Музейный роман - Ряжский Григорий Викторович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt, .fb2) 📗

— И сколько же осталось непроверенными? — сухо поинтересовался Алабин.

— Думаю, я прошла половину или около того. Полагаю, завтра смогу закончить. В крайнем случае послезавтра. Зависит от того, как сумею выкроить время.

— Допустим… — в задумчивости покачал он головой, — всего лишь допустим пока, что всё так и есть, что имеются подделки и что вы их обнаружили, используя некий дар или… как это лучше назвать… простите уж меня, неподкованного. — В словах его, однако, Ева не заметила даже лёгкой иронии. Видно, её гостя ещё не до конца отпустило потрясение от полученной порции знаний о самом себе. — Но скажите, Ева, почему вы именно мне решили довериться, а не пошли, скажем, в правоохранительные органы или, допустим, к бабушке нашей не обратились со своими подозрениями? Она же, по сути, хозяйка, ей и карты в руки, — и вопрошающе глянул на неё, — я-то при чём?

— Вам я могу доверять, Лев Арсеньевич, правда ещё не знаю почему, — не задумываясь, отбилась хозяйка однушки. — И больше, пожалуйста, не задавайте мне этот вопрос, нам с вами не об этом думать надо, а о том, как вернуть утраченное. И выяснить, кто всё это организовал.

— Хм… — Лёва почесал кончик носа, — в здравомыслии вам не откажешь. — И хлопнул ладонью по столу. — Хорошо, убедили! Но раз так, давайте и мыслить здраво, согласны? — Она кивнула, приготовившись слушать. — Итак, возможные варианты. Первое. Хранителем там Темницкий Евгений Романович, вероятно неплохо известный вам в силу вашей должности. — Она снова кивнула. — Второе. Если причастен не он… а его участия в этом деле я не допускаю в принципе, поскольку он спит и видит, чтобы собрание Венигса уехало к первородному хозяину в обмен на русский авангард… то тогда… Тогда вариант номер два. Коробьянкина, Ираида Михайловна, ныне покойная, бывший первый зам, ещё до Темницкого. Довольно долго просидела на этом месте. Она и хранителем была до него, и, если не ошибаюсь, протянула на совмещённой должности ещё года четыре. Ну и остальные, все, кто был перед ней. Но это уже совсем мутные годы, концов там не собрать, никаких.

— Или третье, — прервала его Ивáнова, — если, допустим, собрание уже было взято из оккупированной Германии именно в таком урезанном виде. Верней сказать, — поправилась она, — в искажённом, с уже имевшимися на тот момент подменами.

— Или же без подмен, но лёгшими в наши первые хранилища с переделками, совершёнными по пути, — глядя в одну точку, предположил Алабин. — И это четвёртое. И оно же означает, что на самом деле вариантов всего два, поскольку третий и четвёртый если и реальны, то в любом случае не приведут к успеху, за полной и совершенной невозможностью их проверки. Да и второй, если уж на то пошло, считай, мёртвый — за убытием основного фигуранта.

— Я бы с этим не спешила… — не согласилась Ева, — я бы могла, скажем… посмотреть её и в этом состоянии, Коробьянкину. Это не помеха, знаете ли. Если что-то есть, то так или иначе увидится, хотя бы краем зацепим. Просто есть одна деталь, без которой навряд ли справлюсь.

— Это какая? — Алабин поднял на неё глаза и моргнул два раза.

Она потихоньку начинала ему нравиться, однако он никак не мог сформулировать для себя ощущение точней. Ведьма, что сидела напротив, была как бы не совсем ею. Глаза её были ясны, а умозаключения, что делала, строги и последовательны в доводах. И такое нельзя было не отметить, особенно учитывая, что соображала она, судя по всему, не хуже его самого, а видела куда как дальше и точней.

— Мне бы фо-о-ото её заиметь, — задумчиво протянула Ева Александровна, — а ещё лучше вещь, личную. К какой не только сама прикасалась, но которая реально была у неё в пользовании. Фрагмент одежды подошёл бы, думаю, или что-нибудь носильное, быть может, типа очков, часов, заколки.

— Ну, теоретически я бы, наверное, мог у Темницкого чем-то таким разжиться, найдя предлог, — предположил Лев Арсеньевич, — мы с ним всё же более-менее… Да и с Коробьянкиной, многие знают, у них роман был. И начался вроде бы не так уж задолго до этой её чудовищной смерти.

— Да? — вскинулась глазами Ева. — Это интересно… Это очень любопытно, о чём вы сказали. А почему её смерть ужасная? Насколько я в курсе, она ведь от рака скончалась, от костной саркомы, скоротечно и без мучений. Я, правда, в отпуске была тогда, не застала панихиду и всё такое.

— Саркомы? — на сей раз уже удивился Алабин. — В первый раз слышу, если честно. Её же изувечили. Она скончалась, не приходя в сознание, я хорошо помню ту историю. Какие-то отморозки в подъезде ограбили, а потом забили насмерть. А про саркому не слыхал, это для меня что-то новенькое.

Теперь уже у каждого получалось нечто своё, мало в чём пересекаясь. Однако общая картина от этого никак не менялась, хотя и наталкивала на очередные размышления.

— Ну а если не фото, а предмет? — Ева с надеждой глянула на гостя. — С этим, думаете, не получится?

— Ну как вы это себе представляете, Ева? — парировал новую идею гость. — Приду к Темницкому, скажу, милый Женя, а нельзя ли у тебя, часом, разжиться чем-нибудь вещественным от покойной любовницы твоей, насмерть забитой чёрт-те знает когда неизвестно кем? А то никак не получается мне без такого предмета ни самому дальше жить, ни покойницу твою на чистую воду вывести. — Он хмыкнул. — И что он мне на это ответит, как сами-то думаете, голубушка?

Но об этом «голубушка» уже не думала, потому что внезапно подумала о другом.

— Постойте, Лев Арсеньевич! — воскликнула она, и лицо её осветилось, словно некто заботливый разом запалил внутри неё сокрытый до времени точечный светильник. — Кажется, я нашла!

— Что нашла? — не понял тот. — Нашла того, кто стырил у Венигса рисунки?

— Сентиментальность! — улыбнулась она в ответ его вялой шутке.

— В каком смысле? — вновь не понял тот.

— И сентиментализм! — жизнерадостно добавила ведьма.

Алабин, кажется, начал догадываться.

— А, ну да, — подтвердил он бодрым кивком, мысленно совместив два схожих слова. И хмыкнул вдогонку: — Было дело, писал я когда-то такую работу. Обсосал, помнится, со всех сторон портрет шагаловской матери и по результату заимел бонус от своих и от чужих. Неужто читала? — Он и не заметил, как между делом перешёл на «ты» с этой славной и без вывертов хромоножкой.

— Разумеется! — удивилась она такому недоверию гостя в делах, касающихся классики жанра. — Но только труд сей был презентован мне не кем иным, как Ираидой Михайловной Коробьянкиной, лично. Причём собственный экземпляр отдала, так прониклась моментом.

— И каков был момент?

— А захотелось узнать побольше про русский авангард, вот и попросила её подсказать что-нибудь из специальной литературы.

— Приятно слышать, — не соврал Лёва. Это и правда было симпатично, что милая смотрительница при палке и, судя по всему, фанатка музейного дела пребывает в курсе его скромных достижений. К тому же ещё цитирует и истолковывает по-всякому. — Так и что нам с того?

— А с того нам то, — не растерялась Ивáнова, — с того нам будет, Лев Арсеньевич, что я её посмотрю. Через эту самую брошюру с вашей работой, которой Ираида Михална абсолютно точно владела. Она её просто из ящика личного вынула и подала мне.

— Хм… — подал голос заинтригованный Алабин, — оч-чень любопытно, что из этого всего выйдет. — И поднял на неё глаза. — А можно и мне поприсутствовать на… — он чуть замялся, подбирая верное определение этой, как бы поточнее сказать, операции, что ли, или этому… проникновению в глубоко законспирированную чужую сущность, быть может к тому же беспробудно мёртвую, и закончил фразу: — На этих чтениях?

— Можно, — кивнула она, — но только если не будете мешать и не вздумаете издеваться. Призрак если явится, то не обязательно согласится на присутствие посторонних. Но может, обойдётся и без этого. Или же без него самого. Никогда не знаешь, чего ждать, это просто не от меня зависит. Я всего лишь инструмент, не участник.

— Так вы, стало быть, там у них своя? — вежливо поинтересовался Алабин, едва сдерживая подступивший смех. Но тут же поправился, прикрыв рот ладонью: — Молчу, молчу…