Возвращение: Тьма наступает (Сумерки) - Смит Лиза Джейн (книга регистрации TXT) 📗

— Мэтт Хани-батт, сладенький, а я делаю татушку, специально для тебя, — не отрываясь от него, Кристин вытянула левую руку, и Мэтт в изумлении посмотрел на нее. Суда по всему, она тыкала свое левое предплечье иголкой или булавкой, а потом открыла картридж с чернилами для авторучек, чтобы добиться темно-синего цвета. В итоге получилась татуировка вроде тюремной, с той разницей, что ее сделал ребенок. Неровные буквы М, Э и Т были уже видны, а рядом была клякса, из которой, видимо, со временем должна была получиться вторая Т.

«Неудивительно, что они были не в восторге, когда я появился», — подумал пораженный Мэтт. Теперь Кристин обвила его обеими руками за талию, и ему было трудно дышать. Она поднималась на цыпочки, она обращалась к нему, быстро шепча ему непристойности, которые до этого говорила Тами.

Мэтт посмотрел на миссис Дунстан.

— Клянусь, я не видел Кристин... уже почти год. В конце года у нас был карнавал, и она помогала мне с катанием на пони, но...

Миссис Дунстан медленно кивала.

— Ты тут ни при чем. Точно так же она ведет себя и с Джейком. Своим родным братом. И... со своим отцом. Но я говорю тебе правду — никакой другой девушки мы не видели. И сегодня к нашей двери никто, кроме тебя, не подходил.

— Ясно.

На глазах у Мэтта уже выступали слезы. Его разум, нацеленный в первую очередь на собственное выживание, советовал экономить воздух в легких и не спорить. Разум посоветовал ему сказать:

— Кристин... мне нечем дышать...

— Но я

люблю

никогда

И снова мир вокруг Мэтта зашатался. Но он не мог вдохнуть. У него в легких не осталось воздуха. Выпучив глаза, он беспомощно повернулся к мистеру Дунстану, который стоял ближе всех.

— Нечем... дышать...

Откуда у тринадцатилетней девочки столько сил? Чтобы оторвать ее от Мэтта, потребовались совместные усилия мистера Дунстана и Джейка. Нет, даже это не помогло. Перед глазами уже начали пульсировать серые пятна. Ему нужен был воздух.

А потом он услышал резкий стук, перешедший в смачный звук. А потом — еще один. Неожиданно он смог вздохнуть.

— Нет, Джейкоб! Не надо больше! — крикнула миссис Дунстан. — Она его отпустила, не бей ее больше.

Когда зрение Мэтта восстановилось, мистер Дунстан вправлял в брюки ремень, а Кристин завывала:

— Ну па-падажди у меня! Па-па-падажди у меня. Ты еще увидишь!

С этими словами она выбежала из комнаты.

— Не знаю, станет вам от этого лучше или хуже, — сказал Мэтт, когда его дыхание восстановилось, — но Кристин — не единственная девочка, которая так себя ведет. В городе есть еще как минимум одна, с которой происходит...

— Меня волнует только моя Кристин, — сказала миссис Дунстан. — А эта... это

существо

— Мэтт кивнул. Но у него было дело, которое надо было сделать немедленно. Найти Елену.

— Если к вашим дверям подойдет светловолосая девушка и попросит о помощи, впустите ее, пожалуйста, — сказал он, обращаясь к миссис Дунстан. — Очень вас прошу. Но не впускайте никаких парней — даже меня, если хотите, — поспешно закончил он.

На секунду его глаза встретились с глазами миссис Дунстан, и он почувствовал, что та поняла его. Она кивнула и торопливо проводила его за дверь.

Ладно, подумал Мэтт. Елена шла сюда, но почему- то не дошла. Значит, снова смотрим на следы.

Он посмотрел. И по следам было понятно, что за несколько футов от владений Дунстанов она, непонятно почему, резко свернула вправо и скрылась в лесу.

Почему? Что-то ее напугало? Или... Мэтт почувствовал приступ тошноты — кто-то обманом заставил ее идти дальше и дальше, пока те, кто мог бы ей помочь, не останутся далеко позади?

Ему оставалось одно. Идти за ней в лес.

29

—

Елена!

Что-то ее беспокоило.

— Елена!

Пожалуйста, не надо больше боли. Сейчас боли не было, но она могла вспомнить... о, не надо больше борьбы за воздух...

—

Елена!

Нет... пусть все идет как идет. Елена мысленно отодвинула все, что беспокоило ее слух и ее сознание.

—

Елена, прошу тебя...

Ей хотелось одного — спать. Вечно.

— Черт тебя побери, Шиничи!

Дамой взял в руки снежный шарик с маленьким лесом, когда Шиничи нашел исходящее от него размытое сияние Елены. В шарике было несколько десятков елей, гикори, сосен — все они росли на абсолютно прозрачной внутренней мембране. Маленький человечек — если бы можно было предположить, что человека можно уменьшить настолько, чтобы он поместился в этот шарик,—  видел бы деревья над головой, деревья за спиной, деревья во все стороны — и, пройдя по прямой, вернулся бы в исходную точку, куда бы ни шел.

— Это развлечение, — мрачно сказал Шиничи, внимательно разглядывая Дамона из-под ресниц. — Детская игрушка. Игрушка-ловушка.

— Тебя развлекают такие штуки? — Дамон швырнул шарик на кофейный столик из топляка, стоящий в изысканном домике — тайном убежище Шиничи. Тут- то он понял, почему этот игрушечный шарик был небьющимся.

Дамону пришлось сделать маленькую паузу — всего на одну секунду,— чтобы взять себя в руки. Возможно, Елене осталось жить всего несколько мгновений. Ему надо было быть внимательнее с выбором выражений.

Но, когда эта секунда миновала, из его уст полился поток слов — в основном по-английски и в основном без ненужной брани и даже оскорблений. Ему незачем было оскорблять Шиничи. Он просто пообещал — нет, он дал клятву, что сделает с Шиничи что-нибудь такое, что ему периодически приходилось видеть за его долгую жизнь, прожитую среди людей и вампиров с извращенным воображением. В конце концов Шиничи понял, что вампир не шутит, и Дамой оказался в шарике, а у его ног лежала вымокшая Елена. Ее состояние было хуже, чем подсказывали ему самые худшие опасения. Вывих и множественные переломы правой руки и жутко раздробленная левая голень.

Как ни жутко ему было представлять себе, как она бредет по лесу, растущему в шарике, — по правой руке струится кровь от плеча до локтя, левая нога волочится, как у раненого зверя, — реальность оказалась еще хуже. Волосы, насквозь мокрые от пота и грязи, разметались по лицу. И она была не в своем уме — в прямом смысле этого слова; она была в лихорадке, она разговаривала с людьми, которых здесь не было.

И она становилась синей.

Всех ее сил хватило только на то, чтобы порвать один-единственный побег ползучего растения. Дамон принялся рвать их горстями и яростно выдергивал из земли, если они пробовали сопротивляться или обвиваться вокруг его запястья. Ровно за секунду до смерти от удушья Елена сделала глубокий вдох, но так и не пришла в сознание.

Это была не та Елена, которую он помнил. Когда он взял ее на руки, она не сопротивлялась и не соглашалась — она не реагировала. Она потеряла рассудок от лихорадки, от истощения, от боли, но один раз, наполовину придя в себя, она поцеловала его руку сквозь свои мокрые растрепанные волосы и прошептала: «Мэтт... найди... Мэтта». Она не понимала, кто он, — она вряд ли понимала, кто она сама, — но заботилась о своем друге. Этот поцелуй словно каленым железом прожег всю его руку от кисти до плеча, и с этого момента он стал контролировать ее разум, стараясь изгнать из него ощущение боли — убрать куда угодно — в ночь — в самого себя.

Он обернулся к Шиничи и сказал голосом, в котором сквозил ледяной ветер:

— Лучше всего для тебя будет, если ты придумаешь, как залечить ее раны... Причем немедленно.

Прелестный домик был окружен теми же деревьями, что росли в снежном шарике, — вечнозелеными гикори и соснами. Огонь стал сиренево-зеленым, когда Шиничи прикоснулся к нему.

— Вода уже почти вскипела. Пусть она выпьет чаю вот с этим, — он протянул Дамону почерневшую серебряную фляжку некогда изящной работы, от которой остались лишь грустные воспоминания, и заварочный чайник, на дне которого лежали несколько сломанных сухих листьев и еще что-то малоаппетитное.