История городов будущего - Брук Дэниэл (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Зимой 2010 года произошло непредвиденное: мэр Матвиенко заявила, что проект будет перенесен на окраину города, где небоскреб не будет портить вид исторического центра. Многие наблюдатели полагают, что идея с переносом возникла, чтобы сохранить лицо, и что башня никогда не будет построена. Тем не менее это была впечатляющая победа гражданского общества.
Жители Петербурга доказали, что вместе они по-прежнему способны противостоять своим не несущим ответственности перед избирателем лидерам, насаждающим собственное видение города. Но своих идей о том, каким должен стать Петербург, горожане сформулировать не могли. Хотя ведущая группа, боровшаяся против башни, и называлась «Живой город», ответа на вопрос, каким должно быть будущее Петербурга, они не предлагали. Они просто хотели защитить от уничтожения то, что было. (Склонность активистов к критике в отсутствие конструктивной программы найдет свое отражение в лозунге акций протеста 2012 года: «Россия без Путина».) Руководители, предлагавшие построить посреди Петербурга самую высокую башню в Европе, тоже весьма смутно представляли себе будущее города. Башня не была символом динамично развивающегося глобального центра или хотя бы знаком того, что Петербург стремится им стать. Не была она и вершиной масштабной программы городского развития, достойной преемников Петра Великого. Это было разовое упражнение в тщеславии – памятник углеводородному богатству, которое бьет из русской почвы, а также петербургской клике в Кремле, которая прозорливо установила над ним свой контроль. В конечном счете башня «Газпрома» была ледяным дворцом XXI века, свидетельством не государственной мудрости, но глубины карманов властителя.
При всей своей неспособности реализовать заложенный в нем потенциал, Петербург доказывает, что по крайней мере в одном Петр Великий был прав: географическое положение имеет значение. Находясь в нескольких часах езды от границы Европейского союза, в постсоветский период Петербург снова стал окном в Европу, пусть даже вопреки желаниям его правителей. И хотя власти новой России, несмотря на гарантированную Конституцией свободу передвижения, сохранили советскую паспортную систему, с помощью которой они отслеживают перемещения населения, конец холодной войны подвигнул Западную Европу ослабить ограничения на въезд российских граждан. Стремясь пожать плоды российского нефтяного благополучия, Финляндия выдает туристические визы своим восточным соседям практически по первому требованию. Сегодня даже самые обычные петербуржцы бывали в Европе, пусть это и была всего лишь однодневная поездка за покупками в Финляндию.
Даже шопинг-тур производит сильное впечатление. Русские знают, что в Скандинавии, когда вас останавливают за превышение скорости, полицейские не требуют взятку. В педантично законопослушной Финляндии бывшего премьер-министра арестовали за вождение в нетрезвом виде, тогда как в России равенство перед законом всех, включая лидеров государства, остается утопией. Именно в Петербурге, расположенном в 200 километрах от европейского рубежа, сложившийся в современной России статус-кво подвергается сомнению. Жители других регионов страны в целом согласны с устройством российской действительности, но петербуржцы задают властям неудобные вопросы.
Нынешней России чудится, что Петербург сдался – что он раздумал распространять свое влияние на всю страну и окружил себя коконом. Однако это очень нарядный кокон – такого симпатичного кокона у него не было уже почти сотню лет. Управляющие страной петербуржцы следят, чтобы каждое лето фасад Зимнего покрывался свежим слоем краски, а в парках высаживались свежие цветы. Невский проспект снова стал оживленной магистралью, где состоятельные горожане могут приобрести любые предметы роскоши; это снова витрина города, открытая, как и в XIX веке, для иностранных товаров, если не для иностранных идей. В летние месяцы, когда солнце светит почти круглосуточно, дорвавшиеся до углеводородной кормушки молодые русские модники – сотрудники «Газпрома», а также обслуживающие их адвокаты, бухгалтеры, агенты по недвижимости и менеджеры по связям с общественностью – после проведенного в театре вечера рассаживаются по террасам кафе, не отказывая себе в популярных во всем мире радостях типа суши и мохито: они знают толк в самых актуальных удовольствиях. Нацеленные на туристов учреждения, включая Эрмитаж и Мариинский театр, начищены до невиданного с царских времен блеска. Город, когда-то страдавший комплексом неполноценности, сегодня уверенно занял положение одной из мировых столиц высокой культуры, что проявляется и в высокомерных взглядах на восточных выскочек, какими западноевропейцы когда-то награждали Петербург. Делясь своими впечатлениями от жизни в Дубае, архитектор Филипп Никандров ухмыляется: «Для культурного человека место довольно тоскливое».
Однако хлебом и зрелищами Петербурга увлечены далеко не все, и если одни молодые петербуржцы распивают космополитен в кафе на Невском, другие ходят по улицам в футболках с ироничными английскими надписями типа «Politicians Never Lie» («Политики не лгут») или «Follow Your Leader» («Следуй за лидером»). И вновь, как бывало при самых реакционных царях и комиссарах, петербургские художники создают пространство свободы в несвободном городе, стирая границы между искусством и политикой. Когда в разгар сезона белых ночей 2010 года Путин с Медведевым приветствовали мировых лидеров на Петербургском международном экономическом форуме, радикальная арт-группировка «Война», члены которой бесконечно кочуют с одной конспиративной квартиры на другую, устроила своего рода протестную акцию. Светлыми летними ночами туристы обожают глазеть, как разводят невские мосты. Следуя тщательно продуманному плану, художники выбежали на уже перекрытый мост, расположенный напротив «Большого дома» – штаб-квартиры бывшего КГБ, ныне ФСБ, – и нарисовали на нем гигантский фаллос, который должным образом встал, приветствуя органы, где Владимир Путин и его дружки начинали свою карьеру. Вздымаясь над Невой, он и напоминал о башне «Газпрома», и издевательски намекал на наполеоновские комплексы низкорослых Путина и Медведева, и еще раз подчеркивал, что ничтожные деспоты, так часто встававшие во главе этого города, недостойны его образованных и искушенных жителей. Способны ли горожане взять бразды правления в свои руки и самостоятельно определить свое будущее, пока не ясно. Ясно другое: несмотря на тягостный опыт всей русской истории, пока в России есть Санкт-Петербург – город, где даже за полночь из-за горизонта пробиваются солнечные лучи, – там есть и надежда.
9. Голова дракона. Шанхай, 1989 – настоящее время
Вид на небоскребы Пудуна из снесенного квартала в бывшей французской концессии. © Грег Жирар и галерея Monte Clark, Торонто
Когда шанхайские руководители увидели новый Китай, родившийся благодаря экономическим реформам Дэн Сяопина, им показалось, что поезд истории сошел с рельс. Расцвет промышленности и бизнеса, привлекавший тысячи амбициозных молодых людей со всей страны, происходил не в Шанхае, на родине китайского капитализма, а в Шэньчжэне – новом экспериментальном мегаполисе Дэн Сяопина, построенном на границе с Гонконгом буквально за несколько лет. Дэн как будто провел всекитайский конкурс на место будущего делового центра страны, и победил не Шанхай, считавший эту роль своей по праву, а выскочка Шэньчжэнь. Надеясь, что все еще можно поправить, шанхайские чиновники бросились убеждать своих начальников в Пекине, что пора бы уже заново открыть миру город, который прежде служил воротами Китая и его финансовой столицей.
Но даже союзники Дэн Сяопина, поддерживавшие его рыночные реформы, относились к Шанхаю с недоверием. Некоторые из них боялись, что джинн китайского революционного космополитизма вырвется из распечатанной шанхайской бутыли и покончит с их властью. Другие считали, что один только символизм такого решения обернется водой на мельницу идеологического противника. Дэн Сяопину и без того досаждали партийные консерваторы, которые предвещали, что его нацеленные на международные инвестиции особые экономические зоны станут новым изданием иностранных концессий. И хотя при создании Шэньчжэня Дэну удалось одержать над ретроградами верх, в случае Шанхая, который весь «век унижений» от Опиумной войны до конца Второй мировой в самом деле был конгломератом иностранных концессий, их критика звучала куда убедительнее.
