Хроники Раздолбая - Санаев Павел Владимирович (читать книги txt) 📗
«Господи, я должен улететь! Помоги, Господи!»
Когда последний пассажир прошел регистрацию, на планшете остался единственный незачеркнутый квадрат.
— Кто «на подсадку», давайте билет! Есть одно место!
— Я «на подсадку»! — закричал какой-то растрепанный мужичок, которого никто раньше не видел, и бросился к стойке.
— Алло, гараж, тут вообще-то очередь! — раздраженно крикнул сынок поварихи и показал на Раздолбая: — Вот за ним будешь.
— Но мне талон дали, сказали, я могу без очереди… Мне на похороны!
Мужичок попытался протиснуться к девушке с планшетом, но двое мужчин — те, которые обсуждали валюту, сомкнули широкие спины и не пропускали его, делая вид, что не замечают.
— Товарищ, — звал мужичок, дергая одного из мужчин за рукав, — пустите, пожалуйста, у меня талон льготный. Товарищ!
— Да пошел ты к чертовой матери! — рявкнул мужчина. — Посиди, как я, сутки в аэропорту, тогда будешь лезть!
Отвлекшись на крик, мужчина потерял бдительность, и его недавний приятель протянул контролерше свой билет.
— Эй, ты что делаешь? Ты же за мной! — взревел мужчина, хватая ушлого приятеля за рукав. — Девушка, не регистрируйте его, сейчас моя очередь!
Но контролерша уже переставила на билете дату и пригласила шустрого пройдоху следовать на досмотр.
— Морду бы тебе разбить, скотина! Чтоб ты не долетел! — бушевал упустивший очередь мужчина. — На следующий рейс я первый, если кто сунется, башку отверну!
Мужичок с талоном не стал спорить и хотел встать за ним, но повариха и ее сынок в один голос заявили, что он сам отказался от своей льготы, а раз так, то пусть на общих правах становится в конец очереди.
— Ну, вы-то хоть меня вперед себя пропустите, — жалобно попросил мужичок Раздолбая, — у меня ведь талон. На похороны я лечу, отец у меня в Риге умер.
Раздолбай сочувствовал этому щуплому мужичонке на голову ниже его, который, несмотря на лето, топтался в грязных зимних ботинках, застегнутых до середины молнии, но пустить его вперед и уменьшить собственные шансы улететь ему не позволял инстинкт самосохранения.
«Умри ты сегодня, а я завтра», — вспомнил он правило, которое провозглашал Валера, и чуть было не произнес его вслух.
«Нельзя поступать несправедливо и в то же время просить Бога о помощи, — неожиданно вернулся внутренний голос.
— Ну нет, я не настолько верю, чтобы так рисковать! — запротестовал Раздолбай.
— Пропусти его, если хочешь помощи, или ни о чем не проси».
Голову Раздолбая словно сдавила мигрень. Он чувствовал, что если проигнорирует законную просьбу мужичка с талоном, то лишится права обращаться к высшим силам за помощью, но ему не хватало веры положиться на эти силы всецело и перешагнуть инстинкт. Дилемма разрывала его надвое, но тут снова вмешался краснощекий толстяк. Взяв мужичка за плечо, он легонько встряхнул его и тихо сказал:
— Скажешь еще раз про свой талон, я тебя в сортир отведу и попишу там, понял? Иди в конец очереди и не возникай. Не пускай его, паря!
Мужичок горестно вздохнул и покорно встал за Раздолбаем. Все сложилось само собой, и если бы Раздолбай не думал о высших силах, то он облегченно согласился бы с таким положением вещей, но внутренний голос будто взорвался.
«Ты знаешь, что он должен стоять первым в очереди, — упрекал внутренний Бог. — То, что его оттеснили, — несправедливо, но ты рад пользоваться этой несправедливостью, потому что она увеличивает твои шансы. Ты — соучастник!
— Мне тоже надо в Ригу! — отбивался Раздолбай. — Если я пропущу его, а в самолете окажется четыре места, то я из-за этого не улечу.
— Улетишь ты или нет — зависит от Бога.
— На Бога надейся, а сам не плошай!
— Поступишь несправедливо — на Бога надеяться не сможешь.
— Ну и не буду надеяться, уеду на поезде! Я не собирался этим утром лететь, ты потребовал!
— Не улетишь сейчас — с Дианой ничего не будет.
— Ты мне ее обещал, вот и сделай, чтобы я улетел!
— Ничего не сделаю, если не пропустишь этого человека.
— А если бы это был не самолет в Ригу, а последняя шлюпка на корабле?! — мысленно завопил Раздолбай и представил эту картину».
Огромный океанский лайнер, задрав корму, погружался в черные, как ночь, волны. Белые шлюпки, набитые людьми в спасательных жилетах, опускались на тросах и напоминали облепленные красными муравьями кусочки сахара. Волны то и дело захлестывали эти кусочки, смывая с них по несколько муравьев, но пассажиры, оставшиеся на палубе, все равно считали тех, кто попал в шлюпки, счастливчиками. Воображение Раздолбая нарисовало последнюю шлюпку, качавшуюся на балках. К ней вел узкий проход, и только поэтому люди стояли в очереди, а не лезли друг на друга, обезумев от ужаса. Офицер из команды пропускал пассажиров по одному и выкрикивал количество оставшихся мест.
«Шесть… Пять… Четыре…»
Раздолбай видел себя четвертым в очереди и представил, как мужичок, стоявший позади него, просит: «Товарищ! Пропустите меня, пожалуйста».
«Ну нет! — отрезал Раздолбай, поняв, что не уступил бы место в шлюпке ни за что на свете, и адресовал внутреннему голосу непробиваемый, как ему казалось, довод: — Ты хочешь сказать, что потребовал бы от меня отдать жизнь ради этого нелепого мужика, который вдвое старше меня?
— Нет, не потребовал бы.
— А если в шлюпке не надо уступать, то зачем уступать в очереди?»
На секунду Раздолбаю показалось, что голос получил шах и мат и разлад в душе вот-вот прекратится, но внутренний Бог оставался непоколебимым.
«Не пытайся найти один ответ на все возможные ситуации, — ответил он, — слушай, что в каждой ситуации подсказываю тебе я. Сейчас ты не в шлюпке, и я говорю: хочешь иметь шанс улететь — не будь соучастником несправедливости, пропусти человека.
— Как можно увеличить свои шансы, уменьшив их?!
— Ты не улетишь без моей помощи, а мне нужно доказательство твоей веры».
Раздолбай сдался. Лихорадочный внутренний диалог измотал его, и постичь природу этого диалога становилось для него важнее, чем улететь. Умоляя Бога о помощи, он по-прежнему не верил, что слышит именно его голос, и боялся сумасшествия, когда раздвоенное сознание обращалось к нему во втором лице. Чтобы скорее обрести в себе мир, он решил пропустить мужичка вперед и сказать «Богу» с вызовом:
«На, получай! Теперь, если не улечу, буду хотя бы знать, что тебя нет!»
Последним, что удерживало его от этого шага, было нежелание восстанавливать справедливость только за счет себя. Ведь если бы мест в самолете оказалось не больше трех, то мужичок так и остался бы в аэропорту, а его обидчики благополучно отправились бы в Ригу. Как поступить, снова подсказал внутренний голос.
— Знаете что, — обратился Раздолбай к мужичку, — вообще-то вы зря за мной встали. Если у вас талон, вы должны стоять первым.
— Я знаю, — согласился мужичок и вздохнул, — так они же не пускают.
— А вы не обращайте внимания. Стойте со своим талоном, никого не слушайте. Потом покажете его контролерше и пойдете вперед всех на подсадку.
— Что, можно так?
— Нужно.
Очередь взорвалась негодованием. Мужчина упрямо твердил, что все равно будет первым, мамаша-повариха подняла такой крик, словно у нее срезали сумку, а розовощекий сынок тихо процедил, что «справедливые» сидят у параши.
— Я бы подождал, но мне до вечера надо. На похороны все равно опоздал, так хоть помянуть с родными, — жалился мужичок, тщетно пытаясь вызвать сочувствие.
— Я тебя все равно не пущу, а будешь свой талон совать, забью тебе в пасть и прокомпостирую! — пригрозил в ответ мужчина.
Ссориться со всей очередью не входило в планы Раздолбая, и неизвестно, как развивались бы события, но тут к регистрационной стойке подошли четверо мужчин в деловых костюмах.
— Со льготными талонами есть кто-нибудь? — спросил один их них с сильным латышским акцентом.
— Вот, он, — сказал Раздолбай, указывая на мужичка.
— Я… — согласился мужичок, робко предъявив свой талончик.
