Хроники Потусторонья: Проект (СИ) - Хомутинников Юлиан "sirrum" (бесплатные серии книг txt) 📗
Она стоит рядом со мной, так близко, что я вижу трещины на её крылатом шлеме. Она смотрит на Первого. Я знаю: она ужасно устала. Ужасно. Эта Война оказалась для Ангелов воплощением всего самого страшного, выматывающего, непереносимого. Невообразимого. Едва появившись на свет, они тотчас же угодили в крупнейшее сражение за всю историю Второй Войны. А ведь они никогда не воевали! Никогда!
Они оказались лицом к лицу с первым Искажённым и его воинством.
Я помню: увидев нас, а точнее — Первого, Искажённый сразу же бросился к нему, не обращая никакого внимания на Духов, что пытались его задержать. Он двигался с огромной скоростью: я едва успел парировать его удар, чудовищный удар, направленный против Первого. Я отлично помню эту чёрную, нависшую надо мной безликую морду. Следующий удар сумел отразить клинок Третьего, и в тот момент мы оба поняли, что долго не протянем. А Первый — не Воин, Искажённый сожрёт его с потрохами. Казалось, надежды нет…
И вот тогда-то всё и случилось.
Новорождённые дети Истока, Ангелы не умели воевать. Но они чувствовали угрозу, которая исходила от Врага, и понимали, что должны сражаться. И первый Ангел нашего Мира, тот, кого впоследствии назовут Архистратигом, сильнейшим, собрал огромное количество Энергии. Я помню Золотой Шар колоссальных размеров, маленькое Солнце, которое вдруг выросло на поле боя, осветив наш Беззвёздный Мир неведомым доселе светом. Я помню, как Искажённый, разом позабыв и о Первом, и о нас с Третьим, рванул к этому источнику дармовой Энергии. Я помню, как он попытался его поглотить, а когда у него ничего не вышло, просто слился с Золотым Шаром, который к тому времени сиял ярче Истока.
И я помню взрыв. Беззвучный взрыв, который не повредил почти никому, кроме тех, кто попал в Шар. За мгновение он сжался до размеров футбольного мяча, а потом взорвался. И не было больше ни Искажённого, ни Архистратига, ни нескольких десятков Воинов Тени, угодивших в это гравитационное пекло. Была только взрывная волна, что разошлась во все стороны, как от камня, брошенного в воду. Волна, которая сметала на своём пути и Воинов Радуги, и Воинов Тени. А потом, когда она инвертировалась, образовав воронку, и в небо Беззвёздного Мира с рёвом устремился фонтан Энергии, мы увидели прямо рядом с тем местом одинокую фигурку с сияющим огненным мечом и двумя крылами за спиной.
Смешно сказать: никто тогда толком не понял, что произошло. Первый стоял неподвижно, как статуя, и смотрел туда, где только что были эти двое, а теперь осталась она одна. Потом он, конечно, очнулся, кивнул мне, и я отдал приказ продолжать наступление. Теневые бились отчаянно, но понемногу начинали сдавать позиции. Они были в шоке, они лишились своего предводителя, и их боевой пыл изрядно поостыл.
Битва продолжалась. Не знающие времени, мы сражались бесконечно. Но даже в пылу схватки, когда мой «Каратель» неостановимо рубил врагов, меняя их чёрный цвет на грязно-белый, я смотрел не на них, а на неё, на ту, что сияющим вихрем налетала на Теневых, словно неистовый дух возмездия, и обрушивала свой огненный клинок на их головы.
Наконец, враг дрогнул и побежал. Мы не стали их преследовать — так уж повелось в Войнах Духов.
А я всё смотрел на неё, смотрел, не в силах оторвать глаз от её сияния…
Потом, после, мы дали ей имя — Габриэль, по прозванию Светозарная. А имя своему мечу — «Светоч» — она придумала сама.
И было ещё множество битв, не столь масштабных, как та, но куда более выматывающих и долгих. Войска Пантеона сражались отважно. У Воинов Тени всегда была очень сильная воля, а ведь победить противника в Войне Духов возможно, только сломив его волю, доведя его до Падения. Одно время Теневые страшно боялись Ангелов — до тех пор, пока не обнаружили, что и те могут пасть. Это придало им уверенности. Изгои часто гибли, Кошки гибли постоянно, не успевая толком восстанавливаться… Духов оставалось всё меньше и меньше.
И была битва, в которой её Легион пал почти полностью, — за исключением самой Габриэль и ещё десятка Ангелов. Силы Объединённого Фронта Радуги подоспели слишком поздно — но она выстояла. Она продолжала сражаться даже тогда, когда её соратники становились Падшими слугами Пантеона, а их мечи оборачивались против неё. Её могучая, несокрушимая воля приводила Теневых в ужас. Она казалась непобедимой…
…Но когда Война закончилась, она была опустошена. И в те моменты, пока Первый продолжал выкрикивать с трибуны какие-то лозунги, она говорила мне:
«Я никогда не думала, что мы появимся на свет ради Войны».
Она ненавидела Войну, наверное, ещё сильнее, чем я. Но она никогда бы не ушла к Изгоям, — она была слишком гордой, слишком сильной для этого. Она была настоящим Воином…
Вместо этого она ушла в Мир людей. Престол тогда только формировался, но даже в его работе она не желала принимать участия. Она повторяла: Ангелы не созданы для Войны. Она говорила: рано или поздно это может повториться, и я снова возьму в руки меч — но я не хочу этого. Я не хочу подавлять, убивать, уничтожать. Мы должны быть милосердны друг к другу. Мы не должны воевать друг с другом. Мы должны жить в мире.
Она говорила, что сражалась только из-за своего предка — Архистратига, принявшего весь удар на себя…
Она ушла в Мир людей, чтобы спасать жизни, а не отнимать их. Поэтому она работала в больницах, в миссиях Красного Креста. В качестве медсестры участвовала в нескольких войнах, в том числе во Великой Отечественной, Афганской и Первой Чеченской. Работала даже в хосписах, — потому что мечтала спасать жизни, хотя и знала, что спасение смертельно больных является воздействием категории «B+», и потому запрещено…
Казалось бы, причём тут я? Но в действительности всё просто.
Я любил Габриэль. И до сих пор…
Помнится, я упоминал, что любовь Духов несколько отличается от людской любви. В нашей любви начисто отсутствует эгоизм, элемент собственничества. Мы не говорим, подобно людям, «мой любимый», «моя любимая». Мы знаем, что никто не может принадлежать никому, особенно Духи. Я любил Габриэль — но не мог навязывать ей свою любовь, равно как и требовать ответного чувства. Я мог просто любить её, и только.
А она… Она относилась ко мне с уважением, ценила во мне боевого товарища, на которого можно положиться в самой тяжёлой ситуации. Она радовалась моим пацифистским настроениям и всячески одобряла моё решение уйти в Мир людей и жить там человеком. И всё же…
Я не знаю, как любят Ангелы. И никто не знает — кроме них самих, наверное.
И она, наверное, любила меня — по-своему, по-Ангельски. Совсем не так, как любил её я. Мы всегда были слишком разными.
В итоге наши пути разошлись, — пусть даже мы и отправились в один и тот же Мир, принимали участие в одной и той же войне. Так… странно.
Никто не создан для войны. Ни Ангелы, ни Духи, ни люди. Но вышло так, что мы знали войну, но почти не знали любви. Сейчас, прожив тридцать лет как человек, я думаю о том, что в этом смысле люди куда счастливее нас. Их жизнь так коротка, так хрупка… Но у них есть любовь, и она придаёт их жизни, пожалуй, самый важный, а может, и единственный настоящий смысл. Мне выпала уникальная возможность испытать это на себе, понять лучше, чем любому из Исследователей, — пусть даже ни с чем не сравнимое счастье любви в моей жизни всегда соседствовало с горечью потери…
