Несбывшаяся весна - Арсеньева Елена (книга бесплатный формат txt) 📗
В палату вошла сестра – очень хорошенькая брюнетка с синими глазками. То, что она именно брюнетка, легко мог увидеть каждый, потому что косая челка была выпущена из-под накрахмаленной косынки. Глазки же ее синие мгновенно начали кокетливо косить при виде Полякова. В принципе Поляков привык, что подобным же непостижимым образом начинали вести себя глаза буквально всех молодых женщин, которые только попадались ему на жизненном пути («Кроме одной, – немедленно уточнил он для себя, – кроме одной!»), и давно перестал обращать внимание на это явление.
– Доброе утро, товарищ майор! – весело сказала сестра. – Я сестра Евсеева, но меня все зовут просто Валечка. Проснулись? Суденышко желаете? Я сейчас пришлю санитарку. А потом умываться и завтракать, да? С непривычки трудно будет кушать лежа, но я вас покормлю сама. Как маленького мальчика, да? – игриво блеснула она глазами.
– Цветы, – прервал ее Поляков, который всякий дамский штурм унд дранг просто на дух не переносил, – они…
– Откуда здесь мусор? – возмутилась Валечка. – Надо немедленно убрать! Санитарка! – крикнула она. – Здесь нужно убрать. Что за свинарник тут развели?!
Поляков посмотрел на нее с некоторым любопытством. Не то чтобы он часто лежал в больницах (впервые в жизни, сказать по правде), но все же бывал в них, навещая приятелей, читал что-то о больницах в книжках, Вересаева, там, или Чехова, и твердо запомнил, что там к персоналу обращались несколько иначе. Сестер – да, их звали просто «сестра», «сестричка». Но просто так кричать – «санитарка»!.. Тем более что Валечка видит ее в палате, ту санитарку. Тем более что знает, как ее зовут. Синеокая красотка не больно-то вежлива. А впрочем, дело не в том. Похоже, она недолюбливает санитарку, вот и не хочет звать ее по имени. Ну хоть по фамилии назвала бы!
И Валечка незамедлительно исполнила его желание, заорав с нотками фельдфебеля:
– Аксакова! Ты чего там копаешься?!
Из-за простыни появилась Ольга.
– Здравствуйте, товарищ майор, – сказала тихо, но на Полякова не глядела. – Что нужно убрать?
Он ничего не успел ответить – был ошеломлен тем, какое бледное у нее лицо и какие тени под глазами. Да еще и жилка синяя у брови колотится. Кудрей не видно, косынка впивается в кожу, так туго завязана.
«Да, – подумал Поляков, – да… Вот уж в самом деле…»
Мысли были неопределенные, ему самому непонятные. В любом случае – додумать свою думу он не успел, потому что Валечка снова заорала:
– Что, не видишь, мусор? Откуда тут вообще какие-то обломки цветочные?
Ольга молча собрала цветы в горсть, взяла вазочку, сделала шаг за занавеску. И тут у Полякова прорезался голос:
– Погодите. Оставьте вазу. Принесите другие цветы.
Ольга наконец-то взглянула на него, но не в глаза, а так, по одеялу скользнула взглядом, он остановился где-то на уровне подбородка Полякова, тихо уронила:
– Хорошо.
Поставила вазу на место, зашла за простынку, а когда вернулась, руки у нее были пустые. Наверное, выбросила герани в мусорное ведро.
– Быстренько подай судно товарищу майору, – распорядилась Валечка, – а я пойду за завтраком.
Однако не тронулась с места.
Ольга наклонилась под кровать и достала эмалированную посудину. Стояла, держа ее в руках, и даже руки у нее были красные, что уж говорить о лице…
– Ну давай, – нетерпеливо сказала Валечка. – Что встала, учить тебя, что ли? Подними одеяло, потом бедра раненого, подсунь под них судно, а мочеприемник между ног.
– Я сам, – глухо сказал Поляков.
– У вас не получится, – наставительно сказала Валечка. – Санитарка вам поможет. Ну что ты копаешься, Аксакова?
Ольга закрыла глаза, потом снова открыла и приподняла было одеяло.
– Оставьте! – рявкнул Поляков, ужасаясь того, что́ она сейчас увидит там, под одеялом. – Я сам, говорю же!
Он представил, что она обнимет его, как обнимала тетя Фая, как приподнимет, как подсунет под него эту эмалированную гадость, а потом аккуратно возьмет за то, за что брала тетя Фая.
Но тогда ему было все равно, как и за что его берет и трогает тетя Фая. Она была медсестра. Просто медсестра. А тут…
– Я сам!
И он резко отодвинулся.
– Ты совершенно криворукая, Аксакова, – с отвращением сообщила Валечка. – Давай-ка я сама все сделаю. А вам совершенно нечего стесняться, товарищ майор, это ведь такое обычное дело, а что естественно, то не безобразно.
И она присела на край кровати и уже схватилась за одеяло…
– А ну пошла вон, сука, – глухо сказал Поляков. – И если ты еще раз сюда подойдешь, я добьюсь, чтобы тебя вышвырнули из госпиталя и отправили на фронт. Вон пошла! – рявкнул он так, что голоса раненых, слышные из-за простыни, затихли.
Валечка вылетела из закутка, даже свист какой-то пронесся. Или Полякову померещилось?
Ольга тихо ахнула, стиснула судно, прижала к груди.
– Ну, что стали? – прошипел он. – Что так смотрите? Грубо, да? Да пошла она… Вы разве не поняли, она хотела посмотреть… хотела посмотреть, как нас будет корежить!
– Корежить? – повторила Ольга со странным выражением.
– Ну да! Что вас, что меня!
– Почему? – с изумлением сказала Ольга. – Меня не будет. Это же самое обычное дело – дать судно раненому. Вы думаете, мне что, мне противно, что ли? Глупости какие.
– Думаю, что противно, – мрачно буркнул Поляков. – Вам противно дотронуться до меня.
Она мотнула головой. Стояла молча, прижимая к себе дурацкую посудину, как… как что-то дорогое.
– Оставьте его, – устало сказал Поляков. – Я сам. А вы лучше пойдите принесите цветы.
– Я… я только завтра смогу, – пробормотала Ольга.
– Почему?
– Ну… так. Дел много.
И Ольга решительно шагнула к Полякову, приподняла за бедра, чуть повернула, просунула под него судно и уже собралась откинуть и одеяло, но Поляков вцепился в него, как… ну, видимо, как утопающий в соломинку, другого слова не подберешь.
– Дальше я сам. Вы уйдите пока! Пожалуйста!
Ольга кивнула:
– Я за водой. Умыться вам.
– Ладно.
«Карты, – говорил дядя Гриша. – Мы карты. Нас тасует судьба. Как хочет тасует!»
«И правда, – думал Поляков, лежа на судне, согнув ноги в коленях. – Бубновая дама, трефовый король! А между ними – червовая девятка. Вот такой расклад вышел…»
Ольга вернулась, судно убрала, почти не коснувшись Полякова, потом присела рядом и осторожно обтерла его лицо краем влажного полотенца.
– Вам нужно побриться. У нас есть санитар, который это очень ловко делает. Он раньше парикмахером служил. Хотите, позову? – робко спросила она.
Поляков провел ладонью по лицу. Шелестело, шуршало, но уже не кололось.
– Жуть… ох, я бородатый, как старый дед… да, позовите санитара.
– Завтрак! – зычно выкрикнул кто-то. – Разбирайте миски, товарищи офицеры!
Появилась другая девушка, беленькая, славненькая такая:
– Я к вам, товарищ майор. Кушать будем? Оль, а ты убери, пожалуйста, там за младшим лейтенантом, ну, за новеньким. Ему что-то худо. Рвет его.
Ольга вышла молча, не взглянув больше на Полякова.
А он вдруг подумал: «Если бы ее мать не пошла тогда на Петропавловское кладбище, Ольга сейчас не урильники бы разносила, не блевотину бы вытирала. И правда, работала бы в школе. Историком была бы. Она бы вышла замуж, очень может быть, за того самого летчика, который, очень может быть, и выстрелил мне в спину… А я бы не понял… я бы до сих пор не знал, что она для меня значит! Что она для меня значит – всё! А я для нее? Если принесет герани сегодня, то…»
Он и сам не мог бы сказать, что такое – «то».
День тянулся.
Герани не появились. Ольга больше к нему не заглядывала. Приходила другая санитарка – немолодая изможденная татарка Земфира.
Поляков все ждал, а герани все не было.
Вот и теперь, когда пришел Храмов и начал донимать его опасными беседами, он то и дело косился на тумбочку, как будто надеялся, что герани там каким-то образом возникнут.
Напрасно!
