Лоцман. Лето кончится не скоро - Крапивин Владислав Петрович (книга регистрации .txt) 📗
— А купаться-то здесь можно?
На Шурку разом посмотрели. Платон кивнул:
— Можно. Вон там.
Неподалеку из рогоза подымались кирпичные остатки арочного моста. На берегу они полого уходили в траву, а над водой нависали крутым козырьком. У воды, рядом с кирпичной аркой, рогоз расступился, там была чистая песчаная проплешина. Размером с теннисный стол. Без единого следа на твердом песке. Все торопливо поскидывали одежду.
— Далеко не плавать, держитесь вместе, — велел Платон. — Здесь омуты… и вообще всякое…
— Сизые призраки, — хихикнул Кустик, нетерпеливо дергая колючими локтями.
— Чего смешного… — сказала Тина.
— Вспомнила про «плотину» и «водяного», — шепнул Кустик Шурке. — Платон! Ну, можно уже?
— Пошли…
Шурка думал, что вода будет очень холодная, но она оказалась обыкновенная. И с болотистым привкусом. Но все равно было здорово! Барахтались, пока не покрылись пупырышками. Выбрались на горячий песок. Потом вернулись в воду и за руки, за ноги вытащили Кустика. Он вырывался и норовил опять плюхнуться животом на мелком месте.
— Я ловлю золотых карасей!
— А леща не хочешь? — Платон сделал вид, что собирается вляпать ему по шее.
— Везде сплошное угнетение! — Кустик с оскорбленным видом упал на песок. — Ну и ладно! Не будет вам никакой ухи…
— Мы с твоего костюма рыб натрясем, — пообещала Тина.
Девочки сели поодаль. Тина помогала Женьке расплести мокрые косы.
Солнечный жар нагонял дрему. Шурка, лежа на спине, прикрыл глаза. Сквозь тонкие веки просвечивался алый свет солнца…
— …А пойдемте посмотрим пустырных кроликов! — Это был тонкий нетерпеливый голос Кустика.
Шурка приподнялся, глянул. Кустик уже не лежал, а пританцовывал. На песке от него остался след, похожий на отпечаток скелета.
— А правда! — Ник тоже вскочил. — Пошли! Тут их много. У них сейчас крольчата!
— Что за кролики? — спросил Шурка.
— Одичавшие, — объяснил Платон. — Когда-то их предки убежали от хозяев и здесь расплодились. Как в Австралии. Но почему-то лишь на этом участке, у пруда…
— Они такие миленькие! — обрадованно засуетилась Тина. — И ничуть не боятся людей! Сами в руки просятся! Идем скорее…
— Я не пойду, — сказала Женька. И глянула на Шурку. — У меня нога повредилась, под коленкой какая-то жилка… ёкает. Лучше посижу…
— А у меня пятка натерлась. Тоже болит, — сообщил Шурка.
Нахальное вранье простили ему и Женьке без насмешек, с пониманием.
— Ладно. Только не купайтесь без нас, — предупредил Платон.
И четверо вереницей ушли в заросли осота и болиголова.
Если бы не раскиданная по песку одежда, могло показаться, что никогда тут никого не было — кроме Шурки и Женьки.
Женька сидела от Шурки метрах в трех. Похожая на русалочку из датского города Копенгагена. Глаза были теперь не серые, а золотистые от солнца. Она встретилась с Шуркой взглядом, опустила ресницы и стала рисовать на песке восьмерки.
— Правда болит нога? — почему-то с большой неловкостью спросил Шурка.
— Да… Ой нет, неправда… Чуть-чуть.
Шурка глубоко вздохнул и… подсел ближе.
— Я про пятку тоже наврал. Просто не хотелось идти.
— И мне не хотелось. Волосы еще мокрые, к ним всякий мусор липнет… Шурчик…
— Что? — выдохнул он.
Тогда она встряхнулась и попросила почти весело, словно о самом-самом пустяке:
— Помоги волосы расчесать, а? А то сама я замучаюсь…
— Да… давай, — с замиранием сказал Шурка. И заметалось, заплескалось в груди стыдливое счастье. — Только… я ведь не умею.
— Да это просто. На. — Женька протянула желтый пластмассовый гребень. — Ты только не от корней начинай, а с кончиков… Садись рядом, вот здесь…
Шурка неловко придвинулся, загребая песок тощим задом, сел у Женькиной спины, неловко вытянул ноги. Зажмурился на миг, вздохнул опять и взял на ладонь прохладные, тяжелые от влаги пряди. Мокрые концы волос упали ему на колени. Шурка вздрогнул.
— Ты начинай с кончиков, — опять попросила Женька.
— Ага… сейчас… — Пластмассовые зубья плавно заскользили среди ржаных нитей. Раз, другой… Теперь надо взять повыше. Еще…
— У тебя хорошо получается. Лучше, чем у Тины, — шепнула Женька.
— Ага… — Он тихонько засмеялся. Боязливого дрожания уже не было. Только ощущение радости и прохлады. Конечно, Шурка стеснялся и сейчас, но не так сильно. Расчесанные Женькины волосы он легко отбрасывал, и они касались щек, влажно скользили по плечам, прогоняя сухую жару. — Женька… Они у тебя пахнут, как у русалки.
— Ой, откуда ты знаешь? Ты что, встречался с русалками?
— Да, — соврал он. — Один раз.
— Где?
— Во сне… А ты думала, я про ту, что у Кустика на спине?
Женька засмеялась вслед за Шуркой, мотнула головой.
— Не дергайся! А то песок в волосы наберешь… — И уже без всякого страха Шурка кинул расчесанные пряди себе на плечо.
А через минуту он сказал с сожалением:
— Ну вот, все…
— Спасибо. Теперь они быстро высохнут, и я заплету.
— Тут я помочь не могу. Не научился… — Он хотел набраться храбрости и спросить: «Может, научишь?» Но вдруг его словно толкнуло мягкой ладонью — неожиданная память. Шурка лег на живот, вытянулся, подпер щеки, сбоку быстро поглядел на Женьку. И уткнулся взглядом в песок. — У мамы… были косы. Тоже большие, только темные. Но я еще маленький был тогда, плохо помню… — Песок искрился, искры стали расплываться в глазах. Шурка медленно вздохнул и решился, выговорил: — А сестренки никогда не было. Ни большой, ни маленькой…
Женька положила ему на спину прохладную от сырых волос ладошку.
Так прошло какое-то время. Наверно, немалое. Женька тихо ойкнула. Убрала руку.
— Что? — вздрогнул Шурка.
— Стрекоза.
— Ты их боишься?
— Нет… Но она прямо на голову села.
— Теперь уже нету…
— Улетела. Тоже испугалась.
Женька смотрела без улыбки. И Шурка по-прежнему чувствовал спиной ее ладонь. И от сладкой печали все так же щипало в глазах. Он моргнул, встал и пошел к развалинам мостика.
— Шур, ты куда?
Он сказал хрипловато:
— Погляжу в воду. Может, Кустик правду говорил насчет карасей…
Шурка боялся, что она пойдет следом и увидит его мокрые глаза. Но Женька осталась на месте.
Шурка лег на щербатые теплые кирпичи. Опустил голову. Толща воды была темной, но совершенно прозрачной. На трехметровой глубине отчетливо виднелось дно: сплетение умерших водорослей, ил, кирпичные обломки.
Карасей, конечно, не было, но серебристыми стрелками метались туда-сюда подросшие мальки.
Шурка пригляделся. Полузатянутые илом кирпичи были очень большие. Наверняка из прошлого века. На одном он даже разглядел оттиснутые буквы: К. Л. Наверно, фабричное клеймо…
Теперь Шурка видел, что кирпичи под водой лежат плотно друг к другу. Они составляли слегка наклонную плоскость, почти целиком занесенную илом. Сквозь ил выступал карниз. И Шурка наконец понял, почему не может оторвать глаз. Карниз образовывал восьмиугольник.
Ну, или, по крайней мере, часть восьмиугольника. Она выступала из-под ила.
Может быть, это рамка люка? Может быть, как раз тут и есть нужная Гурскому дверца?
И Шурка вдруг почувствовал, как ему хочется поскорее развязаться с этим! И стать как все…
Он вскочил, вернулся на песок, суетливо вытащил из одежды отвертку. Сдернул с нее резиновый трубчатый наконечник (Шурка надевал его, чтобы не напороться случайно, когда отвертка в кармане).
— Жень, я сейчас…
— Ты куда?.. Шурка, не надо! Одному опасно! Платон же говорил…
— Да я только здесь, у мостика! На минутку!
Он сунул отвертку за пояс на плавках и — к воде!
На этот раз вода оказалась холоднее. Неласково сжала Шурку. Но видно было хорошо, хотя кирпичи и казались размытыми. Шурка начал разгребать ил. Скорее, скорее, пока нехватка воздуха не сдавила грудь… Ил облачком повис в прозрачной плотности. Еще… Вот досада…
Не было восьмиугольника. Отчищенные кирпичи представляли собой как бы граненую букву «С». Просто остатки орнамента. И никакого намека на люк…
