Детектив на исходе века (Российский триллер. Игры капризной дамы) - Трахименок Сергей Александрович
Узякин потерял равновесие и упал на четвереньки, задев стол. На столе что-то упало, покатилось, выливая остатки морса, а потом упало на пол и разбилось.
— Ох… итит твою, — наполовину протрезвел Узякин и взялся за голову…
— Да, довыпендривались, — произнес Внучек, — я, наверное, пойду…
— Давай, — бросил свое любимое слово Узякин. Он уже мысленно объяснялся с женой, которая вот-вот должна прийти с работы.
До квартиры Николаева Внучек добрался нормально: его не останавливали на улице, не просили закурить, не проверяли на вшивость и заячью кровь иными способами, после которых «проверяемого» либо оставляли в покое, либо крепко колотили. Было уже поздно. Внучек почистил зубы и лег в кровать, однако долгое время не мог заснуть. Ему вспомнился разговор с шефом, снайперы, генерал, Писаренков с гранатой, заложники. Ему захотелось записать мысль, которую высказал пьяный Узякин. «Все мы заложники чего-нибудь», — крутилась у него на языке начало фразы.
Он встал, долго искал записную книжку, а когда нашел, то не мог вспомнить фразу, которую хотел написать. Он долго смотрел на чистую страницу книжки, потом перевел взгляд на предыдущую, где было записано выражение неизвестного автора: «Смерть одного человека — трагедия, смерть миллионов — статистика», чтобы окончательно не забыть, что он хотел закрепить на бумаге, Внучек начал писать, удивляясь, что пишет не то, о чем говорил Узякин.
Решив завтра на свежую голову отредактировать запись, он улегся в постель и попытался уснуть.
Глубокая ночь опустилась на землю. Было ясно и морозно, яркие звезды, рассыпавшись по небу, наблюдали земную жизнь. Они видели, как исчезли прохожие с улиц Каминска. С их исчезновением стали расходиться по домам каминские хулиганы и подростки, искатели приключений. Не тузить же им друг друга: в мире человека, как и в мире животных, не едят себе подобных.
Каминск засыпал…
Пометавшись по камере, заснул подвижный и юркий Шнырь. Мысль, что дело, которое они с Бузой провернули, повысит его авторитет в том мире, что будет средой его обитания еще несколько лет, а может, и всю жизнь, согревала его.
Давно спал Хряк. Ему снился тюремный сон, в котором он командовал группой «гладиаторов», захватывающих заложников. Среди заложников был и Буза. Он стоял на коленях перед Хряком и просил прощения за удар рукояткой заточки по затылку. Сны компенсируют неисполненные человеческие желания.
Спал Буза. В своих снах он не видел ни Хряка, ни Шныря. И перед тем, как заснуть, он не вспомнил о своих подельниках, не покаялся, что обманул их. Буза не умел сострадать кому-либо, во-первых, потому что в детстве его этому не научили, и во-вторых, что в зоне не жалеют обманутых, обиженных, опущенных.
Буза спал спокойно, как человек, достигший цели, к которой стремился. Он проиграл борьбу за место пахана в колонии и решил «свалить» на другую зону, но «свалить» так, чтобы чертям стало тошно, и все помнили бы Бузу… Он обманул Хряка и Шныря: никто не ждал их на одном из переездов. Он дал Хряку возможность «завестись» и проморгать «сигнал». Он сам наказал Хряка и сделал это так, что ни у Хряка, ни у Шныря ни на секунду не возникло сомнения в том, что все, сказанное Бузой, — правда… А раз уж сегодня не усомнились в этом, то не усомнятся никогда, а если и усомнятся, то никому об этом не скажут: на обманутых и обиженных воду возят, а кому хочется быть водовозом.
После ссоры с женой спал гроза блатного мира Каминска Узякин.
Уснул, наконец, и Внучек, еще не зная, какой подарок готовит ему судьба на следующий день.
Осторожно, чтобы не разбудить соседей, возвращался домой после встречи с подружками комбат, не догадываясь, что для благополучного возвращения ему как раз нужно делать все наоборот, подъехать к дому шумно и не идти на цыпочках по лестнице.
Где-то далеко от Каминска мчалась в ночи электричка. Стоя и сидя, дремали в ней люди. По-прежнему стояли в тамбуре Виктор и Валентина, по-прежнему бесновалась в соседнем вагоне пьяная компания, которая то рвалась кого-то «уделать», то выясняла отношения между собой…
И сама земля мчалась куда-то в черноте космоса.
И вместе с ней в неизвестность летели жители одной шестой части суши, которых пьяный Внучек в своей записной книжке назвал заложниками политиков…
Звонок телефона разбудил Внучека в начале десятого, и он сразу понял — что-то случилось.
Звонил Узякин.
— Федя, — сказал он, — ты меня извини: твой шеф сказал, чтобы мы тебе ничего не говорили, но я все же решил брякнуть, а ты уж сам решай, как тебе поступить. На железке какая-то банда взяла заложников в поезде. Транспортная милиция умудрилась вагон отцепить и загнать в тупик… ты меня понял?
— Да, — ответил Федя, чувствуя, как холодеют у него руки.
— Точно, — хмуро произнес Узякин, хотя Федя ничего не говорил, — там были эти, как их… пассажиры «поезда здоровья», оздоровились итит твою мать…
— Наталья?
— Точно не знаю, но шеф приказал тебя не трогать, так что вполне возможно…
— Куда прийти?
— Знаешь, выйди на улицу перед отделом и «случайно попадись» нам, мы сейчас выезжаем. Сделай так, а то твой шеф догадается, что мы тебя информировали.
Как одевался и как бежал по улице, по которой должны были ехать на подмогу транспортникам Узякин и его ребята, Федя не помнит.
Очнулся он, когда оказался в машине, рядом с незнакомым милиционером и шефом. Узякин сидел впереди, назад не оглядывался и ничего не говорил. Шеф же ворчал себе под нос что-то. Он, видимо, догадывался, что начмил все же позвонил Внучеку и тот встретился им не случайно.
В железнодорожном тупике действительно стоял вагон. Несколько милиционеров в шинелях и с короткоствольными автоматами в руках прятались за грудой бетонных плит, оставленных строителями в тупике и теперь очень пригодившихся. «Скорая помощь» стояла в отдалении, и Внучеку показалось, что из окна ее торчит голова вчерашнего медбрата, видимо, транспорта не хватало и «скорую» также, как и милицию, привлекли из соседнего района.
Из прятавшихся за плитами милиционеров выделялся один, высокий лейтенант с огромными, как у Буденного, усами.
— Что они требуют? — спросил его Внучек.
— Ничего, — ответил милиционер.
— Как, — изумился Внучек, — но ведь это абсурд, для чего же тогда брать заложников…
— А-а, — выругался милиционер, — тут вся жизнь абсурд. Они заявили, что каждые три часа будут отдавать по заложнику, если мы их не будем атаковать. А чтобы мы не подумали, что это ничего не значит, убили одного, правда, непонятно кого, то ли своего, то ли пассажира. А так все нормально.
— Что нормально?
— Отдают по одному человеку каждые три часа, но с перерезанными жилами на ногах.
— А вы?
— А что мы? Что мы можем сделать? Пойти на штурм — себя положить да и заложников тоже, а так они хотя и калеками будут, но жить останутся…
— Ну, а если их заинтересовать чем-нибудь? Поторговаться, а?
— Во-первых, нечем торговаться, а во-вторых, они ничего не хотят.
— Они что, камикадзе?
— Хрен его знает, кто они? Может быть, выродки, а может быть, и нет: хорошие люди, которых система довела до отчаяния, так сейчас все говорят.
— Много осталось пассажиров?
— Да вроде мало уже… Женщина там молодая, ехала из Каминска здоровье поправлять в Лужбу…
— А их?
— А их человек пять-шесть, но стреляет только один. Он, видать, большой спец, выбрал удобную позицию и к нему без трупов не подойти. Он стреляет, а все остальные беснуются… им удовольствие…
— И что же вы ждете?
— Вот непонятливый. Ждем, когда они нам последнюю женщину отдадут, а потом сами сдадутся, либо друг друга перестреляют. Это будет лучший вариант… На суд надежды никакой: он их психами признает, и все…
— Ну что? — спросил подошедший Узякин. — Там?
— Сейчас проверим, — ответил Внучек и закричал, — Натка-а!
— …дя-я, — раздалось из вагона. После чего последовал взрыв смеха, который можно было назвать сатанинским.
