Несбывшаяся весна - Арсеньева Елена (книга бесплатный формат txt) 📗
Она словно забыла, как тепло ей показалось нынче вечером, до того тепло, что она, хоть и устала, пошла из госпиталя длинной-предлинной дорогой, в обход: сначала по Краснофлотской, потом по Воробьевке, потом по Звездинке, Студеной, Холодному переулку и, наконец, по Алексеевской. Шла чуть не час, хотя, если пройти по Свердловке, от госпиталя до дому можно было добраться минут за двадцать.
– А по-моему, прекрасный вечер, – возразил Монахин. – Давай немножко пройдемся, подышим весной… – Но тут же он осекся и с готовностью согласился: – А впрочем, если хочешь, давай зайдем в дом. Тетя Люба приглашала…
Он снова осекся. Вот уж чего говорить не следовало. Ольга страшно злилась, узнавая, что тетя Люба и Николай общались за ее спиной. Это у нее называлось «строить заговоры».
– Я так понимаю, ты уже заходил к нам? Заговоры строили, да? И чаек пили?
– Не успели, – буркнул Николай. – Я только спросил, дома ты или нет. Тетя Люба сказала, что вот-вот вернешься, и я сбежал, чтобы ты не поймала нас на месте преступления.
В его голосе сквозила отчаянная надежда, что Ольга поймет шутку и, может быть, даже расщедрится на улыбку. Однако напрасно он надеялся: лицо ее оставалось напряженным, неприветливым, как всегда.
– Ну, раз ты уже виделся с тетей Любой, возвращаться к нам тебе нет никакого смысла, – сказала Ольга с холодной рассудительностью. – Поэтому говори, что хотел, да я пойду. У меня правда ноги замерзли.
И она старательно постучала по настывшим дощатым мосткам каблучками новых ботиночек, подаренных тете Любе благодарной заказчицей, которой та очень ловко перешила старую шинель в прекрасное демисезонное пальто. В качестве гонорара заказчица принесла полкошелки картошки и эти ботиночки, которые уже давно не налезали на ее отекшие с годами ноги. Они были слишком легкими для зимы, но Ольга пришла в восторг. Она так давно ничего не носила, кроме тяжелых сапог! Поэтому надевала ботиночки всегда, когда не нужно было идти в госпиталь, на дежурство. Каблучки, чтобы не снашивались, были подбиты металлическими подковками, стук их был звонок и напоминал о мире, счастье и затаенных мечтах, которые непременно сбудутся. Стук их был так прекрасен, что даже сейчас Ольгино суровое сердце самую капельку смягчилось, а по губам скользнула легкая улыбка, которую Николай, конечно, немедля принял на свой счет и с готовностью расплылся в ответной улыбке, столь же нелепой и ненужной, как шинель, и погоны, и блеск эмблем, и вообще – весь Николай Монахин.
Ольга тут же насупилась, и лицо Николая стало несчастным.
– Ты знаешь, что я хотел тебе сказать.
– А ты знаешь, что я тебе отвечу, – передернула плечами Ольга.
– Но почему, почему?! – воскликнул он.
– Ты и это знаешь.
– Оля, ну… ну глупо упрекать меня за то, что я не погиб! Глупо, пойми! – отчаянно воскликнул Николай. – И жестоко! Ну кончились у меня боеприпасы в тот момент, потому я и пошел на посадку. Ты что, хотела, чтобы я таран совершил, да? Сам бы погиб, машину загубил бы. А чего бы добился? Все равно тот гад уже отбомбился к тому времени. И я ничего не успел бы, не остановил бы его! А даже если остановил бы одного, их же еще больше десяти было! Всех не собьешь… Но ты заметь, мы с тех пор многому научились. Уже не допускали таких бомбежек, как та, в ноябре 41-го. Уже полтора года с тех пор прошло, а ничего подобного не случалось. Мы знаешь как стараемся! Мы же понимаем, что охраняем город, семьи, своих любимых… Я всегда думаю, когда иду в полет, что лечу охранять тебя. Ты понимаешь?
Ольга отпрянула в то мгновение, когда рука Николая уже коснулась ее руки.
– Да что ты от меня шарахаешься, как от прокаженного? – воскликнул он, мгновенно приходя в бешенство.
Ольга снова отшатнулась, теперь уже испуганно.
– Прости, Оленька, прости меня, – забормотал он, моментально усмиренный ее страхом. – Я не хотел тебя пугать. Но я измучился, ты должна это понять, ты меня измучила…
– Коля, есть очень простой рецепт от твоих мучений, – сказала Ольга тихо. – Просто не приходи больше. Не будешь видеть меня – и легче станет. С глаз долой – из сердца вон.
– Я пытался, ты же знаешь! – выкрикнул Николай. – Я почти год не появлялся, но не смог тебя забыть. Я не могу без тебя…
– Попытайся еще год не появляться, может, получится, – резко перебила Ольга и попыталась обойти Монахина, но он расставил руки и загородил подворотню.
– Ну а если я погибну? – спросил тоскливо. – Ты будешь обо мне горевать?
Ольга молчала, водя носком ботиночка по слюдяному кружеву, оторочившему сугроб, наметенный у стены.
– Колька, я только сейчас поняла, какой дрянью ты меня считаешь, – пробормотала она вдруг. – Это ужасно, все, что ты обо мне думаешь. Не смей думать, будто я желаю тебе смерти! Не смей думать, будто я не хочу быть с тобой из-за того случая, из-за того кошмара на Лензаводе! Там был один миг… один страшный миг, а потом… Знаешь, сколько всего я повидала с тех пор? Сколько смертей? Сколько пережила? Сколько раз умирала от ужаса, думая, что вот сейчас для меня все закончится? Что я усну страшным сном – и не проснусь никогда, никогда, и этот кошмар – смерть – останется со мной навсегда? Я никому не желаю гибели, я всем желаю только жизни! Не смей думать, будто я тебя осуждаю за то, что ты хочешь жить, а умирать не хочешь! Слышишь? Не смей! Я хочу, чтобы ты жил, хочу, чтобы ты был счастлив!
Она так разволновалась, что даже стукнула Николая кулаком по груди. Она просто забыла, что трогать его нельзя, что ее прикосновения мигом лишают его разума. В ту же минуту она была схвачена в такие крепкие объятия, что шевельнуться не могла, стиснутая, прижатая к его колючей шинели.
Портфель вылетел из ее рук и упал.
– Я не могу быть счастлив без тебя, – бормотал Николай. – Ты хочешь, чтобы я был счастлив, но мне для этого нужна ты, только ты!
У Ольги перехватило дыхание от ярости. И ярость придала ей силы.
Она извернулась, высвободила руки, уперлась ими в грудь Николая и оттолкнула его, да так, что он с трудом удержался на ногах.
– Я нужна тебе? Но ты не нужен мне! – прошипела, отскакивая. – Я не желаю тебе смерти, я желаю тебе счастья, но – без меня! Все, что было между нами, прошло, давно прошло! Все кончилось тогда, в 38-м, когда я пошла в военкомат, а ты уехал в Одессу. Пойми, я не собираюсь тебе мстить за то, что ты уехал, не сказав, куда. Я злилась, да, правда, но теперь… теперь мне просто все равно, есть ты или нет, жив ты или мертв. Я понимаю, это звучит страшно, жестоко, страшно жестоко. Извини. Или не извиняй, как хочешь. Я должна была тебе это сказать. Теперь-то ты понимаешь, что не нужно тратить на меня свою жизнь?
Глаза Николая погасли, словно и правда уже помертвели. «Не надо было такого говорить, – подумала Ольга, – но слово, как известно, не воробей… И нужно же было наконец покончить с этим».
– Да, – холодно сказал Николай, – я понимаю. Все понимаю. Я не дурак. Когда женщина отвергает одного мужчину, значит, у нее есть кто-то другой.
– Какой другой, ты что? – воскликнула Ольга.
– Не старайся изображать возмущение, у тебя плохо получается, – криво усмехнулся Николай, поглубже надвигая на лоб фуражку, словно хотел под тенью козырька скрыть свое искаженное лицо. – Я знаю, кто он. Знаю! Тот раненый… как его, Петр, что ли… забыл фамилию… мне говорила твоя тетя. Один из тех, кого ты привезла летом. Один из тех, с вашего парохода, кто остался в живых. Он настоящий герой, да? Он что делал? Бросался с бутылкой-зажигалкой на танк? Или закрывал грудью пулеметный дзот? Или шел на фашистов с поднятыми руками, зажав в зубах чеку от гранаты? Нет, он ничего такого точно не делал, ведь он еще жив… Почему же ты любишь его – живого, а меня можешь любить только мертвого?!
– Коля, да при чем тут Петр? Я ведь только что говорила тебе!.. – закричала Ольга, чуть не зарыдав от бессилия объяснить, но было уже поздно: Николай резко повернулся и выскочил из подворотни. Эхо его торопливых шагов – и тишина.
