Лоцман. Лето кончится не скоро - Крапивин Владислав Петрович (книга регистрации .txt) 📗
А потом целый час ни с кем не разговаривать. И после этого пускай тебя щекочет хоть целая стая бандерлогов…
— Предрассудки, — сказал Платон.
Кустик хихикнул. Кажется, он поверил.
— Не надо, Кустичек, — жалобно попросила Тина. — Как же мы тогда будем тебя воспитывать? Ты же станешь совсем нестерпимый.
Кустик показал ей язык.
Паровозику дали щенячье имя Кузя. И решили навещать его каждый день. Очень уж славное оказалось тут место.
Недалеко от Кузи, под свалкой треснувших и заросших татарником бетонных плит, обнажился лаз под землю. Решили его исследовать. Взяли фонарики. Сперва ползли на четвереньках, потом стало просторнее. Пошли пригнувшись. Лучи метались по кирпичной кладке. Девчонки повизгивали: что-то сыпалось за шиворот.
Но никаких открытий не случилось. Подземный коридор уперся в глухо замурованную арку.
— Не пробиться, — вздохнул Шурка.
А Кустик — он тут как тут. Зашептал громко и весело:
— Да и незачем! Эта дверь, она ведь не восьмиугольная…
Почему-то все неловко промолчали. (А Женька — с сочувствием.) Потом Женька слегка хлопнула Кустика по кудлатому затылку:
— Давно тебя не воспитывали…
Шурке стало не по себе. Отвертка отяжелела в кармане.
Кустик отскочил от Женьки.
— А вот фиг тебе! Я Шуркиным заклинанием себя защищу! До сих пор я не мог для колдовства на ноге крутнуться, левая пятка болела, в ней заноза. А теперь уже не болит…
На следующее утро Кустик появился перед друзьями совершенно непривычный и разноцветный. Не в обычном своем «скафандре», а в «мультяшном» трикотажном костюмчике — вроде того, который баба Дуся предлагала Шурке в начале июня. Штаны и майка были голубых тонов, с картинками из подводной жизни: осьминоги, крабы, пестрые рыбы, водоросли, а на спине — русалка с улыбчивым и хитрым лицом.
Висел этот костюм на Кустике, как поникший в безветрие флаг на палке. И казался Кустик еще более тощим и длинноногим. Но все же обновку дружно одобрили.
— Ну, прямо аквариум! — добросовестно восхитилась Женька.
— В нем небось прохладно, как внутри морской глубины, — позавидовал Ник.
А Платон усомнился:
— Трудно поверить, что ты теперь совершенно щекоткоустойчивый.
— Ха! Смотрите! — Кустик безбоязненно скакнул в белоцвет, попрыгал среди пушистых головок, махая незагорелыми руками-ногами. Потом подскочил к Женьке и Тине, задрал майку. — Пожалуйста! Щекотите, пока пальцы не отвалятся!
Тина загрустила:
— Теперь не будет спасенья от твоих дразнилок… Давай сочиняй.
Кустик постоял, прислушиваясь к себе. Вздохнул:
— Почему-то не хочется… Лучше пошли купаться!
— Пошли! На Саженку, к плотине! — обрадовался Шурка. И взглянул на Женьку: «Согласна?» Та глазами сказала, что согласна.
— Лучше на Черный пруд, — решил Платон. — Шурка еще не был на Черном пруду. Вот и посмотрит…
Шурка опять глянул на Женьку. Она улыбнулась глазами. Шагнула ближе, незаметно взяла его за пальцы. И конечно, Шурка сделался готовым идти хоть куда. Хоть на Черный пруд, хоть на Черное море за две тыщи километров…
Не надо думать, что они так и шли, взявшись за руки. Перед насыпью, где труба-проход, обменялись взглядами, улыбнулись и расцепили пальцы. И по Буграм шагали уже каждый сам по себе, прыгая через колючки, перекликаясь в бурьянных чащах. То разбегались, то сходились вновь.
Платон объяснял Шурке:
— Помнишь кино про мушкетеров? Там Атос поет: «Есть в старом парке черный пруд, в нем лилии цветут»… Ну вот, там, куда идем, такой же пруд, таинственный. Правда, от парка только несколько берез осталось…
Шли долго. Давно миновали ложбину с Кузей. Шурке до сих пор казалось удивительным: как между заводом и окрестными переулками могли поместиться такие бескрайние холмистые пространства. Когда путешественники всходили на очередной бугор, город с него виделся лежащим в далекой дымке…
Бесшумно махали крыльями желтые бабочки. Тихо летел пух семян — уже не тополиный, а от белоцвета и всяких других пустырных трав. Кустик теперь не отмахивался и не отдувал пушинки. Смеялся и подставлял лицо.
Он оказался рядом с Шуркой.
— Твоя баба Дуся настоящая волшебница!
Шурка обрадованно кивнул. По правде говоря, он вовсе не надеялся на такой результат. Несколько дней назад, когда баба Дуся заговаривала соседке больной зуб, Шурка шутя спросил: не знает ли она заклинания от щекотки. Оказалось, что знает. И надо же, в самом деле помогло!
Вон как резвится освобожденный от врожденной боязни Кустик!
Он пошел с Шуркой плечом к плечу и вдруг с веселым возбуждением зашептал. Прямо в ухо:
— Знаешь что! Я тебе за это открою тайну! Про восьмиугольную дверь.
Колючий холодок прошил Шурку от затылка до пяток. Он даже споткнулся. Но сказал небрежно:
— Я уж и забыл про нее…
— Да? А я думал, для тебя это важно.
— Ну… а что за дверь-то? — не удержался Шурка.
— Точнее, это проход. Я его увидел случайно. Однажды я решил проехать по трамвайному кольцу под мостом: интересно же! Спрятался под скамейкой в заднем вагоне. А когда въехали под мост, посмотрел в окно. Ну, ничего особенного, каменные стены да лампочка. Но в одной стене — черный вход. Правда, не дверь, а как бы начало туннеля. Но именно восьмиугольной формы! Понимаешь, такой прямоугольник, но углы у него срезаны. И получается фигура с восемью углами…
Привычный к роли рассказчика, Кустик говорил будто по готовому тексту. И Шурка отчетливо представил начало темного восьмиугольного туннеля. И опять — нервный озноб…
Шурка дернул лопатками. Сказал со старательной небрежностью:
— Интересно. Может, слазим когда-нибудь, поглядим… Слушай, Кустик, а продолжение про стеклянную планету у тебя придумалось? То есть нашептали его космические голоса?
— Да!.. Там такое получилось! От частых раскопок произошло изменение рельефа! И рядом с городом Пампоподо образовался новый морской залив. И в нем завелись всякие разумные морские жители…
— Вот такие? — Шурка хлопнул Кустика между лопаток, где шевелила хвостом русалка.
— Всякие! И у них… знаешь что? Была совсем другая биологическая структура! Внутренности совсем не человеческие!
— А… какие? — Это Шурка шепотом. Стараясь унять новый испуг.
— Ну, внутри хороших людей жили… золотые рыбки. А внутри плохих — всякие каракатицы и спруты… Шурка, а зачем ты всегда носишь с собой отвертку?
— Что?.. А, ну это так… талисман, — сказал Шурка слабым голосом. К счастью, тут за буграми показались высокие березы.
— Ура! Пришли! — Кустик взлягнул суставчатыми конечностями и помчался вперед.
2. Есть в старом парке черный пруд…
Когда-то здесь в самом деле был приусадебный парк. Об этом говорили развалины гранитной беседки. Но от деревьев осталось лишь пять-шесть вековых берез. Полувысохшие, с редкой листвой, они торчали в отдалении друг от друга.
Пруд — небольшой и круглый, как тарелка, — лежал в низких, поросших рогозом и осокой берегах. Вода была, как черное стекло. Кое-где лежали на ней крупные листья и белели цветы. Видимо, и правда лилии.
— Их рвать нельзя. Они — редкость, — прошептала Тина.
Никто и не собирался рвать. Стояли, слушали тишину. В тишине журчала у скрытой в кустах плотины вода. Журчал и вытекающий из пруда ручей, тоже скрытый в низких зарослях. Над осокой чуть слышно потрескивала крыльями синяя стрекоза. Густое солнечное тепло пластами лежало над прудом и травами. Медленно садились на воду семена-пушинки.
Кустик шепотом сказал:
— Здесь, говорят, во-от такие, величиной с блюдо, караси водятся. Золотистые.
— Кто говорит? — строго спросил Платон.
Кустик слегка удивился:
— Не знаю… По-моему, ты рассказывал.
Платон покачал головой.
— Эхо на Буграх нашептало, — тихонько сказал Ник.
Шурке вдруг стало не по себе. Словно что-то должно случиться. Что? Он спросил с нарочитой бодростью:
