Моя чужая дочь - Хайес Саманта (читаем книги онлайн .txt) 📗
Но Луиза уехала. Замешкалась, правда, на пороге — быть может, в надежде на что-то большее, чем невинный поцелуй в щеку на глазах у таксиста, который должен был отвезти ее в отель.
— Я позвоню, как только получу результат. Джеймс обещал сделать за сутки, но это в лучшем случае. Будем рассчитывать на послезавтра. — Пауза. Потом взгляд — словно спасательный трос, сброшенный скалолазу, что замер, не дыша, на полпути к вершине утеса. И Луиза сбежала с крыльца.
Роберт провожал взглядом такси, пока машина не скрылась за поворотом, вошел в дом и набрал по очереди мобильные Эрин и Руби, после чего лег в постель и уставился в потолок. По штукатурке разбежались тысячи мельчайших трещинок — пожалуй, он сделал в жизни не меньше ошибок. Но ведь несмотря на все эти трещины, скрипучие половицы и заедающие оконные створки, дом все же выстоял добрую сотню лет и в ближайшие годы рухнуть не обещает.
Роберт ворочался под простыней, наброшенной на голое тело. Дневная духота попала в ловушку спальни, и, хотя кожу покалывало, будто от холода, мозги плавились от сумбурных мыслей. Он перевернулся на другой бок и вытянул руку на подушку жены. С Эрин все кончено, сомнений нет. Роберт был готов простить ей ложь о прошлой жизни — он много думал и понял, что торговать своим телом ее вынудили обстоятельства, — но никак не похищение Руби.
Медленно, постепенно, как в сложнейшем математическом уравнении, все компоненты складывались, умножались, возводились в квадрат, а итог объяснял все. И отсутствие хотя бы малейшего внешнего сходства между дочерью и матерью. И отстраненность Руби — в глубине души девочка знала, что на самом деле не связана с мамой узами родства. Анализ ДНК откроет тайну происхождения Руби. Где-то в мире есть женщина, которая подарила ей жизнь. И Роберт был уверен, что это Черил.
Даже отмахнувшись от шепота интуиции, Роберт мог теперь доказать, что Эрин, к примеру, и не собиралась отправлять Руби с классом в Вену. Ясно же, что без паспорта перелет невозможен, а где взять паспорт, не имея свидетельства о рождении ребенка? А где взять свидетельство о рождении, если этого ребенка ты похитила? Роберт вспомнил просроченный паспорт из тайника в кабинете Эрин. Наверняка либо краденый, либо фальшивый. Если подумать, сходство на фото очень приблизительное, да и родинку она не запудрила, как он решил сначала, — родинки на щеке попросту нет. Любопытно, что это за девушка на паспортном снимке.
С улицы донесся шум мотора. Вспыхнули фары, осветив спальню через прозрачные занавески. Стук дверей машины, приглушенные голоса и… звяканье ключей. Роберт рывком сел на кровати. Только бы полусонный мозг не сыграл с ним очередную злую шутку. Сейчас ему не до визитов Дженны, с ее понимающими улыбками, укоризненными взглядами и добрыми советами. Роберт посмотрел на часы: двенадцать минут третьего.
Он на цыпочках прошел к окну — от дома отъехало такси. Набросив первое, что попалось под руку, выскользнул на лестничную площадку и вгляделся в полумрак коридора. На кафельном полу темнел портплед. А рядом Руби. Одна. Запрокинув голову, она смотрела на Роберта. Он втянул воздух в легкие да так и окаменел. На выдох сил не осталось.
Глава XXVIII
Я тороплюсь домой. Всю свою гадальную утварь оставила в баре. И никого не предупредила, что ухожу. Я то и дело спотыкаюсь, наступая на подол дурацкой юбки, которую надеваю на сеансы из-за ее цыганского вида. А теперь я еще и ослепла от слез. Снаружи воздух такой же липкий от жары, как и в баре, но хоть без сигаретной и алкогольной вони. Я задыхаюсь. Воздух отказывается наполнять легкие. Останавливаюсь и приваливаюсь к стене. Надо бежать — вдруг он за мной гонится? Что он знает?
Мужчина с собакой на поводке предлагает помощь. «Вам плохо? — спрашивает он. — У вас приступ астмы?» О да, мне плохо! Только астма ни при чем. Грудь у меня ходит ходуном, но воздуха по-прежнему не хватает. Я заставляю тело двигаться вперед, вперед, чтобы заползти в свой дом и больше никогда не выбираться наружу. Слава богу! Передо мной входная дверь, я выжила на крохах кислорода… А сумочки в руках нет. Она осталась в баре, вместе с ключами.
Плетусь вниз по улице, сворачиваю в проход между домами, ведущий в мой садик. Страшная боль в груди. Или в сердце. Не слышу ничего, кроме собственных судорожных вдохов и — вдалеке — возмущенного завывания котов.
Что он знает о моем ребенке?
Со щеколдой кухонного окна я наверняка справлюсь — окно давно уже плотно не закрывается. С помощью ручки тяпки сбрасываю щеколду, забираюсь на подоконник, ступаю прямо в раковину и наконец приземляюсь на пол. И долго стою, глядя на кексы, что испекла для Сары. Откусив кусочек, выплевываю — во рту сушь, крошки царапают язык. В гостиной цепляюсь ногой за плетеную люльку с детскими одежками. Включаю свет, падаю на колени рядом со своим подарком для Сары. Может, она приходила и не застала меня? Может, оставила записку? Нет, на коврике у входной двери пусто.
Я зарываюсь лицом в детские вещи, словно решила устроиться в люльке вместо младенца. И засыпаю. Мне снится, как тот, из бара, нашел Наташу, и я просыпаюсь в холодном поту, с болью в свернутой шее. Снаружи звякает бутылками молочник. Я провела на полу в гостиной всю ночь.
Нужно чем-то занять себя. Ночью я смяла вещички для ребенка Сары, и даже плетеный бортик корзинки погнулся. Я привожу все в порядок, отношу наверх и прячу в комод, который разрисовала зайчиками и цветочками, точь-в-точь как на стенах.
Думаю о Саре с ее малышом. Мне больно представлять, как она уродует в гримасе свое прелестное лицо, как корчится в муках, а акушерка кричит, чтобы тужилась, тужилась, нет, довольно тужиться, сейчас дышать, дышать.
Я долго жду Сару, но она все не идет показать мне своего малыша и попробовать кексы. Нужно ее найти. Надеваю сандалии, пятерней приглаживаю волосы. Плевать, что не причесана, что вчерашняя косметика размазана, вокруг глаз черные круги, а на щеках потеки туши. Малышу все равно, как выглядит его мамочка. Ему нужна любовь, молоко, тепло.
Иду в парк. Похоже, в этом мире у каждого есть ребенок. Вокруг меня мамы, папы, дедушки и бабушки — толкают перед собой коляски, или ведут карапуза за ручку, или кружат на карусели. Хороший сегодня денек для прогулок в парке.
Я сажусь на скамейку и смотрю, как играют чумазые старшие братцы и карамельно-розовые сестрички всех этих малышей. Ага! Качели освободились, и я качаюсь, качаюсь, взлетаю под самые облака. Может, оттуда замечу Сару — младенцу ведь нужен свежий воздух. Ветер холодит мне лицо, солнце слепит глаза. Я щурюсь и смеюсь.
И замечаю Сару. Кажется, это она переходит дорогу к парку. А потом… Могу поклясться, я вижу этого Найта из «Оленьей головы».
Он хохочет и показывает Саре, как я взлетаю на качелях.
Могу предсказать вам будущее! — кричу я молча. Он не слышит. И никто не слышит.
Могу предсказать вам и свое будущее! Могу, но не стану. Качели летят вниз и снова вверх, и Найта с Сарой уже нет.
Спрыгнув, я возвращаюсь к скамейке. Мое место заняла женщина, но она улыбается и пододвигается, чтобы я тоже могла сесть. Она пропахла жареной картошкой и дешевыми сигаретами; чумазый пацаненок дергает ее за рукав и канючит, пока она укладывает в коляску младенца. Коляска явно помнит не одного ребенка — она старая, унылого серого цвета, с засаленными краями и в пятнах от молока или отрыжки. У капризного мальчонки шнурки развязаны, коленки разбиты, и он сдирает засохшую корку.
— Прекрати, Натан, черт бы тебя побрал!
Женщина смотрит на меня и вздыхает устало. Она страшно худая и измотанная. Они с коляской похожи. Младенец обиженно вопит — не понравилось, что уложили. Его маме хочется капельку сочувствия.
— Тяжело с ним? — Мне пришлось как следует откашляться, ведь я со вчерашнего вечера не открывала рта.
— Чё ж хотите — два года. Хужее не бывает.
Птица чирикает прямо у нас над головами, и мы обе невольно вскидываем глаза.
