Исповедь любовницы Сталина - Гендлин Леонард Евгеньевич (читать книги онлайн без регистрации txt) 📗
— А. Н., товарищ Сталин живет с балериной Ольгой Лепешинской?
— Ольга Васильевна получила отставку, ей покровительствует маршал Ворошилов.
— А что с Барсовой?
— И. В. разрешил Валерии Владимировне построить дачу в Сочи. За ней ударяет Каганович, и возле нее стал крутиться пучеглазый Мехлис.
— Вы не обижаетесь, что я учиняю вам целый допрос?
— Наоборот, я счастлив услужить вам, Верочка.
— Вы слышали про поэта Осипа Мандельштама?
Поскребышев насторожился:
— Где вы о нем слышали? Что вы о нем знаете?
— У меня есть его старая книжка стихов «Камень», первое издание.
— Мандельштам — государственный преступник. Он написал гнусное стихотворение про товарища Сталина. За него вступились Бухарин, Енукидзе, ваш друг поэт Б. Пастернак. Не стоит о нем говорить, есть дела поважнее. Верочка, намечается командировка в Псков, хотите поехать?
— С удовольствием, но боюсь, что театр не отпустит.
— Эту беду я беру на себя. Мы вас оформим председателем комиссии по проверке областной худ. самодеятельности.
— За все, А. Н., огромное спасибо! Мне надо собираться.
— Я с радостью отвезу вас домой.
О том, что я была у Поскребышева, никто не узнал. Мне вручили мандат депутата Московского Совета. Сразу же переменилось отношение дирекции театра. Комитет искусств стал прислушиваться к моему голосу. По-прежнему злейшим врагом была Валерия Барсова. Что может быть страшней отставной любовницы всесильного вождя?
Ночью позвонил Сталин:
— Нам сказали, что вы на днях едете в командиро-вочку?
— Я как раз собиралась с вами посоветоваться!
— Хорошее дело задумали, товарищ Давыдова! Нам по душе ваша тяга к общественной работе. Мы это ценим и при случае отметим. Правительственную комиссию возглавит товарищ Маленков.
— Я рада. Мне кажется, что он прекрасный человек. — Сталин промолчал. — И. В., как бы мне хотелось, чтобы вы с нами тоже поехали!
— Рулевой не имеет права отходить от штурвала, иначе корабль может пойти ко дну!
Маленков взял меня с собой в Печорский монастырь. Свита колоссальная.
Монастырь возведен на горе и в то же время укрыт в глубоком овраге, что необычно и таинственно. Между ними дорожки, одинокие, редкие монахи, деревья, галки, вороны и хмурое небо. Имени настоятеля не запомнила. Высокий, плечистый, косая сажень в плечах, глаза черные, глубоко посаженные, борода черная, чуть с проседью. Говорит густым басом. Монахи его боятся. Приказания дает один раз. В трапезной монахи со служками накрыли стол. Пища обыкновенная, здоровая, простая, никаких деликатесов. Кто-то из свиты Маленкова принес водку и коньяк, настоятель не разрешил пить в трапезной.
Оказалось, что в одной и часовен, в большой закрытой яме, еде некогда был подземный ход, содержатся особые политические преступники числом более трехсот человек. Маленков поинтересовался, можно ли прислать пополнение. Настоятель смиренно ответил:
— На все Божья воля. Православная Церковь всегда готова выполнить распоряжение советских властей.
Настоятель Печорского монастыря был замечательным человеком. Он спас от голодной смерти сотни людей. По его приказу яму утеплили, там сделали деревянный настил, стены покрыли досками из нескольких слоев, туда провели электричество и радио. Ему удалось некоторых заключенных фиктивно похоронить, на самом деле он перевел их в монахи. Настоятель рисковал не только саном и репутацией, но и жизнью. Умер этот человек в глубокой старости и в большом почете.
В Михайловском у Пушкина все прекрасно: и первозданные деревья, и травы, и кусты, и поля, и звери, и птицы… Поэт любил эту русскую землю.
С Маленковым присели отдохнуть. Кругом расселись охранники, хотя в парке никого не было. Ходить он не любил, из-за тучности быстро уставал. Я показала скамейку, на которой Пушкин впервые объяснился Анне Керн в любви. Маленков промолчал, ему было скучно. Он не знал, кто такая Керн. В Михайловское к Пушкину поехал ради приличия.
Стемнело, когда на машинах подъехали к Святогорскому монастырю. У восточной алтарной стены древнего Собора Святогорского монастыря, почти у самого края холма, — могила Пушкина. По склону холма растут могучие старые липы, осеняя могилу поэта. На много километров раскинулись поля, холма, леса — тот простой и прекрасный русский пейзаж, который так любил и так вдохновенно воспел Пушкин.
Маленков недовольно проговорил:
— Для человеческого мировоззрения могилы и памятники ничего не дают.
Я возразила, уговорила его зайти в келью, которая мастерски описана Пушкиным в драме «Борис Годунов».
На совещании партийно-хозяйственного актива Псковской области Маленков сказал, что церкви необходимо превращать в клубы и дома культуры. Активисты пообещали перестроиться.
В воскресенье мы вместе поужинали. Выпив две чашки клюквенного киселя, Маленков проговорил:
— В. А., так больше продолжаться не может. Мы должны прийти к общему знаменателю.
— П. М., не понимаю, о чем вы говорите?
— Я не могу жить без вашей взаимности. Вы стали меня избегать? Разве я вам не друг?
— Вы прекрасно знаете, что И. В. держит меня на привязи, контролирует каждый шаг. Неужели вы хотите в один прекрасный день оказаться со мной в яме Печорского монастыря? У вас есть жена. Жить одновременно с вами и со Сталиным я не могу. Поймите это раз и навсегда.
Маленков помрачнел.
— Верочка, — сказал он твердо, — если его не будет, Тогда вы согласитесь быть только со мной?
— До лучших времен этот вопрос останется открытым.
11 дней продолжался процесс «антисоветского право-троцкисгского блока». Как депутат Верховного Совета РСФСР и Московского Совета я получила особый пропуск. Я никогда не забуду дождливое промозглое утро 13 марта 1938 г. На скамье подсудимых 23 человека, в прошлом — все видные коммунисты, занимавшие ответственные государственные и общественные посты. Колонный зал Дома Союзов залит ярким снопом электрического света. В зале много свободных мест. «Зрители»— работники аппарата ЦК ВКП(б), Московского комитета партии, сотрудники всевозможных «органов» безопасности, народные комиссары и их заместители, чины из прокуратуры, дипломаты, иностранные корреспонденты. Из зала никого не выпускали. Все с нетерпением ожидали вынесения приговора. На рассвете, в 4 часа утра, возбужденную до предела «публику» пригласили в зал.
— Не верю, что их расстреляют, — сказал в буфете творец «Петра» и «Хлеба» Алексей Толстой. Он только что проглотил очередной бутерброд с зернистой икрой.
— В. А., дорогуша, вам тоже могут завернуть в пергаментную бумагу два-три килограмма свеженькой икорки! — проговорил писатель басовито. — Идемте со мной, я все организую!
«Зрителей», нагруженных пакетами с разной снедью из правительственного буфета, попросили занять места. В зале ледяная тишина. Я почувствовал озноб. Мириады невидимых булавок кололи тело. Ввели обвиняемых. Секретарь суда отчеканил:
— Встать! Суд идет!
Председатель Военной Коллегии Верховного Суда СССР В. В. Ульрих и его помощники заняли места за столом, покрытым тяжелым зеленым сукном.
Я не сводила глаз с Бухарина. Поражало его спокойствие, внутренняя самодисциплина, непоколебимая уверенность в себе. Любимец партии, один из руководителей Коминтерна, теоретик и философ, публицист и оратор обвинялся во всех смертных грехах: «чудовищном лицемерии», «вероломстве», «иезуитстве», «нечеловеческой подлости», «в организации и проведении террористических актов», «преднамеренных убийствах»… Один Бухарин, который, произнося свое последнее слово, очевидно, знал, что обречен на смерть, проявил мужество, гордость. Я была на трех сталинских процессах. Из 54 человек, представших перед судом по делу о государственной измене, он первым не унизил себя в последние часы… В его речи не было и следа напыщенности, язвительности или дешевого краснобайства. Это блестящее выступление, произнесенное спокойным голосом, обладало громадной убедительной силой. Бухарин в последний раз вышел на мировую арену, на которой играл большие роли, и производил впечатление просто великого человека, не испытывающего страха, а лишь пытающегося поведать миру свою версию событий. Тишину зала нарушил мягкий и масляный голос Ульриха — толстяка со свисающими, как у старого пса, щеками и маленькими свиными глазками. Голова его с заостренной макушкой была наголо выбрита, и его жирный затылок нависал над воротником кителя. После процесса Василия Васильевича Ульриха наградили орденом Ленина, и совсем скоро его постигла такая же учесть «матерого шпиона-террориста, окопавшегося в Верховном Суде».
