Детектив на исходе века (Российский триллер. Игры капризной дамы) - Трахименок Сергей Александрович
В электричке было много народа, и они пошли искать свободные места. Вагон, где такие места были, они нашли быстро, но вскоре пожалели, что нашли… В вагоне было свободно потому, что шумная компания парней в брезентовых куртках выкурила всех и развлекалась там одна.
Надо было уходить, но уходить так, чтобы это не было похоже на бегство. Бегать от шакалов опасно. Он знал это: в колонии работал.
— Смотри, ментяра появился, — сказал один из парней, — у какой серьезный…
— И с бабой, — поддакнул второй.
— У них любовь, чуваки, — осклабился третий, и все заржали.
— Смотри, смотри, — произнес еще кто-то, — он обиделся, он сейчас даст нам по морде… гы-гы-гы…
— А баба ничего, можно ее за угол отвести… ага… и по морде, и по морде…
— Чувак, ты все перепутал, это его по морде, а ее… гы-гы-гы.
— А можно наоборот…
Отупение начало проходить. Валентина потянула его из вагона.
— Пойдем, пойдем, — говорила она, — не обращай внимания… тяжелое детство, пьяные родители…
Но Виктор не дал увести себя совсем, в соседний вагон, не хотел, чтобы шпана подумала, что он убегает…
— Постоим в тамбуре, — предложил он.
— Витя…
— Постоим…
— Ментяра, у-у-у, — слышалось через закрытые двери.
— Не прячься, мент, — кричал кто-то из «брезентовых» парней, — мы тебя все равно достанем.
— Не обращай внимания на дураков, не заводись, — говорила ему Валентина, — ты же не злишься, когда тебя собаки облаивают, так и тут…
— Пойдем, — немного помедлив, сказала она.
— Нет, — ответил он, так как окончательно сбросил с себя состояние отупения и не хотел выглядеть в глазах других пассажиров трусом.
— Пойдем, Витя. Ты был молодцом, я даже тобой гордилась. Я поняла, что ты не захотел уйти из санчасти из-за меня. И я очень волновалась. А мне волноваться нельзя. Когда мы в машину сели, я загадала, если у нас все обойдется, то у нас все будет хорошо… так и получилось… теперь у нас все будет хорошо. Я тебе вчера хотела сказать — у нас будет ребенок. И все будет хорошо. — И она, взяв его за рукава шинели, приникла головой к ее отворотам.
И снова ощущение тупика, из которого нет выхода, овладело им. Он почувствовал себя человеком, выбравшимся из малой передряги и тут же попавшим в передрягу большую, выбраться без потерь из которой не было никакой возможности, потому что в жизни, как и в тюрьме, существует одна система «ниппель». Она дает возможность делать все в одном направлении и ничего не позволяет в обратном…
Узякин достал из серванта рюмки, порезал колбасу, вытащил из холодильника начатую банку соленых огурцов, сделал из варенья морс и, не найдя должной посуды, налил его в большую хрустальную вазу.
— Видела бы жена, — сказал он, — во что я морс наливаю, ее бы кондрашка хватила.
Внучек жил в Каминске три месяца, но уже знал, что ехидный начальник Каминской милиции и гроза всех правонарушителей побаивался своей жены. Как он совмещал твердость и деспотизм на службе с абсолютной подчиненностью дома, было непонятно. Хотя, что ходить далеко за примером…
После приготовлений на столе появилась запотевшая бутылка «Пшеничной», хозяин усадил гостя за стол, разлил водку в две большие стопки.
— Ну давай, — поднял он тост, — за благополучное завершение операции.
— Давай, — согласился Внучек и опрокинул стопку в рот.
— А говорили, что ты не пьешь? — удивился Узякин, закусив водку огурцом.
— Ну ты провокатор, — возмутился Внучек, — пригласил, угостил, а теперь…
— Да я так, — сказал Узякин, нисколько не смутившись, — вот ты приехал к нам в город и ведешь себя, как тихушник, хотя все вы кагэбэшники — тихушники…
— Ну и что из этого вытекает?
— Да ничего… Вот приехал ты к нам, а знаешь ли ты, что за город Каминск?
— Город, как город…
— Э, брат, нет, Каминск — это центр России, понял? Я еще когда в школе учился, сидел раз на географии, измерил расстояние от западных границ до Каминска и от Каминска до восточных границ, и оказалось, что они одинаковы… Каминск — это сердце России, понял?
— Понял.
— Ну давай еще по одной, а потом поговорим…
Выпили.
— Слушай, давай Собинову позвоним, — предложил Узякин.
И хозяин, не ожидая ответа Внучека, стал набирать номер телефона.
— Так и есть, — сказал он, поговорив с женой комбата, — они на происшествии… гы-гы-гы… давай еще…
— Давай…
— Слушай, КГБ, — спросил Узякин, — куда мы катимся?
— Не знаю, — отрезал Внучек.
— A-а, темнила, в бардак мы катимся. Ты думаешь, расхлебали мы эту кашу, и все? Не-ет, это только первые ласточки, скоро на такие происшествия каждый день выезжать будем, понял?
— Угу…
— Ни хрена ты не понял, — сказал Узякин, — ты работал по диссидентам, а они люди культурные, заточек к глоткам не приставляют…
— Не работал я по диссидентам, — вскипел Внучек.
— Ну ладно, извини, — пошел на примирение Узякин, — давай еще по чуть-чуть.
Незаметно выпили бутылку, и хозяин тут же достал другую.
— Давай выпьем за тех, кого мы сегодня спасли, — напыщенно произнес Узякин.
— Спасли? — переспросил Внучек.
— Ну да, — ответил Узякин.
— Ну ты загнул, да если бы их не освободили захватчики, они были бы в морге.
— Ну уж в морге, — засомневался Узякин, — ты думаешь, у Марова это первые заложники?
— Судя по тому, как он организовал это дело, безусловно.
— Ну это ты зря, у нас в милиции, брат, дисциплина, не то, что у вас в КГБ — демократия, потому вы и развели всякую нечисть. Генерала тоже можно понять.
— Отстань ты со своим генералом.
— Нет, погоди, — не уступал Узякин, как будто генерал мог услышать и оценить его преданность, — его можно понять.
— А чего тут понимать, если с таких позиций подходить, то и Бузу понять можно…
— При чем тут Буза?
— А при том, что он тоже вроде как жертва обстоятельств. Генерал вынужден так поступить, а этот так.
— Ого, — удивился Узякин, — в этом что-то есть. Мы все заложники чего-то. Буза и его подельники — заложники воровских правил. Мы с тобой — заложники правил других.
— Ну да, а настоящие заложники вроде уже и не заложники, поэтому их и в расчет брать не стоит. Бросил гранату в будку и доложил рапортом, что в ходе операции заложники погибли.
— Ну, а как бы ты освободил их другим способом, ты же видишь, что эта зараза для нас непривычна, мы к ней не готовы. У нас нет средств, как на Западе, чтобы можно оглушить или шокировать, нет людей, которые могли бы это сделать.
— Хватит, — отрезал Внучек, — так мы далеко зайдем, этого у нас нет, другого у нас нет, а мне кажется, что у нас нет чувства того, что мы отвечаем за людей. Генерал, ты, я деньги получаем за то, чтобы людей защищать, и должны делать все, чтобы было тип-топ, а мы не сделали такой малости, какую должны были сделать, не дали машины, чтобы они могли вовремя уехать. Вот что нас характеризует больше всего…
— А-а, — дались тебе эти заложники, да и заложники они были в будке, а когда их освободили, они стали обычными гражданами. Наше дело их освободить, а развозить по вокзалам не наше… не согласен?
— Не согласен.
— Ну и хрен с тобой, давай еще по одной.
— Не хочу…
— Как не хочешь? Ты что, не мужик?
— Мужик.
— Ну тогда давай.
— Не буду.
— Да ладно тебе, — сказал Узякин, — уже и обиделся, на обиженных воду возят. Ну давай помиримся и померяемся, кто победит, тот и прав будет.
Узякин, отставив тарелки, поставил локоть на стол.
— Отстань.
— Ну давай, — настаивал Узякин. — Его распирало от прилива сил, и он, чтобы разозлить собеседника, ткнул Внучека в плечо открытой ладонью.
Удар был не сильный и не болезненный, но очень уж бесцеремонный, и Внучек ответил коротким тычком в печень. Но разве можно хорошо ударить сидя?
Тычок этот только раззадорил хозяина. Он облапил Внучека, не давая ему возможности ударить еще. Чтобы вырваться, Внучек потянул его вправо, а затем рванулся в обратную сторону.
