В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора - Галкин Даниил Семенович (книги без регистрации txt) 📗
О своем решении я уведомил главного архитектора. Он выразил искреннее сожаление. Обещал еще раз переговорить с Сахаровым в надежде, что тот сменит гнев на милость. Тем не менее начатую работу я обещал довести до конца.
Проект Солигорского комбината
Параллельно продолжались мои «левые» подработки в «Госгорхимпроекте». Но химическая отрасль меня мало привлекала. В основном ее технологическую специфику выражали инженерные многоярусные сооружения с вкраплением отдельных вспомогательных построек. Правда, немалый интерес для архитектурного творчества представляли накопительные склады больших пролетов. Они перекрывались пространственными системами криволинейных очертаний в виде куполов, полусфер, коноидов, гиперболических параболоидов и других нестандартных форм.
Главный архитектор Канторович находился в еще более преклонном возрасте, чем Сальвин. Но равного по опыту и знаниям просто не было. Поэтому его очень просили повременить с уходом на заслуженный отдых.
В силу мягкого, интеллигентного характера Канторович не смог отказать руководству. Очень часто его седая голова низко склонялась в полудреме во время проверки чертежей или написания пояснительных записок к проектам. Он с легкой самоиронией любил говорить:
– Все мои пояснительные записки значительно превышают объем великих творений Льва Толстого. Но, как в Одессе говорят, это две большие разницы. Его творения взахлеб читает весь мир, а мои, борясь с зевотой, – заказчики и эксперты.
С главным архитектором у меня установились доверительные и добрые отношения. Чувствовалось, что у него была потребность излить свою душу узкому кругу людей, которым он доверял. Несмотря на невысокий рост, сгорбленную фигуру, он казался мне недосягаемым исполином по уровню знаний, опыта и общечеловеческой культуры. В институте его называли «ходячей энциклопедией», охотно раскрывавшей всем желающим свои богатые тайники.
Мой душевный кризис, связанный с жилищным конфликтом, совпал с началом разработки в «Госгорхимпроекте» небывалого по масштабам проекта – калийного комбината в Белоруссии. По объему производства ему не было равных в Европе. Одновременно зарождался молодой город Солигорск[84]. Комбинат вошел в число важнейших строек страны. Проект еще не начался, а он уже был объявлен всесоюзной ударной комсомольской стройкой. В институте наблюдался нервный ажиотаж.
Главный архитектор на мой вопрос откровенно ответил:
– Солигорский комбинат – особый случай. Он в зоне пристального внимания руководства страны. Требуется новый, нестандартный подход. Ничего, что-нибудь придумаем.
Мы обсудили возможные перспективы реализации этого проекта. Затем Канторович добавил:
– К сожалению, я уже стар и в любой момент могу уйти.
Он сделал небольшую паузу, затем уставился на меня мудрыми выцветшими глазами в обрамлении глубоких морщин:
– Хочу признаться, давно присматриваюсь к вам. Руководству института и мне самому очень важно подобрать подходящую кандидатуру для постепенной передачи полномочий. Вы готовы обсудить этот вопрос?
Я давно чувствовал, что главный архитектор проявлял интерес ко мне. Но казалось, что это было связано с обоюдной симпатией и общностью наших взглядов. Ничто большее не приходило на ум. Но со стороны всегда виднее. Когда прошел эффект неожиданности, пробудилось чувство естественного профессионального тщеславия.
Правда, переходить в «Госгорхимпроект» на постоянную работу совсем не входило в мои планы. Пришлось дать расплывчатый ответ, но, конечно, с благодарностью:
– Для меня такое заманчивое предложение – большая честь. Но нужно время, чтобы все обдумать. Ведь я связан обязательствами по месту постоянной работы! А участвовать в разработке комбината в Солигорске готов в любом качестве. Даже очередной отпуск могу посвятить работе над этим проектом. В процессе и легче будет определиться.
Главный архитектор согласился, что это разумно. Итак, в отпуске я с головой окунулся в белорусские дела. Был издан очень необычный приказ о временном назначении меня главным архитектором проекта на весь период выполнения государственного заказа. Очень удачное решение, при котором моральный и материальный стимулы органично переплетались. Да, не от хорошей жизни руководство института пошло на этот шаг! Понятно, что постарался в первую очередь сам главный архитектор. Но для меня важнее было другое. А именно – признание моей профессиональной значимости как дирижера архитектурного процесса.
На деле все оказалось намного сложнее, чем я предполагал. По типологическим признакам комбинат, в силу технологической специфики, состоял из большого числа разнообразных объектно-пространственных систем. Каждая из них выполняла определенную функцию, являясь связующей составляющей единого производственного комплекса.
На ходу, с помощью главного архитектора и других специалистов сопутствующих направлений, приходилось познавать сложные схемы взаимодействия различных функций. Эти знания позволяли последовательно решать головоломную задачу объемно-пространственной организации пространства комбината. Равновеликие и несхожие формы зданий и сооружений размещались в переплетении многочисленных надземных галерей и трубопроводов. Создание их композиционного единства в многообразии промышленной застройки, пожалуй, было самым сложным, противоречивым и мучительным процессом.
Горно-химические предприятия особенно трудно поддавались попыткам гармонизации их объемно-планировочной структуры. Каждый шаг требовал больших, аргументированных усилий в ломке привычных закостенелых технологических, технических и экономических стереотипов. Поэтому я стал ощущать катастрофическую нехватку времени для решения и взаимоувязки комплекса проектных проблем. В связи с этим, по завершении очередного отпуска, использованного для стартового этапа, я вынужден был подать заявление об увольнении из Гипростанка.
Любое расставание имеет минорное звучание. Имели место уговоры одуматься, причем даже со стороны Сахарова. Но в сложившейся ситуации пришлось руководствоваться мудрым изречением: «Уходя – уходи». Тем более что к этому времени в институте образовалось мощное трио промышленных архитекторов московской школы – Агранович, Тейковцев, Шаталов. Поэтому уменьшение квартета до трио в связи с моим уходом было менее трагично, чем отсутствие замены. К величайшему сожалению, молодой, обаятельный Тейковцев очень рано ушел из жизни.
Более года я стремительно вращался в эпицентре проекта. Выходные дни для короткой передышки и общения с семьей были редким отвлекающим просветом. Комбинат и возникший на его градообразующей основе новый город Солигорск проектировались одновременно. Это был усложняющий фактор. Требовалась их взаимоувязка в единую планировочную структуру с учетом всех определяющих факторов. В связи с этим появилась необходимость частых командировок в институт «Белгоспроект», в Минск.
С первого знакомства с Минском я прикипел к нему душой. В годы Великой Отечественной войны он подвергся почти полному разрушению. Даже предполагалось перенести столицу на новое место – всегда легче начать с чистого листа. Восторжествовал коллективный разум. В основу возрождения лег проект планировочной структуры города, разработанный Щусевым, Мордвиновым, Колли и другими талантливыми архитекторами[85]. Забегая на десятилетия вперед, хочется отметить, что Минск – единственный в стране город, где был возведен памятный монумент зодчим, возродившим его[86].
Представляется, что во всех городах мира следовало бы, по справедливости, создавать подобные монументы. В обобщенном виде творцы различных эпох и поколений заслужили такой чести.
В Минске удалось бережно восстановить историческую основу и природную среду в гармоничной увязке с новыми, соразмерными по масштабу постройками. В каждый деловой приезд я старался выкроить немного времени, чтобы шире и глубже познать его достопримечательности.
