Самарканд - Маалуф Амин (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
— Объясни, что ты имеешь в виду?
— Древние ученые, греческие, индийские, восточные, оставили немало трудов по всем отраслям знания. Повторять сказанное? К чему? Спорить с ними? Меня без конца тянет это сделать, но тогда другие, которые придут после меня, поспорят со мной. Что же останется от книг ученых? Только то недоброе, что они писали по поводу своих предшественников. То, что они опровергли, будет помниться, а то, что создали нового, неизбежно подвергнется осмеянию. Таков закон, действующий в науке, в поэзии же такого закона нет, она не опровергает созданного до нее и не опровергаема последующими творениями, она спокойно живет в веках. Поэтому я и сочиняю. А знаешь, что меня завораживает в науках? Я нахожу в них высшую поэзию: в математике пьянительно кружится голова от цифр, в астрономии слышишь загадочный шепот вселенной. Но только не надо говорить со мной об истине! — Помолчав, он продолжил: — Я бродил в окрестностях Самарканда, повсюду видел развалины с надписями, не поддающимися прочтению, и думал: что осталось от города, некогда стоявшего на этом месте? Я не имею в виду людей — самых недолговечных из существ, но что остается от созданной ими цивилизации? Какое царство выжило, какая наука, какой закон, какая истина уцелели? Ничего, сколько ни рылся я в руинах, мне удалось найти лишь черепок горшка с изображением лица и фрагмент фрески. Вот чем будут мои бедные стихи через тысячу лет: черепками, осколками, обломками навсегда погребенного мира. От города остается безразличный взгляд, брошенный на него полупьяным поэтом.
— Мне понятны твои слова, — прошептал Абу-Тахер, на которого произвели впечатление доводы Хайяма. — Но не станешь же ты посвящать правоверному кади отдающие вином стихи!
Хайям нашел способ выразить благодарность своему покровителю, разбавил вино водой, если можно так выразиться. Он принялся за написание алгебраического труда, посвященного кубическим уравнениям. Для обозначения неизвестного числа он применял арабское слово chay, означающее вещь, в трудах испанских ученых оно превратилось в Xay, а впоследствии от него осталась лишь первая буква X, которой весь мир стал обозначать неизвестную величину.
Этот труд был завершен Хайямом в Самарканде и посвящен кади: «Мы жертвы века, в котором люди науки не ценятся, и лишь немногие из них имеют возможность предаться подлинным изысканиям… То немногое знание, что является достоянием сегодняшних ученых, обращено на получение материальных выгод… Я уж было отчаялся встретить в этом мире человека, который был бы одинаково заинтересован и в науке, и в мирских делах и был бы искренне озабочен судьбой рода людского, но Господь удостоил меня своей милости и послал мне великого кади, имама Абу-Тахера. Его заботам обязан я возможностью довести до конца сей труд».
Когда вечером того дня Хайям возвратился в свой бельведер, вокруг была кромешная тьма. Шел конец месяца шавваль, только что народилось новое ночное светило, но и его закрыли облака. А лампу он с собой не захватил, сочтя, что уже слишком поздно, чтобы читать или писать, и потому стоило ему удалиться от дома кади, как пришлось пробираться на ощупь, цепляясь за кусты, натыкаясь на ветки плакучих ив, спотыкаясь о камни. Когда же он был у цели, чей-то нежный голосок с упреком произнес:
— Я ждала тебя раньше.
Неужели голос этой женщины мог почудиться ему только оттого, что он так мною о ней думал? Стоя у двери, он вглядывался в темноту, но так ничего и не различил. Снова словно сквозь завесу послышалось:
— Хранишь молчание? Отказываешься верить, что женщина посмела проникнуть в твое жилище? Во дворце наши взгляды встретились, в них пробежала искра, но там были хан, кади, придворные, и ты отвел взгляд. Как и многие другие мужчины, ты предпочел оставить все как есть. К чему бросать вызов судьбе, к чему навлекать на себя гнев хана из-за какой-то женщины, вдовы, которая может подарить тебе лишь острый язык и сомнительную репутацию?
Загадочная сила сковала Омара, он не мог ни пошевелиться, ни разжать губы.
— Молчишь,— продолжала Джахан, в голосе которой сквозь иронию пробивалась нежность. — Тем хуже, я и дальше могу говорить одна. До сих пор инициативу проявляла лишь я. Когда ты покинул дворец, я стала о тебе расспрашивать, узнала, где ты живешь, сказала, что отправилась навестить кузину, которая замужем за богатым торговцем из Самарканда. Обычно, когда я путешествую вместе со двором, мне удается устроиться на ночлег в гареме, там у меня есть подруги, которые ценят мое общество и с нетерпением ждут моих рассказов, я для них не соперница, поскольку видов на их мужа не имею. Я могла бы соблазнить его, но слишком часто навещала жен сильных мира сего, чтобы это вызывало у меня желание уподобиться им. Для меня сама жизнь значит гораздо больше, чем мужчины! Пока я чья-то жена или вдова, государь благосклонно взирает на мои занятия поэзией. Вздумай он жениться на мне, прощай, свобода.
С трудом выйдя из состояния оцепенения, лишившего его дара речи, Омар пока мало что понял из речей Джахан, когда же решился ответить, то обратился не столько к ней, сколько к себе или чьей-то тени:
— Сколько раз юношей и позже, повзрослев, встречался я с чьим-то взглядом, улыбкой. Ночами мечтал, чтобы этот взгляд перевоплотился из мечты в реальность, стал ослепительной точкой в ночи. И вот наконец сегодня в этом необычном доме и нереальном городе ты со мной: красавица, поэтесса, да к тому же первая сделала шаг навстречу.
Она рассмеялась.
— Первая-то первая, но ты ведь еще не дотронулся до меня, не видел меня, да и не увидишь, потому как я намерена исчезнуть до восхода солнца.
В густой темноте раздалось шуршание шелка, разнесся аромат духов. Омар задержал дыхание, плоть его проснулась, и простодушный, как у школьника, вопрос сорвался с его губ:
— Покров все еще на тебе?
— На мне нет иных покровов, кроме ночного.
VI
Безымянный художник изобразил их в профиль: мужчина и женщина лежат, обнявшись, на постели из трав, в окружении розовых кустов, у подножия которой струится серебряный ручей. Джахан он наделил грудью, как у индусских божеств. Одной рукой Омар гладит ее по голове, держа в другой кубок.
Встречаясь во дворце каждый день, они избегали смотреть друг на друга, чтобы не выдать своих чувств. А вечером Хайям спешил в свои покои, где поджидал возлюбленную. Сколько ночей было им предназначено судьбой? Все зависело от хана: когда он соберется покинуть Самарканд, уедет и Джахан. О своих намерениях он не предупреждал, в любой момент мог сорваться с места и поскакать в Бухару, Пенджикент или Киш, не заботясь о дворе. Вскочить в седло для него, кочевника, сына кочевника, было так же естественно, как для других ходить пешком. Этого-то и страшились Омар с Джахан, оттого-то и каждое свидание носило привкус прощального.
Как-то раз выдалась особенно душная ночь, Хайям, дожидаясь подругу, вышел на террасу бельведера. Поблизости раздались голоса — это смеялись стражи кади, и он забеспокоился. Но Джахан все же пришла, как всегда никем не замеченная. Они прильнули друг к другу: первый поцелуй был обычно кратким — им заканчивался день, а второй — долгим, им начиналась ночь, принадлежавшая только двоим.
— Как ты думаешь, сколько в этом городе в этот миг любящих? — шепотом спросила Джахан.
Омар надел ночной колпак, надул щеки и важным голосом завел:
— А теперь рассмотрим вопрос всесторонне. Сколько жен этой ночью соединятся с возлюбленными, если исключить тех, которые коротают ночь в одиночестве, рабынь, уличных девиц и девственниц? Это с одной стороны. И с другой: сколько мужей делят ложе с любимой, которая отдается не потому, что у нее нет выбора? Как знать, может, таких пар всего-то раз, два и обчелся? Почему ты и почему я, спросишь ты? Потому что Бог сделал нас влюбленными друг в друга, как иные цветы ядовитыми.
Он засмеялся, она утерла слезы.
