Моё сердце в тебе бьётся - Даша Коэн (читать книги бесплатно полностью .TXT, .FB2) 📗
И я тут же развернулась, уходя прочь и получая в спину жестокие выкрики:
– Гребаная дура! Помочь она решила. Себе помоги, убогая!
Дальше слушать я не стала, зажала уши ладонями и понеслась в библиотеку. А после точно так же неслась на первый урок, почти заплетаясь в собственных худеньких ножках.
А в классе уже творилось невообразимое. Все перешептывались и почему-то смотрели на меня.
Боже, да что опять-то?
Пришлось напрягаться и подслушивать, о чем толковали за моей спиной две самые завзятые сплетницы класса – Рита Буева и Марина Головченко.
– Он же с ней даже не встретился, прикинь!
– Да ты что? Ни фига!
– Ага, просто смс-ку написал, мол, все, прошла любовь, завял помидор. – И девочка прыснула сама же от своей шутки.
– Капец, кинул саму Курочкину! Как думаешь, из-за чего?
– Да вот кто его знает. Но кто-то говорит, что это из-за вчерашнего видео, что Алка слила в чат. Но пока информация не проверенная. Курочка молчит, а от Соболя никогда ничего не узнаешь.
– Это да, проще утопленника разговорить. Но насчет видоса я сомневаюсь. Реально смешно получилось.
– Тише ты, вдруг уши греет, – шикнула Рита.
– Да куда ей что понять. Убогая Килька.
– Эх, жаль… А такая сильная любовь была…
– Ага…
– Зато можно занять освободившееся место!
– Встань в очередь!
Вот это новости с полей. Соболевский бросил Курочкину!
Только вот почему – непонятно…
Глава 6 – Надя умирает последней
POV Алёна
Знаете, это, конечно, глупо, но после того инцидента с тряпкой меня не трогали в классе почти неделю, и я думала, что это навсегда. И да, то были лучшие дни в моей школьной жизни, если не сказать больше. А все потому, что двадцать три подростка обсуждали фееричное расставание Соболевского и Курочкиной.
Всем элементарно было не до меня.
Первые два дня краса класса лила крокодиловые слезы и дула губы за несправедливость судьбы, а потом вышла на охоту. Ибо ушлые одноклассницы уже вовсю строили освободившемуся холостяку глазки, пытаясь отхватить себе вожделенный приз. И это в тринадцать-то лет?
Дуры!
Но кино было знатное, ребята!
Аллочка, с боевым раскрасом и укороченной донельзя форменной юбкой, начала операцию по возвращению в свои сети Соболевского. Сначала решила вызвать ревность. Виляла хвостом перед Кириллом Решетовым, который был лучшим другом ее бывшего. Потом обжималась с красавчиком Сашкой Павловым с параллели. А потом до нее дошло, что Соболевскому фиолетово на ее постановочные выступления.
И Курочкина пошла дальше.
Словно банный лист она намертво прилепилась к парню, заглядывая в его глаза жалобно и просительно. Заламывала руки, пыталась вывести на разговор, но получала только неизменное:
– Алла, все. Мы с тобой закончили. Не позорься, – и, говоря это, Соболевский на нее даже не смотрел, а вот на меня почему-то да.
И глаза его горели, казалось, тихим бешенством. Вот только непонятно, кому оно было адресовано. Мне, что посмела совать нос в его личную жизнь, или Курочкиной, что планомерно выела ему мозг за прошедшую неделю… Ай, а не плевать ли мне? Плевать!
И зачем я вообще повернулась в его сторону? Сидела бы себе спокойно за партой и сидела, вот и книга передо мной такая интересная лежит, а я отвлекаюсь по пустякам. Любопытная Варвара!
Но несмотря на все апогей отношений между королем и королевой класса я все же зацепила. То была суббота. Паутина летала в воздухе, и обманчиво пахло летом. Я вышла на школьное крыльцо, затем направилась в школьный парк и на спортивную площадку. И тут услышала голос Курочкиной, что почти на ультразвуке ввинтился мне в сознание:
– Перестань пороть чушь, Ник! Подулся и хватит!
– Алла, ты меня утомила, – устало выдохнул Соболевский, вальяжно рассевшись на лавке.
– Я не понимаю, что такого я сделала! – разъяренной фурией вышагивала она туда-сюда перед ним.
Молчание было ей ответом.
– Мы просто веселились. Ясно? Поржали и проехали. И я соскучилась, вообще-то! Поцелуй меня!
И снова ничего.
– Ник, я без тебя не могу! – Она присела перед ним на корточки, а я завернула за угол школы, чтобы меня не засекли, и затаила дыхание.
И отчего-то с места сдвинуться не смогла. Не выходило. Я просто стояла и слушала, что же будет дальше.
– А я без тебя могу, – совершенно безэмоционально ответил ей Соболевский.
– Но это же не так. Это же неправда! Да, Ник? Да? Скажи, что прощаешь меня. Скажи, что скучал по мне так же, как и я по тебе. Скажи, что я…
– Я скажу, что ты меня достала, Алла.
– Что?
– Что? – издевательски скопировал он ее вопрос.
– Ник, ну прости меня!
– Твою мать! – почти зарычал парень.
– Скажи, что я должна сделать, и я это сделаю!
– Свалила!
– Но, Ник!
А затем он что-то говорил ей, злобно, но, увы, неразборчиво. И как бы сильно я ни напрягала слух, расслышать ничего не могла. Только поняла, что после этого Соболевский ушел, а Курочкина осталась там же, на той самой лавке. Она сидела и горько плакала, но я почему-то не чувствовала к ней больше сострадания. Мне казалось, что это справедливо. Ведь и я на прошлой неделе точно так же лила слезы, отмывая в холодной проточной воде свои испачканные волосы.
И всем было плевать. Так же, как и сейчас всем было плевать на Аллу Курочкину.
Надежды на воссоединение с Соболевским у нее рухнули. А у меня на тихую и спокойную жизнь. И уж не знаю почему, но мужская половина моих одноклассников меня больше не трогала, не оскорбляла и вообще практически забыла о моем существовании.
Но вот женская половина…
И Курочкина стояла в авангарде этой травли, что продолжалась до конца седьмого класса. Всего и не описать, но кое-что я запомнила на всю свою оставшуюся жизнь.
Однажды утром, пока я стояла в очереди на вход в школу, мне на шапку и куртку кто-то подсадили трех огромных мадагаскарских тараканов. И вот я подхожу к гардеробу, чтобы раздеться и сдать верхнюю одежду, а потом замечаю, что многие вокруг начинают смеяться надо мной, а потом и снимать на телефоны. Дальше дежурная по раздевалке начинает вопить на весь школьный холл. И мне никогда не забыть ее визг…
– А-а-а, таракан! У нее на шапке таракан! И на куртке! Фу, таракан!!!
Я тут же сбила головной убор с головы, видя, как по полу ползет толстое коричневое насекомое. От страха и омерзения расплакалась, продолжая торопливо снимать с себя куртку и гадливо отряхиваться под оглушающий хохот толпы учеников. Им было весело! Кто-то так смеялся, что даже заходился в кашле. Кто-то остервенело бил себя по колену, пытаясь сдержать истерику. Кто-то отирал с лица слезы от наплыва положительных эмоций.
– Бомжиха! – орал кто-то.
– Поди, перед школой в помойке рылась! – еще выкрикивал кто-то.
– Так дома не кормят, жрать-то нечего, – и эти обидные выкрики, казалось, никогда не закончатся.
Но окончательно добил меня именно Соболевский, который, расталкивая вдруг примолкшую толпу, подошел ко мне и окинул хмурым взглядом. А потом, очевидно имея за пазухой какую-то еще более гнусную выходку, спросил меня:
– Ты как, Алён? – А видя, что я ничего не отвечаю, скорее всего, от шока, добавил: – Ну, не плачь.
Сволочь, правда? И так проникновенно в глаза мне смотрел, как будто действительно переживал за меня. Поддайся я тогда на эту сладкую провокацию – и мне бы светил новый виток зубодробильных насмешек. Ну уж нет!
– Руки от меня убери, – огрызнулась я и зло вытерла соль с мокрых щек, – и больше никогда меня не трогай! Ты такое же ничтожество, как и все они, – буквально выплюнула я ему в лицо, наслаждаясь эффектом, что произвели на Соболевского мои слова.
А потом наконец-то пришла охрана вместе с директором школы и спасла меня из этого ада.
Первый урок я пропустила. У меня на фоне всего этого случился нервный срыв, пришлось отпаивать меня успокоительным в медбоксе. Не от вида тараканов и не из-за того, что надо мной в который раз посмеялись, а оттого, что я позволила этим уродам довести себя до слез.
