Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!» - фон Риббентроп Рудольф (читать онлайн полную книгу .TXT) 📗

Соединенные Штаты видели в Японии своего противника в Восточной Азии, отсюда политика улучшения отношений с Советским Союзом была понятна, однако Советское государство было диаметрально противоположно принципам «свободы» и «демократии», знаменем, под которым американцы вскоре поведут политические и, в конечном итоге, военные «крестовые походы» [307]. В то время как в отношении радикальнейшего и жесточайшего диктаторского режима Рузвельт делал ставку на «appeasement» («умиротворение»), Германию и Японию он провоцировал все более круто. Рузвельт нуждался в Японии, чтобы peu a peu (мало-помалу) взрастить тревогу американцев по поводу безопасности их страны. Япония вела экспансию в материковой части Китая и ставила, таким образом, традиционную американскую политику «открытого Китая» под вопрос.

Американская политика должна была, по возможности, предотвратить восточную политику рейха, то есть взаимопонимание с Советским Союзом, получившее известность как «политика Рапалло». Итак, Рузвельт раскрыл объятия Советскому Союзу, хотя между 1933 и 1939 годами и представлялось мало актуальных поводов для такого шага. Выбор Рузвельта в пользу Советского Союза означал установку международно-политических вех первого порядка, в смысле позиции, которую США намеревались в будущем занять в мировой политике.

Две крупных державы решающим образом повлияли в двадцатом веке на политические события в мире. Это были не традиционные «великие державы» Европы, то есть Великобритания, Франция и Германский рейх, но США и Советский Союз, явившиеся ключевыми державами мировой политики.

Обе великие державы пользовались подкупающими идеологиями. Россия провозгласила для будущего «обетованную землю социализма», Соединенные Штаты — усовершенствованную демократию и «антиколониализм». Когда я говорю, что они «пользовались» идеологиями, то это означает, что данные идеологии для руководства обеих держав являлись инструментами не только для мотивации своих масс прилагать усилия для осуществления однозначно империалистических целей (в какой бы форме, будь то экономической или военной, эти цели ни выступали), но и для поиска союзников, прежде всего, в «третьем мире».

Чем, в конечном счете, является «империализм», если отбросить все идеологические или пропагандистские клише? Империализм, в самом широком смысле, это всегда расширение своей сферы влияния до достижения для собственной политической системы наибольших безопасности и процветания (при определенных условиях, за счет других народов) против потенциальных конкурентов державы. «Безопасность» следует понимать в самом широком смысле, нередко она довольно четко сводилась к претензии диктовать свою волю чужим странам. «Безопасность» могла, к примеру, для Англии, согласно возглавлявшему правительство Болдуину, означать сохранение «границы по Рейну». В политической сфере потеря независимой позиции всегда таит в себе опасность вмешательства иностранных держав в определение судьбы общественного строя.

Рузвельт и Сталин осознали, что из войны в Европе или на Дальнем Востоке, в которую дали себя вовлечь традиционные «державы» Европы (Великобритания, Франция, Германия), США и Советский Союз, за счет своих размеров и потенциала, выйдут победителями. Я уже цитировал посла США в Париже и доверенного лица президента Рузвельта Буллита, заявившего в 1939 году, что Соединенные Штаты «в любом случае примут участие в будущей войне, однако не начнут ее, а закончат». США «безусловно, вступят в войну», но только если Англия и Франция первыми начнут драться.

В материальном отношении сильнейшая в мире держава, что США доказали уже в Первой мировой войне, нашла в своем президенте Рузвельте, человеке, почти полностью прикованном к инвалидной коляске, политика, который был готов использовать начавшееся в 1932 году брожение в мировой политике, чтобы доставить Соединенным Штатам положение гегемона в мире. Тем не менее, с его стороны потребовались большие пропагандистские усилия, с тем чтобы переубедить американскую общественность в пользу вмешательства и даже готовности к войне.

Стоит напомнить еще раз время «карантинной речи». Она была произнесена в октябре 1937 года. До того времени Гитлер не предпринял ничего, кроме попыток добиться для рейха равноправия в международном государственном сообществе. Нельзя было даже сказать, что Германия вооружилась сильнее, чем это было бы необходимо для самообороны. А Рузвельт уже знал, почему он не позволил своему сыну воспользоваться приглашением отца нанести визит Гитлеру — потому что этот визит не «вписывался в его политическую концепцию».

Рецессия, в которую США вновь вступили в 1934 году, ответственна, по мнению многих историков, за наращивание внешнеполитической активности Рузвельта с целью отвлечь американский народ от внутренних проблем. Такой способ действий вполне имеет параллели в мировой истории. Раннее определение Рузвельтом внешнеполитических целей и упорство, с которым он следовал своим путем, приведшим, в конечном итоге, к войне, говорят об обратном. Для того чтобы решить экономические проблемы, Рузвельту вовсе не требовалось повести США на войну. «Short of War» («короткая война»), как называлась формула, с которой он, еще до Перл-Харбора, завел сопротивлявшихся американцев де-факто в своего рода военное положение, могла явиться для него вполне достаточной для того, чтобы через поставки в Великобританию и в конце концов после нападения Гитлера на Советский Союз, в Россию, решить экономические проблемы США. Уже в 1937 году он кричащими красками малевал призрак войны, заявляя в «карантинной речи»:

«Пусть никто не воображает, что Америка смогла бы легко отделаться, если на Западное полушарие будет совершено нападение!»

Этим и многими другими предостережениями Рузвельт массированно нагнетал панику. Немцы еще три года спустя не могли, не имея превосходства в воздухе, пойти на риск преодоления в морской десантной операции нескольких километров Ла-Манша между материком и Великобританией. Также и Япония, сравнительно с Германией намного лучше вооруженная на море, не располагала возможностью атаковать американский континент, но ограничилась ударом по американскому флоту, выдвинутому на тысячи километров в Тихий океан, чтобы предотвратить десантные операции американцев в Восточной Азии, которые впоследствии действительно и привели к поражению Японии. Сброс двух атомных бомб в военном отношении больше не требовался, он, однако, ускорил японское поражение и сберег американцам, по официальной версии правительства США, «дальнейшие жертвы». Оно, таким образом, признает само, что вызвало массовую атомную смерть сотен тысяч гражданских лиц, с тем чтобы уклониться от отвечающей нормам действующего военного права борьбы против регулярных японских войск. Так была поставлена буквально «кричащая» точка под десятилетиями пропагандистской болтовни об угрозе «Западному полушарию».

Англосаксам знакомо понятие «selffulfilling prophecy» («накликать беду»), оно имеет в виду прогноз, чье осуществление активно запускается как раз через его оглашение. Черчилль являлся таким пророком, который, внушая, что «Гитлер стремится к войне», сделал все, чтобы привести к войне против Германии. То же самое касается и Рузвельта, которому наконец удалось загнать японцев в угол путем экономического удушения, так, что им остался лишь упреждающий удар [308]. То же самое относится и к конспирации против Гитлера: утверждая, что «Гитлер хочет войны», она сделала все для побуждения британцев пойти на риск войны, с тем чтобы самой получить возможность «убрать» Гитлера. Рузвельт был мудрее и, если хотите, коварнее, чем Гитлер. Коварство является вполне законным правом государственного деятеля, занятого «мировой политикой»; Рузвельт решил обратиться к ней в 1933 году, невзирая на ярко выраженное изоляционистское настроение американского народа.

Когда тогдашний французский посол в Вашингтоне, позднее министр иностранных дел, Жорж Бонне попросил американского министра иностранных дел Корделла Халла в марте 1937 года сообщить ему о планах американского правительства в отношении решения «главных международных проблем», Халл ответил, что американское правительство «вполне осведомлено о ряде международных проблем, которые во многих отношениях станут теперь актуальней и опасней». Однако не следует забывать, что «определенные конкретные шаги», которые президент намеревается предпринять для их решения, являются делом исключительно президента и что министр иностранных дел не может предоставить о них ни малейшей информации [309].