Наследник - Кулаков Алексей Иванович (читаем книги .txt) 📗

– А ты чего один гуляешь, без нянек своих, без мамок?

Выслушав на диво связный и разумный рассказ Федора, повествующий о том, что вся его челядь занята какими-то непонятными делами и сборами, причем так занята, что даже поиграть с ним в прятки вызвались всего две служанки (собственно, именно это и дало малолетнему царевичу возможность благополучно ускользнуть из-под их присмотра), Дмитрий разом поменял все свои планы. Развернувшись к бдящим на посту трем постельничим сторожам, он тихо приказал:

– Меня и брата вы не видели.

Затем спустил мелкого с рук, подхватил протянутую ладошку и повел малыша к себе, причем так, чтобы их видело как можно меньше лишних глаз. Пару-тройку раз даже пришлось прятаться в подходящие закутки и ниши и пережидать, а напоследок повторить приказ для постовых уже напротив собственных покоев, но в общем и целом все вполне удалось.

– Садись. Вот хитрюга, не ко мне на коленки, ты на ложе садись. Медовых сот хочешь? А халвы?

Плямкнув несколько раз губами, пятилетний сладкоежка серьезно обдумал предложение:

– Не-а.

– Значит, спать хочешь. Да?

– Не хочу!

Говоря это, Федор активно вертел головой по сторонам, выискивая то, чем он будет играть в первую очередь.

– Ты моя нехочуха!.. А глазки-то, смотри-ка, слипаются. Баю-бай, засыпай…

Мягко уложив провалившегося в сон брата на свое ложе, хозяин покоев пристроился в изголовье, всматриваясь в его чуть потускневший на время сна Узор. Проследил одну из сине-голубых нитей, затем другую, багрово-красную, нежнейшим касанием воли подправил положение третьей и напоследок не без удовольствия осмотрел безумно сложное переплетение тончайших разноцветных линий, расположенное в том самом месте, где в тварном мире лежала на подушке голова сладко посапывающего Феди. Еще недавно вместо завершенной целостности в этом сплетении зияли разрывы и темные пятна намертво передавленных канальцев…

– Неужели получилось?

Осторожно положив правую руку на животик малыша, Дмитрий влил в его почти сформировавшееся средоточие крохотнейшую капельку своей силы, придирчиво рассматривая слабо засиявшие линии Узора. Еще капельку. Еще.

– Хм!.. Ну, будем надеяться, что я нигде не напортачил.

Оставив в покое брата, старший из царевичей поднялся на ноги и с удовольствием потянулся. Бесшумно ступая по тщательно выскобленным плахам пола, он вышел в комнату для занятий, еще раз потянулся, затем улыбнулся и в несколько движений скинул на лавку свой легкий кафтан из алого шелка. Подошел к стене, попутно пробормотав себе под нос что-то вроде:

– Должно же когда-нибудь и получиться!

Довольно ловко встав на ладони и устремив ноги в расписной потолок, мальчик ненадолго замер, затем осторожно «шагнул» прочь от подпирающей его стены. Вновь замер, затем чуть-чуть качнулся, двинулся было вперед, быстро-быстро перебирая руками…

Бумм!

– Должно, но не сегодня.

Потирая слегка пострадавшее ухо, юный ходок вниз головой и вверх ногами отряхнул ладони, встал и самым решительным образом прогнал мысли о следующей попытке до той светлой поры, когда на полу комнаты появится толстый ширазский (или хорасанский) ковер. Синяков и шишек он не боялся – не с его талантами обращать внимание на такие мелочи, но и падать на голые дубовые плахи тоже не желал. Причем категорически. Так что, сделав себе мысленную пометочку насчет соответствующего распоряжения Авдотье, начинающий акробат уселся за стол, не глядя подтянул к себе чернильницу и толстую пачку листов, треть из которых была исписана его же рукой, затем недолго покопался в стаканчике с очиненными перьями, после чего принялся бессовестно грабить еще не родившегося французского академика, поэта и даже критика эпохи классицизма (которая, кстати, тоже еще толком не началась) мсье Шарля Перро. Собственно, сей увлекательный процесс уже подходил к своему окончанию: Золушка потеряла и нашла свою туфельку, получив в нагрузку к ней принца; Кот в сапогах доблестно сожрал злобного великана-людоеда, и сразу после этого друзья-охотники Красной Шапочки произвели кесарево сечение бедному Серому волку; Спящая красавица проснулась, а Синяя Борода, совсем наоборот, упокоился вечным сном.

– Ну, начнем!..

Спустя примерно час, когда он поставил точку на последнем листе сказки, повествующей о трудной судьбе Мальчика-с-пальчик, а тихая паника на женской половине дворца достигла своего апогея, в комнату для занятий зашла личная челядинка наследника.

– Господин мой.

Перестав обдумывать подходящее название для очередной исконно русской небывальщины, Дмитрий без какого-либо недовольства посмотрел на свою служанку – еще до того как она вошла в прихожую, он уже почувствовал ее легкое волнение, затаенную тревогу и сильную надежду. Причем все это было направлено совсем не на него.

«Никак мелкого хватились? Надо же, и двух часов не прошло».

– Не гостит ли у тебя брат меньшой, Федор Иванович?

Вместо внятного ответа ей указали на пустой кубок, намекая тем самым, что хозяина покоев томит жажда. Отпив через несколько минут пару глотков вкуснейшего ржаного кваса, наследник тихо ответил:

– У меня.

Радостно охнув, розовощекая красавица тут же умчалась прочь – с тем чтобы через пяток минут вернуться с дядькой – воспитателем малолетнего царевича, дюжей главной мамкой Федора и одной из двух его же личных челядинок, совсем недавно плакавшей горькими слезами о юной потере. Или о другой, тоже вполне возможной потере – своей головы. Кстати, последнее было весьма вероятным, потому что Дмитрий никогда не забывал про своих родственничков со стороны мачехи, сканируя их при каждом удобном случае (то есть постоянно). Надо сказать, полученные результаты благодушия ему ну никак не добавляли – как и тот факт, что эти самые черкесы свободно ходили по дворцу, а прислуга молодой царицы и вовсе в нем проживала.

«Ничего, козлы горные, вечно сторожиться не сможете! Рано или поздно кто-нибудь из вас обязательно даст мне повод…»

– Государь-наследник.

Челядинка и главная мамка, не понаслышке знакомые с весьма сложным нравом синеглазого отрока, после своего поклона замерли рядом с порогом, а вот тридцатилетний боярин Хлынов, отбив положенное приветствие, сделал пару шагов вперед. Вернее, хотел их сделать, но вместо этого чуть прогнулся в пояснице назад – так, словно бы его кто-то придержал сзади за ферязь [158].

– Почему мой ПЯТИЛЕТНИЙ брат гулял по дворцу без должного сопровождения?

Опасливо высунувшись из-за широкого мужского плеча, личная служанка «последыша» царской семьи тут же скрылась обратно, не в силах выдержать все тяжелеющий взгляд десятилетнего мальчика.

– Прости, государь-наследник, мой недосмотр.

В глаза хозяина покоев словно бы плеснули изнутри угольно-черным мраком – сначала в зрачки, а потом и за их пределы.

– Разве пестуны [159] допущены на женскую половину?

– Федору Ивановичу пришла пора переселяться в свои личные покои, вся челядь в суете да в сборах, а мне с ним на прогулку… Не углядел я, стало быть.

Наблюдая смирение и вину, явственно выказываемую боярином, Дмитрий испытывал двойственные чувства. С одной стороны, ему нагло врали прямо в лицо: даже если бы он не умел определять оттенков эмоций (а следовательно, и лжи), из рассказа брата прямо следовало, что за ним никто не смотрел. Будь по-другому, разве добрался бы Федька до Золотых ворот? Да его бы от них попросту завернули. С другой же стороны – «виновник» явно был настроен стоять на своем до конца, а молодая челядинка из-за его спины буквально фонила на всю светлицу горячей надеждой, густо замешанной на признательности. И еще чем-то вроде… Сильной приязни?

«Так это у нас тут лубофф приключилась!..»

Припомнив пышные стати провинившейся служанки и сравнив их с поджарым телосложением боярина, наследник понял – не просто любовь, а большая. Впрочем, глянув затем на молчавшую главную мамку, преисполненную терпеливого ожидания (где-то там ее касатик?!), и оценив ее могучие телеса, он тут же поправился, понизив нарождавшиеся чувства до всего лишь умеренно-средних. Меж тем молчание в светлице стало очень тревожным: и челядинки, и взявший на себя чужую вину дядька-пестун ничуть не обманывались нежным возрастом наследника престола. Если Димитрий Иванович только заподозрит, что они нарочно оставили своего подопечного без присмотра и охраны… Заживо сгнившего в великих муках стольника великой государыни помнили все. Как не забывали и о том, что наследнику за эту смерть ничего не было, – даже епитимьи малой, и той не назначили.