Совершеннолетние дети - Вильде Ирина (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
— Мы, Дарочка… посмотрели твой табель еще в первый вечер, как только ты приехала. Так что не о чем тут и говорить. Им бы собачьи шкуры обдирать, а не детей учить!..
Мама с упреком взглянула на бабушку, а та, не зная, как загладить свой промах, схватила Славочку под мышки и заставила плясать на столе:
— Гоп-гоп-гоп!
Папа, словно не расслышав бабушкиных слов, с серьезным видом взял Даркин табель и спрятал его в шкатулку, где хранился семейный архив. И тотчас вышел из дому. Захотел, бедненький, подышать свежим воздухом. Вышла и Дарка.
Она нашла отца в саду. Он мерил шагами расстояние между деревьями.
— Что, папа, задумал?
— Задумал, деточка, выкорчевать старые деревья, а на их место посадить саженцы по новому методу.
Дарка не могла представить, как будет выглядеть дом без этого пышного зеленого обрамления. К тому же молодые деревца первое время кажутся такими жалким несамостоятельными.
— Не надо их выкорчевывать, папа. Пусть сохнут и умирают сами, как люди.
— В том-то и дело, что деревья, как и люди, редко умирают от старости. По большей части век им укорачивают, как и людям, различные болезни. Надо будет с почестями отправить их на тот свет… Мы их срубим и сожжем в печах, как в крематориях. От старости они стали ленивы, капризны, не хотят плодоносить, а ухода требуют большого.
— И все-таки жестоко так поступать с деревьями только потому, что они стары!
— Ничего, доченька, на их место придут молодые. Что ты хочешь? Таков закон природы, одно сменяет другое.
«Одно сменяет другое…»
— Папа, а что с домнулом Локуицей? Где он теперь?
— Уехал от нас к своей сестре, куда-то в Штефанешти. А недавно я получил от него письмо, разумеется, подписанное другой фамилией, из Ясс. Верно, все же решил жить в большом городе. Честная, открытая душа… вот и сожрали его враги.
— А кто теперь на его месте?
Вопрос не случаен. От особы, занявшей место домнула Локуицы, во многом зависела судьба семьи Попович. И прежде всего — хлеб, служба отца.
— Да… произошло то, чего мы больше всего боялись. Прислали на нашу голову румына-гвардейца. Как же иначе? Локуица не соответствовал, значит, надо было заменить его тем, кто станет угождать… И новый угождает, да еще как! Одно спасение — пьет до бесчувствия! Перед самыми каникулами насосался браги, приплелся ко мне пьяный в стельку. Пришел и давай хвастать, что написал на меня вот такущий донос в сигуранцу… Расселся в комнате, точно свинья в кресле, плевал куда попало. А знаешь, как бабушка «любит», когда сорят на пол… Тут же «от души» признался, что собирать материал для доноса ему помогал кое-кто из местных жителей…
— Кто? — спросила Дарка, переводя дыхание.
Отец внимательно поглядел на нее.
— Меньше будешь знать — тебе легче будет… Между прочим, Манилу проговорился, что получил от своих хозяев задание втянуть в работу и учеников старших классов. Так разошелся к концу… Бабушка по наивности угостила его смородинной наливкой, и Манилу стал плясать чардаш, потом со слезами на глазах просил помочь подобрать «факты» из моей биографии… Слышала ты когда-нибудь о такой комедии? «Если, говорит, я не справлюсь с «работой», меня выгонят со службы, а диплома у меня нет, куда я тогда денусь?» Но самое смешное было на следующий день. Он пришел уже трезвый и стал валять дурака: дескать, накануне он нарочно разыграл пьяного, чтобы проверить мою дружбу… С чертями бы болотными тебе дружить, а не со мной! Вот кто занял место нашего Локуицы. Не было бы счастья, так несчастье помогло — теперь я хоть знаю, с кем имею дело. В таких случаях, скажу тебе, открытый враг — это уже полврага. Его хоть можно утихомирить, чтобы не пакостил. Главное — пережить, может, и дождемся лучших времен…
«И больше ничего? И это все?» — разочарованно думает Дарка, но взгляд ее останавливается на загоревших впалых щеках отца, на его преждевременно согнутой спине, и внутренний голос смолкает.
У отца уже нет сил для открытой: борьбы, а может быть, и никогда не было такого рода силы. Может быть, он из тех натур, которые в нормальных условиях еще могут достичь вершин, но для войны не пригодны.
Одно стало очевидно Дарке — отец не из породы Локуиц. Он не из тех, в ком неудачи и помехи рождают еще большее рвение. Локуица мог ударить кулаком по столу и крикнуть: «Надо действовать!» И верилось, он и впрямь начнет действовать.
Обшарив все уголки в саду и огороде, вдоволь наглядевшись на восходы и на закаты, вдосталь побродив на рассвете по холодной, сизоватой росе, Дарка утолила первоначальную тоску по селу. Это было так, будто она, изнемогающая, добралась до источника и зачерпнула первую пригоршню воды. Теперь ее больше интересовал дом. Заглянула и обревизовала, как говорила бабушка, все уголки и каморки, все шкафы, все ящики, добралась даже до бабушкиного сундука на чердаке, где старуха хранила сувениры своей молодости (веера из слоновой кости, пелеринки из страусовых перьев, смешные чепчики с двухметровыми бантами, какие-то письма), но и это занятие в конце концов приелось.
Тогда Дарка занялась «высшим образованием» Славочки. Уносила малютку в сад, расстилала рядно, опускалась на него и усаживала перед собой девочку. Начиналась «наука». Дарка прикасалась Славочкиной ручкой к ее носику, повторяя при этом: «Носик, это носик», потом отводила руку к глазу, приговаривая вслед каждому такому движению: «А это глазик». После десятого раза спрашивала: «Где у Славочки глазик? Ну, где глазик? Покажи пальчиком глазик!» И когда девочка показывала на носик, Дарка с терпеливостью профессионального педагога ласково, но упорно поправляла ее: «Это носик, а глазик тут. Там носик, а это глазик. Глазик. Где у Славочки глазик?»
И так без конца. На третий день, к превеликой радости всех домашних, Слава отлично умела отличать нос от глаза.
Но и эта педагогическая работа вскоре тоже приелась Дарке. Она понимала: ей скучно без настоящего дела. Ее оторвали от нормального ежедневного дела, каким были для нее занятия в гимназии.
Первая радость, вызванная ощущением простора, свободы, сознанием, что ей не грозит больше двойка, постепенно переходила в тоску.
Кроме того, Дарку не покидал подсознательный, тщательно скрываемый от себя самой страх, с которым она просыпалась по утрам: время летит, а она не занимается.
Конечно, Дарка могла достать румынские книжки и читать их для практики. Она никогда не относилась враждебно к румынскому языку: ведь это был язык домнула Локуицы; из чужих языков она больше всего любила и уважала именно его. Но мысль о том, что она, Дарка, должна читать эти книги по указке Мигалаке, убивала всякие добрые намерения.
Не хватало ей компании. Где-то задержались Данко и Ляля. Орыся с Улянычами не приехала. Из прошлогодней «братии» в Веренчанке были только Костик и Пражский. Рассказывали, что Костик и Пражский полуголые шатаются у пруда с удочками, но Дарка, слава богу, ни разу не встречалась с ними. Она сознательно избегала этой встречи. Прошлым летом они относились к ней как к ребенку, немного смешно играющему роль взрослого. Теперь, очевидно, все в их взаимоотношениях должно измениться. За год девушка так вытянулась, так «возмужала», что даже чужие люди в лавке или трамвае говорили ей «вы».
Поэтому Дарке хотелось, чтобы «новое» знакомство с Костиком и Пражским произошло незаметно, в большой компании. Пусть на здоровье ловят рыбу, а она подождет Лялю, Орыську и Данка.
Единственной Даркиной подругой была теперь Санда. Но она вышла замуж и, по буковинскому обычаю, не могла больше плясать на «данце» 4 |, а только на свадьбах, да и то специальные танцы для замужних. В церкви Санда стояла в углу, отведенном для замужних, и, даже возвращаясь домой, держалось поближе к старшим женщинам.
Саида, как и все замужние, носила на голове похожий на чепчик красный рогатый «фез». По двору она ходила в одном фезе, но, выходя за ворота, обязательно набрасывала на него платок.
41На гулянках (жарг.).
