Служили два товарища - Дунский Юлий Теодорович (книги бесплатно .TXT) 📗

А женщина-комиссар пошла к себе, наверное, писать приказ о расстреле белых шпионов.

— И чего мы, дураки, спешили, коней загнали? — сетовал Андрей по дороге. — Сидели бы на старом месте! Свою пулю мы бы и там получили…

Карякин не отвечал. Он шёл, скрипя зубами и часто-часто озираясь, будто пойманный хорёк. Но бежать было некуда.

Некрасов вдруг вспомнил что-то и усмехнулся:

— Иван! А помнишь, ты рассказывал, как военспеца расстрелял! Может, ты тогда погорячился? Как вот эта дамочка.

Карякин недобро поглядел на него:

— Это ты брось!.. Там было совсем другое дело. Ничего даже похожего.

Их поставили у овражка. Четверо латышей, негромко переговариваясь на своём языке, отошли шагов на десять и выстроились в ряд.

— Ребята, — миролюбиво сказал латышам Андрей. — Ладно, пускайте в расход — мы на вас не в обиде. Свой своя не познаша…

— Что? — переспросил Ян подозрительно.

— Я говорю, дайте покурить перед смертью.

— Ты же как я, некурящий? — потихоньку удивился Карякин.

Андрей так же тихо объяснил:

— Слышишь, автомобиль тарахтит? Может, начальство едет. И ты давай кури.

Посовещавшись, латыши дали им кисет с махоркой. Андрей неуклюже свернул, вдохнул сизый дым, поперхнулся и поспешно передал цигарку Карякину.

— На, порадуйся в последний раз! — сказал он громко. Карякин с отвращением затянулся и закашлялся; из глаз у него пошли слёзы.

Бормотание автомобильного мотора стало явственней. Из-за рощицы вывернул открытый «мерседес-бенц» на рахитичных тоненьких колёсах.

Андрей впился глазами в его пассажира и вдруг заорал что было мочи:

— Товарищ начштаба! Докладывает боец Некрасов. Ваше задание выполнено!..

Автомобиль остановился. Из него вылез тот самый начштаба с седыми усиками, который отправлял Андрея на разведку Он с удивлением поглядел на латышей, на Карякина, на Андрея.

— Что вы тут делаете?

— Расстреливают нас, — объяснил Карякин.

Начальник штаба поднял брови.

— Я начштаба шестьдесят один, — объявил он латышам. — Расстрел откладывается.

Латыши опять посовещались и сказали:

— Мы не против.

— И мы не против, — сказал Андрей.

…Карякин сидел на заднем сиденье «мерседеса» и жевал ломоть хлеба, вкусно посыпанный солью. Второй такой же ломоть он держал для Андрея. Тот пока укладывал на подушку сиденья свой бесценный киноаппарат. А возле автомобиля ругались вовсю начштаба и женщина-комиссар.

— Я их узнала! — бушевала женщина. — Вот этот маленький, с глазами палача, — он пытал меня в контрразведке!

Карякин так и подавился своим хлебом-солью.

— Бред, — фыркнул начштаба. — Это герои! Я их к награде представлю.

— Не отдам! — продолжала кричать женщина-комиссар. — Вы, наверное, сами из офицеров, поэтому заступаетесь!.. Измена свила себе гнездо!..

— Хватит! — рявкнул вдруг начштаба и встопорщил на комиссара свои седые усики. — К вашему сведенью, мадам, я не офицер. Я путеец… И состою в партии с девятьсот второго года!.. А вас мы отсюда уберём. В телефонистки пойдёте! В судомойки!.. Психопатка!

И тогда женщина-комиссар вдруг зарыдала. Начштаба влез в авто, зачихал мотор, «мерседес» тронулся.

А женщина всё плакала, топала от обиды ногами, и маузер колотил её по круглым коленкам.

Севастополь

6 ноября

В гавани, на мёртвом якоре, стояло множество безработных кораблей. Белые пассажирские, чёрные грузовые, пакетботы, шхуны, а дальше, у старой пристани, всякая калечь: буксиры, фелюги, шаланды.

На всех кораблях жили люди: в городе не хватало квартир. На палубах стояли раскладные кровати-сороконожки, варилась какая-то пища на самодельных печках, играли дети. Их отцы курили и разговаривали, облокотясь о релинги, а матери штопали или занимались стиркой.

Вывешенное для просушки разноцветное бельё трепыхалось на снастях, словно сигнальные флажки, — и казалось, что дома-корабли переговариваются между собой, но уже не о морских, а каких-то хозяйственных делах.

Вдоль причала шёл поручик Брусенцов. Расстёгнутая шинель хлопала на ветру Поручик с весёлым удивлением разглядывал пёструю палубную жизнь. Перед маленьким катером, совсем ржавым и дряхлым, Брусенцов остановился.

Дальше кораблей не было: там плескалась маслянистая вода, Таская взад-вперёд арбузные корки. Брусенцов сделал из ладоней рупор и закричал:

— Эй! На судне!

Из каюты катера выглянуло встревоженное женское лицо.

— Здорово, боцман, — сказал Брусенцов. — Свисти в дудку, строй команду. Поднимаюсь на борт.

И он перепрыгнул с причала на катер, хотя можно было просто перейти: рядом была специальная досточка.

Женщина вышла на палубу, придерживая у горла халатик. Это была сестра милосердия, та самая, с которой поручик спорил у себя в номере.

— Это вы? — спросила она растерянно.

— Удивительно глупый вопрос! Глупее может быть только ответ: «Да, это я». Тем не менее да, это я.

— Как же вы меня разыскали?

— Улицу я вычислил. А потом спрашивал всех подряд: где тут живёт красивая сестра милосердия?.. Кстати, как вас зовут?

Он сказал и запнулся: вспомнил, как спрашивал о том же самом проститутку Ксану. Сестра тоже вспомнила и тоже смутилась:

— Саша, — ответила она после заминки.

— Очень мило. Значит, мы тёзки? Я ведь тоже Саша. — Он огляделся. — Плоховато вам тут живётся!

— А что делать?.. В городе комнаты не найдёшь…

На палубе соседнего буксира появился старичок в подтяжках.

— Александра Евгеньевна! — сказал он, подняв в руке жестяную кружечку. — Вот тут у меня рис. Как вы думаете, хватит этого на кашу?

Саша подошла к борту, серьёзно поглядела и ответила:

— Конечно, хватит… Рис очень хорошо разваривается.

— Тогда, — улыбнулся старичок, — окажите честь, пожалуйте на ужин.

— Это что, соперник? — громко сказал Брусенцов. — Не потерплю. Морской закон суров: кирпич на шею — и в воду!

Старик изумлённо глянул на него выцветшими глазками и ушёл со своей кружечкой. Сестра рассердилась:

— Ну как вам не стыдно. Это благороднейший человек!.. И очень несчастный! Его детей…

— А ну его! — не стал слушать Брусенцов. — Мы с вами очень счастливые!.. Я, например, прямо с гауптвахты. Клопы там — не клопы, а вампиры… У вас тоже, по-моему, насчёт счастья не густо. Или я ошибаюсь?

Саша вместо ответа спросила:

— А вас совсем отпустили?

— Совсем. Признали невиновным, — сказал Брусенцов и стал что-то вытаскивать из кармана шинели. — Вот я принёс водку, кофе и сахар.

— У меня хлеба нет, — призналась сестра.

— Перебьёмся.

…Саша и Брусенцов сидели друг против друга в крохотной каюте катера — она на своей койке, а поручик на узенькой скамеечке. Было так тесно, что они чуть не касались друг дружки коленями.

Брусенцов вёл себя так, словно это он был хозяин, а Саша пришла к нему в гости. Разливая водку, он успел свободной рукой подхватить с примуса пустивший пену кофейник и поставить его на чемодан, который был у них вместо стола.

Саша исподлобья наблюдала за ним.

— Вот вы были уверены, что всё так и случится. Вы придёте, сядете со мной водку пить… А если б я была не одна? С мужем или там с любовником?.. И вообще — откуда вы знали, что я вас не выгоню?

— Дурацкий какой-то разговор! — сказал Брусенцов сердито. — Ну нет же у вас ни мужа, ни любовника — вообще никого нет, кроме примуса!.. И выгонять вы меня тоже не собираетесь. Так чего метафизику разводить? — Он поглядел на неё и добавил: — Просто мне очень хотелось, чтобы всё оказалось именно так. Чтоб вы были одна, чтоб вы были мне рады… Чтоб мы сидели вместе и разговаривали. Так оно и вышло. Чем же я виноват?.. Ваше здоровье!

Он чокнулся крышечкой от термоса с Сашиной мензуркой и выпил, прихлебнув вместо закуски кофе.

Саша пить не стала.

— Что-то в этом есть такое пошлое-пошлое! — сказала она жалобно. — Одинокая сестричка, пришёл поручик с водкой… Я вас, конечно, не гоню, но вы допейте — и уйдите. Ладно? Пожалуйста, я вас очень прошу…