книги онлайн полностью TXT) 📗

А потом снова заулыбалась в закрытом богатыми занавесями паланкине: мне ясно представилась давняя картина, когда юный наследник Анжу забрал у меня попугая, чтобы научить его выговаривать слово «Элеонора». Ничего подобного он делать не стал. Когда беспокойную птицу вернули мне, она произносила очень ясно: «Анри», — а затем издавала воинственный вопль, который, вероятно, был кличем Плантагенетов. И не замолкала, пока я не велела убрать ее прочь из светлицы.

Глава шестнадцатая

— Дети мои! Через какие испытания пришлось пройти вам обоим!

Папа Евгений [83]— невысокий пухлый клирик с радушной улыбкой и ясными, как у невинного херувима, глазами (подозреваю, он был равно способен и на дела отнюдь не добрые) — протянул нам руку со сверкающим на ней папским перстнем. Мы опустились на колени и поцеловали эту руку: сперва Людовик суетливо пал на пол и с глубочайшим почтением к ней приложился; за ним последовала и я, сдерживая невольную дрожь от прикосновения мокрых и жирных пальцев. Его святейшество не соблюдал умеренности в еде. Впрочем, ему никто не говорил, вероятно, и о необходимости время от времени мыться. Благовония, коих он не жалел, не вполне заглушали, тяжелый запах, исходивший от немытой кожи и нестиранных шелков. Я задержала дыхание и прикоснулась губами к давно не чищенному камню, являя всем своим видом глубочайшее почтение — ведь эта встреча обещала мне спасение.

Поскольку в Риме папу не любили, а споры в отношении того, кому по праву надлежит владеть ключами святого Петра, не остывали, Евгений дал нам аудиенцию в Тускулуме [84], к югу от Рима. Городок, окруженный садами и рощами, живописно раскинулся на северных склонах гряды Альбанских холмов. Только я старалась не смотреть на эту красоту: слишком она мне напоминала о нежной зелени Антиохии.

Настроение у меня было бодрым. Я не допущу, чтобы кто-то встал на моем пути — уж во всяком случае, не этот толстенький поп-коротышка.

— Мы с нетерпением ожидали этой встречи с той минуты, как прибыл ваш гонец, дабы просить об аудиенции, — Евгений, сияя улыбкой, обращался к Людовику. — Мне известно, что усилия ваши не увенчались успехом, но Бог прозревает побуждения сердца каждого, кто отправился в крестовый поход. Воистину Он благословил вас. Пойдемте…

Шурша своим дурно пахнущим облачением (в коем преобладали золото и пурпур — Евгений не желал считаться с тем, что не все признавали его сан), он провел нас на затененную террасу. Там мы и устроились в креслах, приняв от почтительных слуг кубки вина. Здесь, на воздухе, исходившие от папы запахи не так били в нос. Я глубоко вдохнула острый аромат гвоздики (поданный нам напиток был щедро сдобрен пряностями). Вообще-то я не очень люблю такое вино, но лучше уж обонять его.

— Вам удалось помолиться у самого Гроба Господня! Это великолепно! Вы стояли посреди Иерусалима…

Пока Его святейшество длинно и сбивчиво изливал свой восторг, я тихо сидела и прихлебывала вино. Людовик кивал и соглашался с каждым словом папы, елейный голос которого разносился по всей террасе. И откуда у такого маленького человечка столь могучий громоподобный голос? До тех пор я не произнесла ни слова. Но уж когда заговорю, каждое будет иметь вес.

— Еще я полагаю, что и ваше путешествие на Сицилию не обошлось без тяжких испытаний, сын мой. До нас дошли известия…

Даже Людовику все это стало невмоготу.

— Мы прибыли сюда ненадолго, Ваше святейшество. — Людовик бросил быстрый косой взгляде мою сторону. — Нам необходимо воспользоваться вашим драгоценным опытом. И вашим заступничеством. У меня есть замысел — объявить новый крестовый поход, дабы достичь тех целей, в коих мы прежде не преуспели. Мне хотелось бы получить ваш совет, Ваше святейшество…

Этим я уже была сыта по горло. Сейчас они вдвоем с головой уйдут в подготовку новой катастрофы в Палестине, если только я не вмешаюсь. От огорчения я резко отставила кубок на выступ балюстрады, и он зазвенел о камень, а я сама подалась вперед, с мольбой воздев обе руки. Я живо изобразила полнейшее отчаяние, глаза мои широко распахнулись, голос пресекался от волнения.

— Право же, Ваше святейшество… У моего супруга есть свои заботы. Но мне необходимо поговорить с вами. Я нуждаюсь в вашем наставлении. Для меня это дело величайшей важности. Если на то пошло, без вашего заступничества, боюсь, душа моя будет погублена…

Прищурив глаза, папа Евгений посмотрел на меня с подозрением. Потом спохватился, что надо улыбаться.

— Не тревожьтесь, дочь моя.

— С глазу на глаз.

Я выдержала взгляд его ясных глаз.

— Будь по-вашему.

Пресвятая Дева! Как же сильно я презирала этого наместника Божьего на земле!

Он заставил меня дожидаться до завтра. Я не стала настаивать, а с пользой потратила время. С какой стороны лучше всего подойти к нему? Говоря с аббатом Бернаром, я перешла от холодных аргументов к ничем не сдерживаемой горячности. Что может тронуть этого толстого попа-коротышку, кроме соображений его собственной выгоды? И почему это женщине вечно приходится уговаривать, а не приказывать? Когда я наконец предстала перед папой Евгением в его кабинете, мне так и не удалось выбраться из трясины сомнений. Доказательствами я располагала бесспорными. Разве я не готовилась целый год к этой встрече? Но вот как лучше изложить дело, я так и не решила, а минута для этого уже настала.

Преклонив колена, я сделала глубокий вздох, не обращая внимания на жуткий запах: надо было подавить невольную нервную дрожь. Он не откажет мне! Он увидит, что просьба моя совершенно справедлива. Сердце у меня затрепетало и гулко бухнуло. Наконец-то мне оставался один шаг до победы! И если придется, я залью слезами его перепачканные папские туфли.

— Поведайте мне, дочь моя, что у вас на сердце. — Евгений помог мне подняться на ноги, поцеловал в щеку, неумело изображая отцовскую ласку, и подвел к покрытому подушкой табурету у окна. — Вижу, что душа ваша пребывает в тревоге. Поверьте мне, ваши дела не настолько плохи. Поведайте все без утайки.

Я так и сделала.

Потупив глаза, как подобает женщине в крайней печали и растерянности, я заговорила о незаконности нашего союза с Людовиком вследствие близкого родства. Я подробно остановилась на том, что за двенадцать лет брака так и не смогла родить ребенка, кроме единственной девочки, которая никогда не сможет править Францией. Разве не известно Его святейшеству, что за последние двести лет не было ни одного короля Капетинга, который не произвел бы на свет хоть одного наследника мужского пола? А вот мы с Людовиком не смогли. Это кара Божья. Иначе быть не может: наказание за брак, которого вообще не должно было быть. Толстый Людовик согрешил, даже не попытавшись получить папское дозволение на наш поспешный брак, а нам с Людовиком приходится за это расплачиваться. И вместе с нами Франции, если у Людовика так и не будет сына — самый сильный довод я привела под конец. Обошла молчанием тот факт, что у Людовика был брат [85], который вполне мог сменить его на троне и, возможно, стать гораздо лучшим правителем страны.

Евгений сидел, склонив голову набок, и рассматривал меня, как пестрая сорока — своих птенчиков. Мне удалось завоевать его внимание, но прочитать в его ясных глазах не удалось ничего.

— Я хотела бы показать вам кое-что, если вы позволите…

— Покажите, дочь моя.

Я вынула из рукава и развернула написанный мною собственноручно документ, со всеми подробностями, какие только помнила — ведь прошло уже много времени после нашей беседы с епископом Леонским. Там были ясно показаны все поколения герцогов Аквитанских и королей из династии Капетингов, потомки которых, Людовик и Элеонора, находились между собой в недозволенной для брака степени родства. Я протянула свиток папе, он взял, однако взгляд Евгения ни на минуту не отрывался от моего лица. Невозможно было отгадать, что кроется за улыбкой, которую он так мастерски изображал.