Светорада Янтарная - Вилар Симона (список книг .TXT) 📗

Когда она спустилась в сад, Варды там уже не было. Отчего– то Светораде стало неспокойно. Княжна прошла в его покой. Евнух китонит, увидев, как она решительно взялась за кольцо двери, попытался преградить ей путь, но княжна властно оттолкнула его. Она боялась, что дверь окажется заперта, но та поддалась. Кто бы осмелился врываться без доклада в покои комита стражи? Светорада осмелилась. И как раз вовремя. Варды не оказалось в первой комнате, и она обнаружила его в отдаленной опочивальне. Сын Ипатия Малеила извивался в петле.

Светорада пронзительно вскрикнула, кинулась к нему.

– Держи его, поднимай! – приказала перепуганному евнуху.

Она быстро подняла опрокинутую Вардой скамейку, выхватила из ножен ромфей, [121] висевший у него на поясе, и стала стремительно перерезать веревку.

Евнух, прислужник Варды, был достаточно сильным, чтобы помочь ей. И когда Варда рухнул на пол, они вместе вытащили его из петли. Он был в сознании, задыхался и кашлял.

– Принеси воды! – велела Светорада китониту. – А еще молока с медом. И запомни… Никому ни слова!

Позже, когда она помассировала горло Варды и молодой человек смог глотнуть щедро сдобренного медом молока, он слабо выдохнул:

– Зачем?..

– Ты ведь христианин, Варда, а самоубийство – тяжкий грех.

– Грех уже то, как я живу, – сипло произнес он, склоняя голову. Его короткие волосы были мокрыми от пота, по щекам текли тяжелые крупные слезы. Но все же Варда заговорил… Он стал рассказывать, как некогда был рад, что его отметил сам кесарь, как мечтал о том, что невообразимо возвысится, служа в Палатии. Конечно, он быстро понял, чего ждет от него Александр, но всячески давал понять, что это невозможно, что его преданность самбазилевсу не заходит так далеко. И вот теперь…

«Хорошо, что он высказался, хотя голос его ужасен», – мелькнуло в голове княжны.

А Варда вдруг признался:

– Моя мать сказала, чтобы я был подобрее к вам. Она очень каялась и говорила, что вы многое перенесли в жизни и следует не вредить, а помочь вам. Но вышло так, что это вы помогли мне.

«Святые люди, святые», – с усмешкой подумала Светорада. Но когда Варда взял руку княжны в свои и пожал, она не вырвала ее. А еще у нее появилась одна мысль.

– Варда, твоим страданиям поможет только исповедь и отпущение грехов. Но грехи эти столь тяжкие… Мой добрый совет: пади в ноги самому патриарху. Говорят, он святой человек, он не откажет тебе в исповеди и утешении.

Все же ромеи странные люди, думала Светорада, когда вечером провожала Варду к воротам Влахернского дворца. Она видела, что у молодого человека появилась надежда, что он готов был поверить в то, что отпущение грехов снимет с него скверну, что патриарх помолится за него. Вот если бы и она могла так утешиться… Но сейчас Светорада больше надеялась на другое: исповедуясь столь суровому и строгому человеку, как Евфимий, Варда не сможет не открыть, что творится во Влахернах. И если до Влахернской церкви иногда и долетал шум из дворца, то требовалось только вмешательство патриарха, чтобы прекратить эти бесчинства. Особенно если учесть, что настало время Великого Поста.

Потом Светорада пошла к себе, опустила засов, они с Дорофеей даже придвинули тяжелый сундук к двери, забаррикадировавшись, дабы дверь выдержала натиск.

– Бог не оставит нас, – шептала потом Дорофея, когда среди ночи дверь ходила ходуном от ударов, а Александр, Константин и Гаврилопул едва ли не хором требовали отворить им.

Может, под влиянием Дорофеи, но Светорада все же решила сходить во Влахернскую церковь к заутрене. Было еще темно, когда обе женщины, укутавшись в темные покрывала, вошли в ее ворота. Там еще было мало прихожан, но Светораде от этого стало даже легче. Двигаясь под полукруглыми сводами мимо горящих пучков тонких свечей, она прошла туда, где хранилась чудотворная икона Богородицы, написанная, по преданию, самим евангелистом Лукой.

Светорада опустилась перед иконой на колени и поглядела на лик Богородицы едва ли не с упреком. Как великая Мария может спокойно взирать на то, что творят смертные, да еще, как уверяли княжну, молить за них сына? Но потом Светорада как будто успокоилась. Смотрела на чудотворный лик, на скорбные глаза Богородицы и стала просить, чтобы та свершила чудо, чтобы дала ее измученной, опустошенной душе смысл жить. Родила бы она, в самом деле… теперь уже не важно от кого. Глеба она потеряла, но Глеб никогда и не был ее ребенком. А вот познать счастье материнства – это бы наполнило ее жизнь новым смыслом.

Негромко потрескивали свечи, доносилось монотонное бормотание молитв, пахло ладаном. Светорада не заметила, как в какой– то миг отрешилась от всего, застыла. Словно во сне перед ней проносились далекие воспоминания: вот она девочкой в Смоленске со смехом разглядывает прибывших невесть откуда миссионеров христиан, дивясь их строгости и длиннополым темным одеждам; вот она равнодушно проходит мимо христианских храмов хазарской столицы, не обращая внимания на стройные звуки монашеских песнопений, доносящихся изнутри. Об Иисусе Христе ей многое рассказывала жена кагана Мариам, но эта женщина отнюдь не обладала святостью, и отношение к христианству у Светорады тогда осталось таким же двояким – интересно, но особой веры нет. Да и в Византии она не сразу решилась войти в купель. Просто попался священник, которого не пугали вопросы Светорады о вере и который добился ее доверия. Ну и занять достойное место в ромейском обществе княжне тоже хотелось. Да, маленькая Светорада выросла, стала практичной, научилась изыскивать выгоду и защищать себя, вот только в душе ее оставалось все меньше того светлого чувства, благодаря которому она могла еще искренне верить и ждать чуда.

И Светорада неожиданно взмолилась перед иконой:

– Сделай меня прежней! Верни мне веру в добро. Пусть же и в моей жизни случится прекрасное светлое чудо!

Она смахнула слезы, подняла глаза на золотистый лик… У нее вдруг перехватило дыхание, ибо показалось, что Богородица внимательно и изучающе разглядывает ее, словно видит насквозь… На княжну смотрели участливые глаза, в которых отражалась вселенская мудрость мира. От этого даже оторопь взяла. Миг… И все исчезло. Опять доносились звуки хора, пахло ладаном, слышалось бормотание молитв, а по иконе пробегали тени от колеблющихся огоньков свечей.

И все же Светорада не могла отделаться от ощущения, что прикоснулась к чему– то иному, непостижимому и великому. Поэтому она была так тиха и задумчива, когда покидала церковь, даже невнимательно слушала Дорофею, которая на выходе встретила каких– то знакомых и теперь делилась с ней новостями. Светораду немного утомляла разговорчивость наставницы, она все еще была под впечатлением чего– то иного, что потрясло и обнадежило. И все же она не могла не очнуться от грез, когда Дорофея неожиданно схватила ее за руку и воскликнула:

– Вы только поглядите, что творится!

Замерев, обе женщины смотрели, как из широко распахнутых ворот Влахернского дворца с криками и плачем суетливо выбегает толпа раскрашенных мимов, карликов и шутов. Спешивший мимо Василица смотрелся не лучше всей этой перепуганной братии. Даже Иоанн Куркуас промчался не останавливаясь, лишь мельком взглянул на Светораду, на ходу пожал плечами и понесся далее.

– Никогда не видела, чтобы патрикий так боялся монахов, – удивилась Дорофея.

Ибо все это развеселое окружение кесаря выгоняли из дворца облаченные в темные одежды монахи и послушники. При этом церковники размахивали кадилами, пели гимны, словно они объявили войну некой нечистой силе.

Оказалось, что во Влахерны прибыл с немалым числом стражи и священников сам патриарх Евфимий. Светорада догадалась, что неожиданному визиту Евфимия, как она и рассчитывала, предшествовала недавняя исповедь Варды Солунского. Она ощутила явное облегчение, но лишь на миг, ибо у нее сложилось впечатление, что этот высший священнослужитель православной церкви явился сюда как карающий архангел, внушающий всем страх и трепет. Раньше она и не подозревала, какой сильный и зычный голос у этого старика. Сейчас же он шел по дворцу, широко раскинув руки, полы его черной рясы развевались, украшенный крестами эпигонатион [122] сбился в сторону.