Майами - Бут Пат (список книг txt) 📗
— Можно мне заказать кока-колу или что-то в этом роде? — спросил он, и Абдул добавил это в свой список.
— Это место напоминает блошиный рынок, — заявила Мона. Она заблуждалась. «Семперс» выглядел как чудовищно огромный, трусливый «Аннабел». Все было устроено так, что напоминало чью-то гостиную, вопрос только, чью. Ответ же звучал примерно так — гибрид между Гертрудой Стайн и приторным педиком. Все казалось ошеломляюще оригинальным. Картины, похожие на почтовые марки, в рамах с облупившейся позолотой испещряли стены. Настольные лампы с бахромой опасно балансировали на маленьких боковых столиках из красного дерева. Софа проглатывала вас, вытертые персидские ковры нежили ваши ступни словно мякоть моллюска. Повсюду стояли стеклянные пепельницы и серебряные подносы, канделябры, обои были пушистыми, с гаммой цвета от коричнево-оранжевого до желтого, словно примула, и все это приглушалось теплым полумраком, пылало восхитительным декадансом, который проскальзывал в ваше сознание, как старое шампанское.
— Берлин, — сказал твердо Абдул, не обращаясь ни к кому в отдельности. Он разглядывал певичку. Она могла бы поднять Гитлера из могилы. Голубоглазая, светловолосая арийка, она изобразила такой изгиб тела, исполняя зажигательную песенку, что ей позавидовала бы сама Дитрих. Ее платье было светящимся, серым и облегало ее тело, словно презерватив. Она извивалась, словно червяк на крючке, и испускала флюиды андрогинной чувственности, которые должны были апеллировать ко всем оттенкам сексуальных склонностей. И это было весьма кстати. В «Семперсе» были представлены почти все эти оттенки.
— Ты сводишь меня с ума, — пела она, нацеливая неправдоподобный сентимент на пианиста с хвостом, который улыбался ей сквозь клубы дыма от сигареты в духе Бельмондо. На «Стейнвее», чьи клавиши пианист щекотал, стоял бокал с шампанским.
— Тут вокруг полно киношников, — сказала Лайза.
Луи Канале, владелец, возник перед столиком. Взаправду.
— Все в порядке? Ол райт? Я весьма сожалею, сегодня у нас немного переполнен зал.
— Ваши люди обслуживают нас превосходно, — сказал Абдул, наливая щедрую порцию бренди в тонкий сетчатый шар.
Лайза сладко улыбнулась и ничего не ответила. Слова казались излишними.
Дух Саут-Бич уплывал прочь, однако его глаза устремлялись на них при слабом свете ламп. В зале слов не требовалось. Там сидела Лайза Родригес. В другом углу, кажется, находилась Линда Эвангелиста. А до этого заходил Жан-Поль Голтье, по крайней мере, кто-то утверждал это.
Свое обаяние певичка изливала на зал. Она оживленно артикулировала, заворачивая клубничные губки вокруг фраз; и держала микрофон так, как будто собиралась заниматься с ним любовью. Она выхватила в толпе чьи-то глаза и впилась в их владельца, пока тот не поник безвольно. Тогда она засмеялась замечательному дискомфорту, что натворила, и набросилась на следующую жертву. Порой она направлялась прямо в зал, покачивая бедрами, и ее пальцы хватали воротнички рубашек, проводили по волосам избранных ею самцов, ласкали плечи осторожно выбранных женщин.
— Я не балдею от шампанского, — на выходе произнесла певица. Она подняла бокал с пианино и поднесла к губам, слегка выпятив вперед нижнюю в знак отвращения, красиво морщась для вящей убедительности. Абдул сдвинулся на край софы. Мона откинулась назад с улыбкой на губах. Лайза взглянула на Роба. Роб тоже уставился на певицу. Официант налил вина — розовое «Лоран перье», от которого все, кроме певицы, балдели в полной мере.
Блондинка с голосом, телом и личностью, связывавшей их воедино, выбрала себе группу. Она работала в манере экспрессионистов. Влиятельные, приличные люди были ее излюбленной мишенью. Опасность зажигала ее. Напряженность была той целью, к которой она стремилась.
— Простой алкоголь меня вовсе не зажигает…
Она двинулась к ним, в их пространство. Она стояла возле столика перед их софой, ее ноги возле их ног. Острая лодыжка коснулась ноги Моны. Никто не пошевелился. Певица пела, глядя в глаза Моны. Мона не отступила… Глаза Абдула ярко горели в ночном лесу. Лайза глядела настороженно. Она всегда была на шаг впереди. На два шага. Роб улыбался. Певица глядела на Лайзу, оценивая ее. Она заметила ее беспокойство и захохотала в песне, потому что ей было наплевать. Зал принадлежал ей. Она чувствовала, как коллективное сердце бьется на ее ладони. Никто не смел прикасаться к ней, потому что она держала микрофон. Это и хлыст, и дубинка, и оружие, которое давало ей тотальный контроль, и это ей нравилось.
Ее глаза переместились на Роба.
— Я балдею от тебя, — пела она. Тебя было подчеркнуто, и все ее тело устремилось к новой мишени, когда она пропела эти слова. Ее рука выстрелила вперед, и палец показал. Ее кроваво-красный ноготь уставился словно ствол ружья прямо между широко открытых глаз Роба Санда.
— О-го, — пробормотала Мона.
Абдул взглянул на Лайзу. Та сидела, словно проглотив аршин, улыбка сфинкса таинственно лежала на ее лице.
Следующую часть сонга пианист исполнял один. Его пальцы переливались вверх и вниз по клавишам, закапывая мелодию в хитрый камуфляж его собственных импровизаций. Он улыбался в потолок. Он улыбался сам себе. Его умные ноты пронизывали воздух в дымном зале. Певица была не в тайм ауте. Она просто зашлась в экстазе. Она упала на колени и виляла задом. Рядом с ее вибрациями сестра Кейт показалась бы дилетанткой. Она отбросила назад голову и хохотала, и хохотала, а потом прошла между вытянутых вперед ног Роба Санда, словно получила приглашение. Он не стал отодвигаться от нее. Он просто сидел неподвижно, ошеломленная и довольная улыбка осветила все его лицо. Пианист уже зашелся в каком-то кульминационном взлете. Певица тоже. Она повернулась и продемонстрировала Робу свое платье с открытой спиной. В вырезе виднелось начало ложбинки между ягодицами. Она виляла задом из стороны в сторону, чтобы Роб смог разглядеть, что она не носит трусиков. Прожектор настиг ее, и она продемонстрировала это остальному залу тоже. Потом она уселась к нему на колени.
Она повернулась и приблизила свои губы к его лицу, обернувшись через плечо, пока микрофон не стал касаться одновременно его и ее губ.
— Я не балдею от кокаина, — выдохнула она.
Лайза Родригес не произнесла ни звука. Она по-прежнему улыбалась, но уже не сидела неподвижно. Она протянула руку к открытой бутылке шампанского и вытащила ее из ведерка со льдом. Официант метнулся вперед, чтобы помочь ей наполнить бокал, но он неправильно истолковал ее движение. Лайза держала бутылку одной рукой, возле донышка. Затем, неторопливо, словно преподнося сюрприз, она осторожно перевернула ее и воткнула, словно кинжал, в восхитительный вырез певички. Луч прожектора заморозил действие. Два жемчужных холмика плоти были разделены морозным зеленым кольцом бутылочного дна. Очертания бутылки вздутием обозначились под облегающим платьем. Горлышко разделило пополам ее торс. Отверстие оказалось на уровне пупка. И там вино начало бить, словно гейзер из подземного источника. Оно счастливо булькало среди тонкого, блестящего материала и собиралось лужей на лоне певицы. Оттуда, постоянно пополняясь, оно утекало между ее ног на ту часть Роба Санда, где обосновался ее зад. Пианист все еще бренчал, однако сонг умер в глотке певицы.
— О, мать вашу так! — завизжала она.
— Надо же, — сказал Абдул, которого вырастила нянька из Англии.
— Отлично исполнено, Лайза! — с восторгом сказала Мона.
— Убирай свою жопу с колен моего парня, — зашипела Лайза Родригес.
— О, проклятье! — сказал Роб Санд.
И снова никакого принуждения вроде бы не было, однако им показалось, что вежливей было бы удалиться. На улице дул теплый бриз. Роб тер свои намокшие брюки.
— Проклятье, Лайза, я не просил ее садиться на меня.
Он злился.
— Я тоже, Роб, — сказала Лайза. Для нее это уже было делом прошлым. Вот в чем состояло преимущество спонтанной молниеносности. Ты находила выход из ситуации. Ты одерживала верх. Певичка была разгромлена. Лайза победила. Это привело ее в прекрасное расположение духа.
