Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака - Демина Карина (читать книги полные .TXT) 📗

И успел отпрянуть, когда серый клинок резанул по плечу.

— Панна Богуслава!

Она ударила вновь с непонятной самой себе яростью. Вид крови лишил остатков разума.

Андрейка уворачивался от ударов, но выходило плохо. Панночка была быстрой. И безумной. Она смеялась, и пританцовывала, и в руки не давалась, только норовила все полоснуть клинком… теснила к двери, и Андрейка пятился, пятился, а когда отступать стало некуда, швырнул в панночку подушку. Та зарычала. Оскорбилась, наверное. Пусть и безумная, но все ж княжеского роду… а в княжон небось подушками кидаться не принято.

— Панна Богуслава, — Андрейка нащупал витую ручку, — а панна Богуслава… успокойтесь уже…

Руки болели, раны, хоть неглубокие, а кровоточили сильно. Андрейке от вида крови, от боли в руках делалось дурно. А может, от панночки, от которой терпко пахло болотными лилиями.

— Ты некрасивый, — сказала она, замерев в шаге. — Плохо.

— Какой уж есть.

Ручка скользила, и дверь не поддавалась.

— Некрасивый.

Шажок.

— А у вас кровь на щеке.

Андрейка вдруг ясно осознал, что сейчас его убивать будут, что до того момента та, которую он принимал за панночку, забавлялась. Теперь же все. И жалко себя стало до невозможности.

— Кр-р-ровь? — Она тронула щеку и улыбнулась: — Кровь красная. Красиво… в тебе много крови… хорошо… здесь будет очень-очень красиво… — доверительно сообщила панночка Богуслава, нож перехватывая.

Андрейка рванул дверь. Почти успел. Сперва даже показалось, что успел… он и боли-то не почувствовал, так, кольнуло что-то в бок, вроде как холодное… или, напротив, горячее… а потом повело вдруг, как после пьянки… Андрейка на работе не потреблял, не нюхал даже и потому обиделся от этакой жизненной несправедливости. Руку протянул, чтобы выдрать то холодное аль горячее, в боку засевшее.

И дверь поддалась, отворилась беззвучно, позволяя ему упасть.

Не хотел падать. А не устоял.

И нашарил за пазухой свисток, хватило еще силенок дунуть… разок всего, без особой надежды…

Богуслава поморщилась: звук оглушил.

И заставил отпрянуть от человека, которого ей следовало убить. Он и упал-то некрасиво, без должного изящества, а потом дверь посмел захлопнуть. Богуслава толкнула ее, но та не поддалась.

Пахло кровью.

И пятна ее рассыпались по ковру… красиво, пожалуй.

Присев, она потрогала ближайшее, понюхала пальцы, удивляясь чудеснейшему аромату. И как прежде она не замечала его? Он лучше всяких иных… Богуслава провела пальцами по щеке. И по второй. И по шее тоже. Тронула запястья. Вздохнула: она искупалась бы целиком…

Чудесная мысль! Великолепная просто! Богуслава вскочила, озираясь… конечно. Ванна. Ванна, наполненная кровью до самых краев, и она, Богуслава, в ней…

Не здесь.

Противный звук слышали. Явятся. Не поймут. Красивых людей часто не понимают или же понимают превратно. Следовательно, ей нужно уйти… куда?

Куда-нибудь…

Туда, где Богуславу не найдут… и где есть ванна… и кто-нибудь, кто отдаст свою кровь, чтобы Богуслава стала еще краше.

Она вышла из квартиры, аккуратно прикрыв дверь. Оглянулась. И направилась к черной лестнице, почти здраво рассудив, что полиция двинется по парадной. Она никого не встретила на своем пути. И из дому выбралась незамеченной…

Близился вечер. И улочка обезлюдела. Жаль. Богуславе нужен был кто-то живой и с кровью.

Она шла… и шла… и долго шла. И редкие прохожие, встретив женщину в грязном платье, спешили убраться с ее пути. Она же спешила, понимая, что вот-вот опоздает… что уже опаздывает… луна вновь наливалась цветом, становясь похожей на крупное белое яблоко.

Когда-то Богуслава любила подобные.

Раньше.

Она подхватила юбки, которые мешали, и бросилась бегом на зов луны, на голос той, которая обещала ей долгую жизнь…

…и корону княгини Вевельской…

…корона Богуславе нужна. Она ведь красива, много красивей купчихи.

— Конечно, — согласилась тень, вытягиваясь на дорожке черной змеею. — Совершенно несправедливо…

— Мы ее убьем?

— Нет.

— Выпустим всю кровь. — Богуслава остановилась.

— Выпустим, — тень поднялась, — непременно выпустим…

Она вдруг поплыла, вновь меняя обличье, становясь плотной, тяжелой. И порыв ветра донес до Богуславы острый звериный запах.

Она очнулась всего на мгновение и успела удивиться тому, что находится не дома, но в лесу… или в парке? Определенно в парке. Вон и фонари загораются. До них недалеко, с десяток шагов, но сделать их не позволят.

— Ты… — Богуслава смотрела в желтые глаза твари, похожие на две луны. — Ты не можешь меня убить! У нас с ней договор! Я нужна…

Тварь оскалилась.

Она скорее походила на человека, нежели на волка, но человека уродливого, с непомерно широкими плечами, с руками длинными, узловатыми, покрытыми короткой бледной шерстью. На короткой шее сидела приплюснутая голова.

И Богуслава не находила в себе сил закричать.

Хотя бы отвести взгляд.

Она смотрела на черный собачий нос, который подрагивал — тварь чуяла кровь, и запах этот манил ее, он и вправду был прекрасен.

Для нежити.

— Прочь. — Богуслава отступила.

Она не умрет. Невозможно такое, чтобы она умерла… она нужна… княгиня Вевельская… пока еще не княгиня, но ей обещали…

— Прочь…

Тварь покачнулась. И напала.

Богуслава только и успела — лицо закрыть, почему-то ей не хотелось, чтобы лицо это изуродовали.

Она ведь прекрасна.

Даже после смерти.

Сия гостья явилась за полночь.

Вошла она с черного ходу, что было несвойственно особе ее положения и родовитости, однако же характер, урожденная осторожность были сильней шляхетской гордости.

— Доброй ночи, панна Мазена. — Себастьян поприветствовал гостью поклоном. — Не могу сказать, что рад вас видеть…

— Ночи и вам, — усмехнулась она. — Радость мне не надобна. Хватит и приватной беседы.

— Надеюсь, вы не собираетесь вручить мне… некий приказ?

— Помилуйте, приказы пусть разносят адъютанты… у моего дражайшего супруга их трое. Не буду же я перебивать у бедолаг работу?

Темный, простой ткани плащ соскользнул с плеч панны Радомил. Себастьян не сомневался, что, сменивши фамилию, любезнейшая Мазена не сменила сути своей. Но плащ принял и простую полумаску и с вежливым поклоном руку предложил.

— Панна желает чаю?

— Панна не отказалась бы и от коньяку…

Темная гостиная, пять свечей в серебряном канделябре, пустой камин за цветастою ширмой. Гардины, которые панна задернула самолично… следят ли за ней?

Несомненно, следят.

Генерал-губернатор, поговаривают, супругу уважает… а еще побаивается, поскольку человек он в высшей степени разумный, а разумным людям свойственно испытывать определенные опасения, ежели в ближайшем их окружении находится человек, сведущий в ядах.

Во всяком случае, коньяк Себастьян разливал сам.

— Все еще обижаетесь на меня? — поинтересовалась Мазена, принимая бокал. В темном платье, пожалуй, чересчур уж строгом, лишенном всяких украшений, она выглядела старше, нежели год тому.

И жестче.

— Мне представляется, причины на то есть…

— Есть. — Мазена не спешила сесть, оглядывалась с немалым любопытством. — В этой комнате прежде не бывала… Аврелий Яковлевич не любит гостей, но тот обряд…

— Обряд?

— Свадебный.

— Мне казалось, свадебные обряды проводят в храмах.

— И в храме был, конечно… вы же присутствовали.

— Пришлось. По долгу службы.

— Конечно. — Она держала коньячный бокал в ладонях, подносила к носу, вдыхала аромат напитка. — Но храма недостаточно… иные браки по сути своей являются сделкой. А нет сделок более прочных, нежели заключенные на крови. Вам ли не знать, сколь прочен этот поводок.

Полуулыбка. И тоска в темных глазах, но взгляд Мазена не отводит.

Значит, клятва на крови… и верно, странно было бы думать, что генерал-губернатор согласился бы на меньшее. Он желает союза, но не верит союзнику. Что потребовал взамен?