Глаз бури - Мурашова Екатерина Вадимовна (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗
Софи засмеялась, протянула руку и погладила мужчину по жесткой щеке.
– Говорите быстрей, что мне следует делать, и покончим с этим…
– Тебе? Тебе ничего не следует делать, – лицо Туманова было злым и отстраненным и казалось в этот миг как-то особенно некрасивым. Софи видела это, и одновременно понимала, что ей нет до этого никакого дела. Тело и душа казались пустыми и легкими, наполненными горячим паром. «В принципе, я, наверное, могла бы сейчас летать…» – подумала Софи.
Туманов усадил ее на высокую кровать (Софи едва удержалась от того, чтобы поболтать ногами), спустил платье с плеч, осторожно расшнуровал лиф и обнажил грудь девушки. Сразу стало непривычно и зябко, но прикосновения жестких горячих пальцев не были неприятными. И все же Софи отвела руки мужчины от своего тела.
– Подождите, пожалуйста. Я знаю, что нужно… – Софи подбирала слова, но вовсе не казалась испуганной. Она явно хотела понять. – Я знаю, что в платье неправильно… Можно что-нибудь испортить, порвать, Аннет станет на меня сердиться. Для этого нужно переодеваться в ночное. Но у меня ж тут ничего нет… А Таню вы прогнали…
– Я просто сниму с тебя все… – хрипло сказал Туманов. От слов Софи, от ее непринужденной позы у него пересыхало во рту и кружилась голова. Он старался не смотреть на девушку, но необычная белизна ее обнаженной кожи против воли притягивала взгляд. «Как поля под снегом или выбеленное небо в пустыне, – подумал Туманов. – Не хочешь, а смотришь… Весь мир застит…»
– Кажется, это нехорошо, – рассудительно заметила Софи. Потом вздохнула. – Впрочем, что ж сделать, если у меня здесь нет ночной рубашки. Вы ведь не припасли? – Туманов ошалело помотал головой. Отыскать в Доме Туманова ночную рубашку не представляло из себя проблемы, но сама мысль об этом… – Но это будет нечестно! – продолжала размышлять Софи. – Если про вас не врут, то вы в своей жизни наверняка видели сто голых женщин. («Больше! Куда больше!» – не удержавшись, самодовольно подумал Туманов.) Я тоже видала, и, право, они все мало чем друг от друга отличаются… Поэтому сперва раздеваться будете вы… ты, Михаил! – неожиданно закончила Софи.
– Я?! – Туманов моргнул от удивления, но тут же внутренне согласился с ней. Он ведь заранее ожидал, что с Софьей все получится иначе, нежели с другими. Вот и получилось. Впрочем, того, что она в своем нынешнем положении станет им командовать, он предположить не мог. Что ж, пусть будет, как она хочет!
– Ты будешь смотреть? – спросил он.
– А что, мне надо глаза закрыть? – Софи с готовностью подняла ладошки.
Туманов тихонько выругался сквозь зубы и стал быстро раздеваться. Он невольно морщился каждый раз, когда одежда задевала уже прорвавшийся и мокнущий волдырь от ожога на руке, и каждая его гримаса эхом отражалась на лице Софи.
– Все-таки, какой глупый. Зачем? – прошептала она и добавила уже во весь голос. – Ну вот, я всегда говорила, у мужчин одежда куда удобнее, чем у женщин… У нас столько глупостей всяких… А у самоедов в Сибири и у киргизов женщины тоже ходят в штанах. Я пробовала, очень хорошо…
– Женщины североамериканских индейцев тоже носят штаны, – независимо сообщил Туманов. На нем самом штанов уже не осталось.
– Ого! – сказала Софи, внимательно оглядывая обнаженную фигуру мужчины.
– Ну как? Нравится? – сдавленным голосом спросил он.
– Даже и не знаю, – серьезно ответила Софи. – Мне трудно судить, но… кажется, ты довольно привлекательный. Только… только почему такой большой?…
Направление ее взгляда было исчерпывающе красноречивым, и Туманов внезапно с диким удивлением почувствовал, как краска заливает его лицо и шею. Он? Краснеет от смущения?! Под взглядом девицы?!! Ничего более глупого он не мог себе даже вообразить.
– Мне можно подойти?
– Иди, – в голосе Софи явно послышались сомнения.
Он сел рядом с ней на кровать и обнял за плечи. Софи явственно напряглась, но потом быстро обдумала ситуацию и, расслабившись откровенным усилием воли, слегка прижалась к телу мужчины. «Чего уж теперь, коли так!» – легко прочитал Туманов, заглянув ей в лицо. Представил картину со стороны и едва не выругался вслух. Эта девица положительно делала его идиотом! Надо кончать все это поскорее!
– Послушай, Михаил! – быстро заговорила Софи. – Ты только не сердись, пожалуйста. Я понимаю, что для тебя все это… Но я же… Я понимаю, что это естественно… и физиология… Не думай, я не такая уж кисейная барышня… Я хоть и выросла в свете, где все условности, но…у меня, если хочешь знать, вполне передовые взгляды…Знаешь, я еще в детстве у нас в усадьбе видела, как жеребцов с кобылами случают… – Туманов поднес к лицу свободную руку и закусил зубами большой палец. Он не знал, сколько еще сможет это слушать, но ради Софи готов был исчерпать все свои резервы. В конце концов, он старше ее больше, чем в полтора раза, и он – мужчина. – …. Скажи, неужели теперь нужно всю эту штуку… туда?… – голос Софи слегка дрогнул.
– Ты боишься? – спросил Туманов.
Софи кивнула и спрятала лицо у него на груди.
– Ничего не будет, пока ты не перестанешь бояться, – твердо сказал он, сам себе удивляясь, но уже зная наверняка, что сдержит слово.
– Правда?! – откровенно обрадовалась Софи, и эта ее радость физической болью отозвалась в теле и душе Туманова. – Значит, не надо прямо сейчас? Ой, какой же ты славный, Мишка! Я даже не думала…
«Да что там! Я и сам не думал!» – с горечью сказал себе Туманов.
– Ты на меня правда не сердишься? Я так устала после всего… Можно мне теперь поспать немного? Прямо здесь?… – Софи прикрыла грудь платьем и откинулась на подушки. – У тебя очень мягкая кровать. У меня дома хуже… Зато не поваляешься лишку… И надо все-таки тебе мазь наложить… зачем ты… если всегда можно по-хорошему… ты славный, правда… не сердись на меня… – ее бормотание становилось все тише и неразборчивей, и вскоре девушка уже спала, подтянув колени к животу и едва слышно сопя носом.
Туманов наклонился, послушал, как она сопит, вдыхая выдыхаемый ею воздух. Потом встал, накрыл Софи одеялом. Сильно растер руками лицо, привычно схватился за бутылку с водкой, стоящую в шкафу. Еще раз глянул на девушку, которая спала в его кровати, спустился вниз и разбил бутылку об колонну нижнего зала. Иннокентий Порфирьевич, который прятался за колонной, смотрел на хозяина с недоумением. Лицо у управляющего было зеленое и несчастное. Туманов его не заметил.
Спать он отправился в каморку к Иосифу.
– Почему так? – сходу спросил он. – Почему от меня она не хотела взять кулька дешевых леденцов, а от него… Почему?!
– Они одного круга, понимают друг друга, – равнодушно зевнув, ответил лежащий на кровати Нелетяга. – В некотором смысле доверяют. Есть какой-то шифр, язык, ты его не знаешь и не узнаешь никогда. Чтобы понимать, надо там родиться…
– Значит, это не актер? – быстро спросил Туманов.
– Ты тоже подумал? – Нелетяга поверх следующего зевка остро взглянул на приятеля. – Не знаю, не знаю… Но он – точно не актер. На чужого она не клюнула бы… Или уж с ней заодно… Не знаю…
Туманов хотел говорить дальше, но не получилось. Обычно мало пьющий Нелетяга неожиданно быстро и свирепо напился и заснул мертвецким сном. Почти трезвый Туманов долго сидел у окна на шатком стуле и, усмехаясь, слушал его храп.
Глава 17
В которой Софи описывает зимние петербургские увеселения, графиня К. грозит Туманову от имени всего света, а Саджун разбивает китайскую вазу
Января 28 числа, 1890 г. от Р. Х.
имение Калищи, Лужского уезда, Санкт-Петербургской губернии.
Здравствуй, моя дорогая подруга!
Во первых строках спешу узнать, как теперь твое здоровье? Перестали ли тебя мучить головные боли? Завариваешь ли ты сейчас хмель и шалфей, которые я тебе посылала от Аннет? Она у нас с детства маялась мигренями, все врачи отступились, пользовала ее деревенская травознайка, и помогло, так что ее опыту можно верить безусловно. Лечись внимательно и упорно, потому что ты нынче себе не принадлежишь и должна себя для детей беречь.
Прошел ли кашель у Ванечки? А прыщи и краснота у Петечки на попке? Моя Ольга говорит, что от петечкиного недуга помогают ванны с чередой, дескать, так ее прежняя хозяйка свою дочку лечила. Но я думаю, может, он опять съел что-нибудь не то? Помнишь, как тогда, осенью, с апельсинами?
Мои же дела складываются далеко не худшим образом. Утром учу детишек, после обеда гуляю или катаюсь верхом, вечерами пишу. Настроение на удивление бодрое. От недавней хандры не осталось и следа. Даже Ольга как-то сделала мне комплимент, заметив, что я потолстела и порумянела. Дородность для нее – телесный признак психического благополучия.
С Михаилом видалась еще несколько раз. С той странной сцены после бала, о которой я тебе крайне сбивчиво и без подробностей (верь – они ужасны!) писала в предыдущем письме, он ведет себя совершенно безукоризненно. Мне с ним на удивление легко, и я как будто обрела еще одного брата. На этот раз – старшего.
При встречах он много рассказывает мне, возит по-всякому развлекаться, покупает ленты, шляпки, перчатки, сласти, украшения – буквально все, на что я укажу. Я отчетливо понимаю, как все это предосудительно в глазах нашего общества, но отчего-то меня это теперь совершенно не волнует. Иногда мне бывает стыдно, но не того, о чем ты, должно быть, подумала. Стыжусь я тогда, когда мне придет в голову, что дело, может, вовсе не в моих чувствах к Михаилу, а в том, что мне просто нравится его покровительство, нравится покупать, развлекаться… Может быть, за последние годы я просто устала и хочу, как в детстве, играть с этим миром, а не бороться с ним. Тогда Михаил – лишь средство, а я… для меня не находится слов, которые могла бы произнести вслух приличная барышня нашего круга.
Довольно часто к нам с Михаилом присоединяется небезыствестная тебе Дуня Водовозова, в отношении судьбы которой я когда-то сыграла инициирующую роль, а нынче мои заботы – обеспечить ей хоть какое развивающее общество, ибо сама она дика и малообщительна до крайности. Туманов представлялся мне для этой цели малоподходящим объектом, но сама Дуня неожиданно рассудила иначе. Она познакомилась с ним в то время, когда искала меня вместе с Гришей и Олей, и он, противу всяческих ожиданий, произвел на нее вполне благоприятное впечатление. Во всяком случае, с ним она охотно проводит время, абсолютно не тушуясь, говорит на разные темы, выказывая свой природный ум и склонность к анализу, иногда даже смеется. С ее подачи я разглядела одну из забавных и подлинно диковинных особенностей мозга Туманова. Вот как это вышло. В тот раз они говорили с Дуней о математике (ее любимом предмете), я же сморщила нос и заявила, что это безмерно скучно. При этом припомнила, правда, милейшего Дуниного дядюшку, Поликарпа Николаевича, который когда-то нам с тобой преподавал алгебру и всегда говаривал, что нет более увлекательного и прекрасного предмета (А помнишь ли ты его удивительные уши?! Против собственной воли я почасту присматриваюсь к ушам Дуни, но не нахожу в них ничего особенного). Дуня устала пропагандировать математику в моих рядах и в тот раз промолчала, но неожиданно мне возразил Туманов и заявил, что, когда он был моложе, то часто развлекал людей всяческих сословий и достоинств именно математическими действиями. Я попросила пояснить. В ответ он предложил назвать два любых трехзначных числа. Я сказала: 389 и 893. Спустя буквально пару мгновений Туманов сказал: 347 377. Я, признаться, не сразу и поняла, что он имел в виду, а Дуня догадалась мгновенно, достала из ридикюля театральную программку и карандаш, и погрузилась в быстрые вычисления. После уставилась на Туманова, открыв рот. Тут и до меня потихоньку дошло, что это он в уме так перемножает. Наверное, с полчаса мы с Дуней, как дети, получившие новую игрушку, развлекались необычным даром Михаила, исписывая проверочными столбиками мой блокнот. Пару раз мне казалось, что я уличила его в ошибке, но Дунина проверка выявляла мою собственную небрежность в подсчетах. Михаил не ошибся ни разу. Более того, оказалось, что он может не только умножать и делить в уме, но и извлекать квадратные корни (последнее мы проверить не могли, не имея при себе соответствующих таблиц, но почему-то безоговорочно ему поверили).
В Рождество мы гуляли втроем всю ночь. Туманов любит ходить пешком и, кажется, совершенно не устает. Мы шли по улицам, а сани с кучером и богатырем Калиной тащились сзади, и со стороны являли собой, должно быть, презабавное зрелище. Город в ту ночь был удивительно светел. Мы видели, как на тумбах тротуаров расставляли горящие плошки, как зажигались звезды из трубок на столбах газовых фонарей, как на правительственных зданиях и богатых особняках вспыхивали иллюминация и вензеля из букв членов царствующей фамилии с коронами. На доме Головниных ведь тоже есть такой? Я была уверена, что ты в эту ночь – на службе в церкви… Михаил из-за особенностей его личности и биографии видит город совершенно не с той стороны, что я, и, постоянно обмениваясь нашими впечатлениями, мы взаимно дополняем друг друга, что опять же особенно важно для меня, как для писателя. В замухрышном Полторацком переулке, заваленном снегом, Михаил с Калиной помогали фонарщику натягивать проволоку и развешивать шестигранные фонарики с разноцветными стеклами. Тщедушный фонарщик кланялся и благодарил «добрых баринов» за помощь, в результате еще и получил два рубля на водку. Возле Александровской колонны Туманов долго и серьезно говорил со стариком инвалидом из роты дворцовых гренадер. Обсуждали былые сражения и военную политику России при нынешнем и предыдущем государях. Сошлись на том, что военные министры недооценивают важность восточного направления. Я слушала, буквально растопырив уши, и старалась запоминать в интересах будущего романа, так как женщине трудно самой достоверно придумать разговоры мужчин о войне, а о чем же им еще и говорить… Старик, вооруженный старинным ружьем со штыком, был очень живописен в своей высокой медвежьей шапке, белых ремнях и валяных сапогах с кенгами. После он тоже получил от Туманова какую-то мзду и ушел в свою полосатую будку – отдыхать.
Потом, в другой раз, катались в санях на оленях. Ты знаешь, что самоеды, чумы которых стоят напротив Дворцовой набережной, народ крайне необщительный. Щурят и без того узкие глаза и делают вид, что ничего не понимают. Туманов купил у них несколько фигурок, вырезанных из кости, потом вдруг заговорил на каком-то непонятном мне языке. Мужчина самоед, поколебавшись, ответил. После я тоже вспомнила несколько слов из языков сибирских народов, и даже одну песню. По-видимому, эти народы все-таки родственники, потому что в языках, как я и ожидала, оказались совпадения. Расстались друзьями, а жена (или дочь? – у них не разберешь) самоеда подарила мне маленький амулет, изображающий не то кошку, не то тюленя в маленьком костяном круге. И плату за него не взяла, как я ни просила.
Кататься на коньках Туманова уговорить не удалось, зато у Исаакиевской площади мы вместе катались на санках с ледяных гор. Михаил веселился и ухал, как мальчишка, а мне было удивительно хорошо, как в детстве, когда дурачилась с братьями. От яхт-клуба на Островах ходили на буерах, но это у меня как-то не пошло, не хватает сил сдерживать парус. Впрочем, девицы того и не делают. Туманов же предпочитает иной вид этого развлечения. На бамбуковую раму натягивается парусина, здесь он без колебаний встает на коньки, и, умело подставляя такой парус под ветер под разными углами, со страшной быстротой носится по льду, лавируя по разным направлениям. Забава, надо сказать, небезопасная, потому что при сильном ветре скорость получается очень большая. При опасности, как мне объяснял Михаил, надо просто бросать «парус» на лед.
В другой раз из гавани Васильевского острова ездили в Кронштадт на лихой тройке, мчащейся едва ли не со скоростью ветра. На середине пути в деревянном балагане ели свежеподжаренную на постном масле корюшку с маленьких сковородок. Сроду не едала ничего вкуснее! Я слопала почти две сковородки. Михаил хотел купить мне третью, и в меня, право, влезло бы, но я отказалась, опасаясь расстройства живота и всех сопряженных с этим (представь, посреди залива!) неприятностей и неудобств.
Дорогая Элен! Должно быть, я уже утомила тебя описаниями своих легкомысленных развлечений. Никогда не стала бы этого делать, если бы не редчайшая (как алмаз!) природная особенность твоей души. Многие умеют сочувствовать чужой беде. А вот радоваться чужой радостью… Из всех моих светских знакомых только ты одна и умеешь! Из твоих последних писем мне показалось, что ты стала чуть лояльнее относиться к Михаилу. Я сумела тебя убедить? Или обманываюсь, сама того желая?
Целую тебя много раз. Мой привет Васе и всему твоему славному семейству, включая мопса.
