Завоевательница - Сантьяго Эсмеральда (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
— Это стихи, — объяснила она, — написанные очень давно.
— Они нравятся мне больше, чем те, которые нам читает дон Симон, — скорчил Мигель рожицу.
— А что он вам читает?
— О дамах, птицах и цветах.
— Дон Симон любит романтические стихи, — ответила Элена, покраснев.
Мигель пристально посмотрел на нее, но, когда Элена подняла на мальчика глаза, он отвел взгляд.
— Тебя что-то беспокоит?
— Нет, — быстро возразил Мигель, однако минуту спустя собрался с духом и признался: — Да.
— Что же, любовь моя?
— Если бы абуэло дал дону Симону денег, он женился бы на тебе?
— Мигель, с чего такой вопрос?
— Мальчики в школе говорят, что дон Симон в тебя влюблен, но не может жениться, потому что беден. А вот если бы дедушка дал ему немного денег?..
Элена растерялась. Не существует на свете красивых женщин, которые не подозревают ни о своей красоте, ни о чувствах мужчин. Если бы она стала отрицать, что Симон ее любит, то солгала бы. Она не прочь была пофлиртовать с учителем, однако любви к нему не испытывала.
Сочувствие Мигеля, который, несмотря на возраст, понимал, что молодой женщине нужно выходить замуж, растрогало ее. С другой стороны, она должна была пресечь сплетни.
— Мигель, дорогой, — начала она, — мальчикам не пристало обсуждать подобные вещи на улице или на школьном дворе. Это неуважение к дону Симону, ко мне, да и к тебе тоже. Такие вопросы решают только взрослые. Перестань переживать и пообещай больше ни с кем не говорить об этом.
— Обещаю, — согласился Мигель.
Элена погладила его по голове и подоткнула простыню.
— Ты можешь спрашивать меня обо всем, Мигель, ты ведь знаешь.
— Да.
— Но я не всегда смогу объяснить все, что тебя заинтересует. — Элена улыбнулась, словно скрывая какую-то тайну. — Когда ты вырастешь, то начнешь смотреть на вещи по-другому.
Мигель кивнул. Как обычно, перед тем как выйти из комнаты, Элена поцеловала его в лоб и задула свечу на прикроватном столике. Он остался лежать в темноте, мечтая поскорее стать мужчиной и самому находить ответы на все вопросы.
Кириака расстегнула черное платье Элены, нижнее белье девушки тоже было выкрашено в черный цвет. Горничная помогла хозяйке высвободиться из трех нижних юбок, расшнуровать и снять корсет. Оставшись в рубашке, чулках и комнатных туфлях, Элена шагнула за ширму, чтобы переодеться на ночь. Ее белая ночная сорочка и халат были легче дневной одежды, но даже они были отделаны черными лентами по вороту и манжетам.
Кириака проверила, достаточно ли воды в кувшине, стоит ли стакан возле кровати и есть ли запасные свечи, поскольку Элена частенько засиживалась до самого утра, и служанка знала об этом.
— Спокойной ночи, сеньорита, — сказала она, закрывая за собой дверь.
Элена распустила волосы, сколотые черепаховыми шпильками и увенчанные гребнем из черного дерева. Она склонила голову и расчесала свои густые каштановые пряди сначала от затылка вперед, потом с одного бока на другой, затем ото лба назад и наконец, перекинув волосы через левое плечо, заплела косу. Вода в тазу для умывания была прохладной, и Элена вдохнула острый запах лимонных долек, плававших на поверхности. Она вымыла лицо, шею, протерла за ушами и вытерлась льняным полотенцем. Из верхнего ящика Элена вытащила бархатный мешочек. В ладонь скользнули жемчужное ожерелье и серьги Аны, легкие, роскошные, сияющие живым теплым блеском. Она надела их с благоговением — каждое движение словно молитва. Девушка улыбнулась своему отражению в зеркале, восхищаясь гладкой шеей, обвитой жемчугом, мерцанием бриллиантов в мочках ушей. Элена уже пять лет носила траур, но каждый вечер из тысячи восьмисот двадцати четырех дней скорби она надевала жемчуг и бриллианты Аны и любовалась собственной красотой.
Месяц назад она встретила свое двадцатичетырехлетие — без мужа, без собственного дома, без детской, наполненной возней малышей. За эти годы дон Эухенио знакомил воспитанницу со многими достойными молодыми людьми. Они восхищались ею и ждали ответного интереса с ее стороны, однако она реагировала с вежливой отчужденностью. Некоторые пытались завоевать любовь Элены, а другие, как дон Симон, боготворили ее на расстоянии. Любую красивую молодую женщину, которая ничего не предпринимает, чтобы заставить мужчину потерять голову от любви, считали святой, и Элена, Мадонна, вызывала восхищение своей сдержанностью и самообладанием. Она знала, что ее считают романтической натурой. Смерть жениха создала вокруг нее ауру трагизма, и она никоим образом не пыталась ее рассеять.
Если бы Иносенте не умер, она вышла бы за него замуж, хотя и испытывала к нему лишь сестринские чувства. Она увеличивала запасы приданого, сложенного в кедровом сундуке, который донья Леонора подарила ей на пятнадцатилетие. Белые льняные салфетки были обвязаны тонким кружевом с узором из ананасов. Каждую наволочку и полотенце украшала вышитая буква «А», с которой начинались их с Иносенте фамилии — Аргосо и Алегриа. Она подготовила две ночные сорочки из тонкого полотна, отороченные кружевом по вороту и манжетам. Она заполнила сундук постельным и столовым бельем, надеждами и молитвами. А после гибели Иносенте заперла его.
Возможно, она никогда не выйдет замуж. Она станет заботливой дочерью, которой никогда не было у Аргосо, единственным существом, кто останется с доном Эухенио и доньей Леонорой и будет опекать их в старости. Они были к ней щедры, дали хорошее образование и обеспечили комфортную жизнь. Что нового может ей дать мужчина? Ребенка, конечно. Но теперь у нее был Мигель, и она любила его, словно он вышел из ее собственного чрева. Иногда выражение его лица, какой-нибудь жест напоминали Рамона или Иносенте, но обычно Элена видела в мальчике его маму. Она не могла заполучить Ану, зато Мигель принадлежал ей полностью и безраздельно.
Она снова улыбнулась своему отражению, и от счастья щеки окрасились румянцем, а глаза засияли. Всякий раз на исповеди она каялась в тщеславии и удовольствии, которое испытывала, разглядывая себя в зеркале.
Элена накинула на плечи черную шаль и по узкой лестнице поднялась на крышу. Супруги Аргосо присутствовали на новене по усопшему соседу, и слова молитвы доносились из дома неподалеку. Узкий серп месяца висел в бархатном небе, усеянном бриллиантами. Элена прислушалась к городским шелестам, напевам, разговорам, молитвам и стонам волн, когда прибой ударялся о прибрежные скалы. С высоты крыши порт Сан-Хуана казался таким же бескрайним и бездонным, как и небо над ним. Стоявшие в доках суда мерцали оранжевыми и желтыми огоньками — только благодаря им и можно было отличить берег от густых зарослей, поднимавшихся в горы, которые рассекали остров, словно хребет. Интересно, что сейчас делает Ана в этом Богом забытом месте, в скромном жилище, окруженном тростниковыми зарослями? Почти каждый вечер Элена взбиралась на крышу и смотрела на юго-запад, уносясь мыслями на гасиенду Лос-Хемелос, как будто они могли долететь до ее возлюбленной.
Под мерцающими звездами она шептала молитву. Город не спал, и его приглушенные шумы походили на колыбельную. Услышав на улице знакомые шаги, Элена поспешила в спальню. Звук замер под ее окном. Как-то два года назад, задув свечу, она выглянула в щелку ставен. Худощавая фигура Симона медленно удалялась от дома. Он шел, засунув руки в карманы, ссутулившись, словно она отвергла его. Но он не объявлял о своих желаниях и никогда бы не стал этого делать, была уверена Элена. Он любил, как трубадуры любили в былые времена, которые довольствовались вздохами, стихами и глубоко запрятанными чувствами.
Элена убрала драгоценности Аны и задула свечу. Через несколько минут она услышала удаляющиеся шаги Симона. Перед тем как уснуть, она провела руками по своему прекрасному телу, вспоминая другие руки…
УРАГАН
Два года, по мнению Северо Фуэнтеса, являлись достаточно долгим периодом траура, после которого вдове уже не возбранялось принимать ухаживания поклонника. Хотя Северо и не мог похвастаться таким происхождением и таким образованием, как у Аны, тем не менее он был единственным неженатым обеспеченным белым мужчиной в радиусе пятнадцати километров, который подошел бы для сеньоры из хорошей семьи. Да и других претендентов на ее руку особенно не наблюдалось, никто никогда не приезжал на гасиенду Лос-Хемелос без серьезного повода.
